— За жениха и невесту, — прокричал он первый тост.

Все выпили. Потом были тосты за меня, за Адама, кто-то, по-моему, Майк Хили, предложил выпить за самую красивую невесту Эрики. Это было неправдой, но все галантно выпили. Опять заиграла скрипка Джимми О'Рурка.

Адам обнял меня за талию:

— Пойдем, Эмми.

Мы сделали несколько шагов. Люди расступались перед нами, хлопая в ладоши. Вокруг смеялись. К нам присоединилось еще несколько пар. Прижавшись к Адаму, я чувствовала, что мое сердце разрывается от счастья и гордости.

А потом скрипка, сфальшивив, замолчала, и через несколько мгновений я поняла, что вокруг никто не танцует. Мы тоже остановились и повернулись к костру.

Я услышала голос Розы.

— А за нас будет тост, папа?

Простоволосая, в ситцевом платье, прижимаясь к руке Тома Лэнгли и высоко подняв голову, Роза дерзко смотрела на Адама и меня.

— Мы с Томом вчера поженились. Кто-нибудь выпьет за наше здоровье?

Я посмотрела на Адама. На его мертвенно белом лице была такая нескрываемая боль, какой я не видела больше никогда.

Тем же вечером мы уехали из Балларата вместе с Ларри. Задерживаться смысла не было. Мы оставались там ровно столько, сколько потребовалось для присутствия на второй 136 церемонии — бракосочетания Розы и Тома. На этом настоял Дэн.

— Я этого не хотел, — сказал он Тому Лэнгли, — но уж если ты сделал ее своей женой, пусть она будет ею и перед Богом.

— Мы поженились по всем правилам, — угрюмо ответила Роза, — зарегистрировались в Клунсе. Там есть запись.

Дэн остановил на ней тяжелый взгляд.

— Моя дочь дошла до того, что думает о каких-то записях? Не может быть свадьбы, пока священник не соединит вас.

Роза больше не возражала, но тут заговорил Том.

— Я отказываюсь, это все предрассудки.

— Если ты женился на ней, то должен с пониманием отнестись к ее религии. — Дэн повернулся к Кону. — Сходи, посмотри, в церкви ли отец Смит, скажи, мы будем через десять минут.

Роза переменила платье, надела шляпку. Потом мы все пошли в церковь. Соседи глядели на нас украдкой. Некоторые выражали недовольство. Появление Розы лишало их праздника. Они знали достаточно, чтобы понимать, что вторую свадьбу сегодня праздновать не будут.

Приняв во внимание регистрацию в Клунсе, отец Смит решил несколько упростить процедуру, обычно сопровождавшую смешанные браки.

— Что сделано, то сделано. Мы постараемся, чтобы все было наилучшим образом.

Угрюмая и неприглядная пара стояла перед алтарем. Роза теребила перчатки, Том нервно покашливал. Он выглядел ошеломленным и потрясенным. Казалось, он боялся поверить в свою удачу, но вместе с тем начинал размышлять: «А удача ли это?» Он непонимающе глазел на незнакомое окружение. Стоящая за мной Кэйт плакала.

— Подумать только, моя родная дочь… и эта поспешная свадьба, без оглашения… без мессы… Как будто нам есть чего стыдиться. Я не верю, что Том Лэнгли мог воспользоваться девичьей невинностью…

Роза резко повернулась к ней. Она не выглядела ни юной, ни невинной.

— Ты должна знать, что это я сделала ему предложение.

Простая церемония продолжалась. Чтобы никого не обидеть, мы с Адамом остались, хотя больше всего на свете мне хотелось уехать отсюда подальше. Я решила не испытывать судьбу и не смотрела Адаму в лицо: того, что я уже видела, было достаточно. Конечно, я совершила ошибку, выйдя за него замуж, но теперь ничего не изменишь. Ни для кого не было секретом, что он любит Розу, но это не остановило меня. Так я сломала и запутала три наши судьбы.

Я рискнула и только сейчас начала понимать, что проиграла в самом начале. Наша судьба была предрешена именно в тот момент, когда мы слушали слова священника, благословляющие союз Розы и Тома. Мы оба страдали, и одним из проклятий нашего брака было то, что мы никогда не говорили друг с другом об этой пытке.

После церемонии не было ничего торжественного. Я переоделась в простое платье для отъезда. Брезентовая сумка, с которой я приехала в Балларат, стала значительно толще. Большая часть того, что в ней лежало, была мне подарена Розой как свидетельство нашей дружбы и любви.

Я быстро вышла из палатки, чтобы присоединиться к своему мужу.

Мы уехали из Балларата втроем — Ларри, Адам и я. А Роза отправилась провести свою вторую брачную ночь в шелковой роскоши отеля «Палас» на Мэйн-роуд. Хоть это ее желание исполнилось.

Балларат остался позади. Мы ехали и разговаривали. Все равно больше делать было нечего. Мы старательно избегали острых тем для разговора, и только однажды Ларри заговорил о Розе.

— Роза была единственной девочкой в семье, и мы сами ее избаловали. Том тоже будет ее баловать. — Немного позже он добавил: — Одиноко сегодня в лагере. Остались только Пэт и Кон.

Я не жалела о Балларате. Теперь я стала сильнее и жестче, чем четыре месяца назад, когда приехала сюда по этой же дороге. Но я стала и более ранимой. Научившись любить Мэгьюри, а потом Адама, я открыла свою душу для новых радостей и новых огорчений. Я больше не принадлежала только самой себе. Обнаружив, что нужна кому-то, я поняла, что сама нуждаюсь в других.

Но Балларат для меня всегда будет историей любви Розы и Адама, а мне бы хотелось избавиться от этого. Так что я не жалела ни о чем и не оглядывалась назад.

Мы ехали до темноты. Адам хотел остановиться раньше, но Ларри не согласился, поэтому, когда мы начали устраиваться на ночлег, было уже совсем темно.

— Не понимаю, почему мы не остановились у таверны, — ворчал Адам, пытаясь в полной темноте установить палатки.

За всю дорогу Ларри ни разу не посмотрел на меня.

— Я не люблю это место, — ответил он. — И никогда там не останавливаюсь.

Сразу после ужина Ларри удалился в свою палатку. Я немного отошла от шока вызванного свадьбой Розы, и бойцовский дух вновь заявил о себе. Я не отдам так просто Адама бесплотной тени, посмеявшейся над нами обоими, которая, мне казалось, была с нами и в этот вечер.

И я не была ни стыдливой, ни робкой с Адамом. Я хотела почувствовать его сильные руки на своем теле и не скрывала этого. Он знал, как вести себя с женщиной. Красивая ночная рубашка Сары Фоли осталась валяться на голом полу палатки Мэгьюри, но нежность Адама заставила меня забыть о ней. По-моему, мы хорошо подходили друг другу, и, насколько я могу судить, он был доволен. Меня переполняло счастье, что он не дал Розе встать между нами и сейчас. Нам было хорошо вместе, и думаю, он не понял, что я не девушка. Он лежал очень близко ко мне, глубоко дыша.

— Я люблю тебя, Адам.

— Я люблю тебя, Эмми. — Наконец, он произнес эти слова. Я поверила ему. Наверное, он тоже.

Но когда я проснулась с первыми лучами восходящего солнца и просто лежала, радуясь своему счастью, я услышала имя, которое он пробормотал во сне. Не мое имя.

Джон Лэнгли, отец Тома, оставался для меня почти мифической фигурой еще долгое время после нашего приезда в Мельбурн. Я часто видела его имя — от него просто некуда было деться. Оно было везде — на цистернах с пивом, на стенах магазинов и складов, даже на барже, курсировавшей вниз и вверх по Ярре. Мое мнение о Джоне Лэнгли сложилось задолго до того, как я впервые его встретила. Оно было не вполне верным, но совершенно сформировавшимся.

Именно Джону Лэнгли мы обязаны нашим первым домом.

Это произошло не потому, что он был щедрым человеком. Его характер был достаточно известен. Он считал, что все в жизни достигается тяжелым трудом. Больше всех других добродетелей он ценил бережливость и трудолюбие. И не старался облегчить жизнь тем, кто на него работал.

В день приезда мы сняли крошечную комнатку в отеле, и Адам отправился к Джону Лэнгли. Он долго ходил по комнате в своем самом хорошем костюме, пытаясь собраться с духом. А вернулся обозленный, нервно тиская в руках фуражку, как будто собирался зашвырнуть ее куда-то далеко.