— Зачем ты это сделал?!..

И она громко и истерично заплакала.

Рядом со мной, всхлипывая, металась Роза, безуспешно пытаясь хоть ненадолго заснуть; наконец, ее дыхание стало глубоким и ровным. Я слышала, что Пэт и Син вернулись, а потом и Ларри. Было уже очень поздно, когда пришел Адам. Я сказала себе, что теперь и я могу уснуть.

В этот момент до меня донесся шепот.

— Эмми, Эмми!

Я, быстро, но очень осторожно двигаясь, чтобы не разбудить Розу, поднялась. Он припал к земле вблизи откидной полы палатки.

— Адам! Что такое?

Было невозможно разглядеть его лицо. Костер уже погас до угольков, тлеющих в золе.

— Можешь помочь мне, Эмми? Я поранил руку.

Не задавая вопросов, я зажгла свечу, поставив так, чтобы ее свет не достигал палаток. Присела на колени, и Адам вытянул свою руку.

— Это ожог! — воскликнула я. — Как это случилось?..

Вместо ответа он только пожал плечами. Я наложила повязку и почувствовала раздражение: его молчание мне надоело.

— Как это случилось? — спросила я сердитым шепотом.

— Драка, — сказал он. — Я был сбит с ног, откатился назад и попал рукой в костер. Он навалился на меня сверху…

— Том?

— Да… Том.

— Драться было обязательно?

— Да, ты знаешь, это было нужно. В конце концов я его поколотил.

Я хотела сказать: «Тебе пришлось драться из-за Розы», но сдержалась.

— Тебе стало легче от того, что ты подрался?

— Нет, — печально признался он. — Это ничего не меняет.

— Это никогда ничего не меняет. — Я продолжала осторожно перевязывать руку, понимая, что даже самый слабый намек может обидеть его. — Жалко… — сказала я. — Как раз тогда, когда тот порез так хорошо начал заживать. Ты должен утром показаться врачу. Он посмотрит, не воспалилась ли рана.

— Утром я уезжаю.

— Да. Я знаю… Но ты должен показаться кому-нибудь перед отъездом. Не дожидайся, пока ты приедешь в Мельбурн.

— Я имею в виду, что я уезжаю окончательно. Я не собираюсь возвращаться в Балларат.

Такой поворот событий ошарашил меня; я всегда опасалась услышать эти слова, но это лишь увеличивало радость каждый раз, когда Адам возвращался с Ларри. Наконец, они были произнесены. И мой внутренний мир словно распался на мелкие кусочки.

— Эмми, не смотри так. Могу ли я остаться здесь после того, что сказал Том?

— Какое тебе дело до того, что он наговорил? Ты обращаешь внимание на таких, как Том? Да он просто завидует тебе! Это малодушно — бежать из-за его болтовни. Женщина осталась бы…

— Женщины сильнее в этих вещах. Я знал об этом уже давно. Мужчине следует бороться или бежать.

— И ты полагаешь, что, поступая так, вы оба больше становитесь мужчинами? — резко сказала я. — Ты изменил себе, позволив Тому прогнать тебя. — Я поднялась на ноги. — Подожди здесь!

Вернувшись, я протянула ему кружку, наполовину наполненную виски.

— Это не успокоит боль, однако поможет тебе ненадолго забыть о ней. — Я принесла табуретку и села около него. — И мы должны быть благодарны, что Дэн не вынес ружье.

— Ты хорошая, Эмми, — сказал он и улыбнулся.

— Я устала слышать это. Нет женщин, которые хотели бы быть только хорошими — мы все хотим быть также кое-чем еще.

Чувствовал ли он, что было у меня на сердце, догадывался ли о жгучем желании просить и умолять его остаться. Знал ли он, как больно мне слышать о его отъезде, настолько больно, что пришлось говорить резко, чтобы скрыть это. И хотя он пришел именно ко мне с обожженной рукой, и я поняла, что означает этот его поступок, но по-прежнему не хотела, чтобы он считал меня только хорошей или доброй. Я хотела, чтобы он сожалел, что оставляет меня, по другим причинам. Но он сожалел только о Розе.

— Ты напоминаешь мне… — начал он.

Я была взбешена и потому нетерпелива.

— Не хочу знать. У меня нет никакого желания выяснять, кого я тебе напоминаю. — Если бы он назвал меня своей матерью или сестрой, я бы расплакалась. — Ну, почему тебе надо уезжать? Это глупо!

— Ты думаешь, я могу остаться здесь и позволять Тому обвинять меня в краже его наследства? Это неправда, Эмми. Никоим образом. Даже если бы я хотел этого, Джон Лэнгли никогда бы этого не позволил. Том был прав, когда сказал… его отец хочет наследника, но наследника по своей собственной линии. Он состоятельный пожилой человек. Я никогда не был у него дома. Когда я разговаривал с ним, то стоял перед его конторкой, подобно клерку. А я не хочу быть ничьим клерком, Эмми.

— Ты носишь его имя.

Он пожал плечами.

— Что значит имя? Ничего! Реальную ценность имеет только то, что делаешь сам. Поэтому я должен уехать. Я сам должен проложить себе дорогу…

— Куда ты поедешь? — печально спросила я. — Что ты будешь делать?

— Назад — к морю. Это единственное, для чего я гожусь. Я не могу жить по-другому. Подожду в Мельбурне, пока кто-нибудь не наймет меня. Члены команды все время переходят с корабля на корабль, и рабочие руки требуются всегда.

— Руки? — сказала я. — Сумасшедший! Ты же имеешь удостоверение капитана торгового флота!

— Какая мне от него польза? Они в Мельбурне эту историю знают. Они знают о «Джулии Джесон». Однажды у капитана тонет корабль, а владельцы судна не горят желанием предоставить ему возможность реабилитировать себя. Если мне повезет, я получу третьестепенную должность. Если нет, буду простым матросом.

— Куда ты поедешь? — домой, назад в Нантекет?

Он покачал головой.

— Я поеду туда, куда меня понесет корабль, но не назад в Нантекет. Я потерял корабль, который вышел из Нантекета. Ты понимаешь, Эмми, я не могу вернуться туда.

— Но это случилось тысячу лет назад. Мужчины возвращаются назад… У них есть семьи, и они возвращаются. Ничего нет хуже, чем оставаться вдали от дома.

— Я никогда не вернусь назад, — повторил он.

Гордость делала его и слепым и в чем-то надменно-высокомерным. Он с трудом принимал советы, отказывался от помощи. Он никогда не признался бы себе, что чувствует обиду, или замешательство, или одиночество.

И сейчас он готов был уехать прочь от Ларри и всех нас; отбросить все то хорошее, что сложилось у нас, все, что Джон Лэнгли мог сделать для него. И только потому, что гордость не позволяла стерпеть насмешку Тома. Я вздохнула, чувствуя свою беспомощность.

— Ты делаешь ошибку, Адам. Для тебя здесь открывается столько хорошего…

— Но это не то, что мне нужно, — отрывисто ответил он. — Как ты не понимаешь? Это не то, чего я хочу.

— Тогда что же ты хочешь?

Он смущенно посмотрел, покачивая головой над кружкой с виски.

— Я не знаю. — Его голос стал мягче. — Я хотел бы забыть это, получить еще один шанс, оправдать себя.

— В чем?

— Кораблекрушение — плохая вещь. Это случилось в проливе Бесс Стрейт. Ты слышала о грабителях морских судов, Эмми?

— Да.

— Острова в проливе Стрейт когда-то давно использовались как стоянки китобоев, а потом они стали местом укрытия для каждого, кто хотел уйти от правосудия. Многие годы они привлекали целые шайки беглых заключенных с Ван Димен Лэнд, мужчины даже выкрадывали негритянских женщин и привозили их с собой. Они жили за счет кораблекрушений, вернее, всего того, что после них оставалось и прибивало к берегу.

«Джулия Джесон» направлялась в Мельбурн — всего-навсего коммерческий рейс через Тихий океан — из Нантекета. Мы попали в шторм. Штормы опасны в проливе Стрейт. Более четырех дней мы не видели солнца и не могли точно определить наше местонахождение. Мы по ошибке приняли огни с острова за огни с материка. «Джулия Джесон» наскочила на скалы и разбилась.

Двадцать шесть человек пропали в прибое, а также весь груз. Но четверо из нас добрались до берега, и мы обнаружили, что морских разбойников было только семь человек. Они были полуголодные, без оружия, и им нечем было бороться с нами. Я убил одного из них своими руками, Эмми. Даже миновав прибой, я был сильнее, чем он, и я держал его за горло до тех пор, пока он не умер.