Подобно родителям, выступавшим против «Шоу Терренса и Филлипа», критики Южного Парка предъявляют ему обвинения, поразительно схожие с теми, которые были выдвинуты против Западной философии с самого её становления. В них значатся: попрание религии, приведение молодёжи к вопросу приемлемости существующих авторитетов и ценностей, развращении нашей культуры и детей. Сказанное относится к критике Южного Парка, но факт в том, что такая же точно критика послужила основой для обвинения и казни Сократа (470–399 до н. э.) в Афинах в Древней Греции. Таким образом, в этой главе мы будем рассматривать еретическую возможность той теории, что люди считают Южный Парк опасным именно потому, что это своеобразная форма философии. Сама «опасность» Южного Парка в том, что он позиционирует возможность диалога и свободного мышления. В конце концов, мы знаем то, что как и Сократ, Южный Парк безвреден. Философия и Южный Парк действительно поучают людей и дают им орудия разума, такие необходимые для получения людьми мудрости, свободы и доброты.

В «Апологии» Платона(427–327 до н. э.) сказано, что Сократ защищается от двух обвинений: 1) нечестивость (учения о богах фальшивые, возможно, они даже не существуют) и 2) развращение юных Афинян. В реальности, у Сократа было столько же шансов на победу в процессе, сколько у Шефа против защиты «Чубакки» Джонни Кокрена! Но самое важное в защите Сократа, однако, не то, что он говорит, а как именно он это говорит. Мелет задаёт ему наводящие вопросы в процессе рассуждения. Вот, например, каким образом Сократ опровергает обвинения в развращении молодёжи:

Сократ: Сократ, говорят они, преступает закон тем, что развращает молодых людей и богов, которых признает город, не признает… Развратителя ты нашел, как говоришь: привел сюда меня и обвиняешь… По-видимому, кроме меня, все афиняне делают их добрыми и прекрасными, только я один порчу. Ты это хочешь сказать?

Мелет: Как раз это самое.

Сократ: Большое же ты мне, однако, приписываешь несчастье. Но ответь-ка мне: кажется ли тебе, что так же бывает и относительно лошадей, что улучшают их все, а портит кто-нибудь один? Или же совсем напротив, улучшать способен кто-нибудь один или очень немногие, именно знатоки верховой езды, а когда ухаживают за лошадьми и пользуются ими все, то портят их? Не бывает ли. Мелет, точно так же не только относительно лошадей, но и относительно всех других животных… Это было бы удивительное счастье для юношей, если бы их портил только один, остальные же приносили бы им пользу. Впрочем, Мелет, ты достаточно показал, что никогда не заботился о молодых, и ясно обнаруживаешь свое равнодушие: тебе нет никакого дела до того самого, из-за чего ты привел меня в суд. (гл. 25 a-c, пер. Соловьёв М.С.)

Проводя аналогии с лошадиной дрессурой, Сократ показывает, как на самом деле нелогично строятся против него обвинения. Если большинство людей может лишь помешать тренировкам, и только хорошие наездники — способствовать — вполне вероятно, что лишь немногие учителя укрепляют добродетельность в молодежи, в то время как множество других — портят её. Далее, Сократ утверждает, что он-то и есть из тех, кто приучает молодёжь Афин к добродетели, а многие другие афиняне — в том числе и идиоты, сидящие перед ним — развращают. (Как вы можете себе представить, с присяжными такое не проходит даром.)

Несмотря на изобличение беспочвенности обвинений, «апология» — слово, которое может также означать «защиту», (в английском — «извинение») — демонстрирует, почему Сократ получил свой смертный приговор от вышестоящих.

Сократ прославился фразой «Я знаю, что я ничего не знаю», и сказано это мудро и проницательно. Для Сократа философия — это любовь и стремление к мудрости, и это потребовало расспроса других, что они знают, а чего не знают. К сожалению, часто люди считают, что они мудрее, чем они есть. Спрашивая их, Сократ хотел им показать, что они верят в то, что знают то, чего на самом деле не знают: «мне показалось, что этот муж только кажется мудрым и многим другим, и особенно самому себе, а чтобы в самом деле он был мудрым, этого нет; и я старался доказать ему, что он только считает себя мудрым, а на самом деле не мудр».

Что делает Сократа мудрецом, так это признание своего собственного незнания, через постоянное задавание вопросов себе и другим. И многие влиятельные в Афинах люди усмотрели в нём «опасность», ведь его расспросы и споры могли подорвать основание их власти.

В городке Южный Парк, люди во властных структурах считают, что они учат детей мудрому и доброму. Однако, как и в древних Афинах, многие люди городка воспитывают детей, кажется, делая их не лучше, а только хуже. К примеру, мистер Гаррисон «преподаёт» детям уроки жизни, пересматривая с ними сериал «Барнаби Джонс», миссис Брофловски со своим «моральным» возмущением всегда доходит до сумасшедших по крайности мер, Дядя Джимбо и Нед приучают мальчиков стрелять зайчиков и белочек в целях самообороны («Он хочет на нас напасть!»), мэр бесстыдно потворствует своим избирателям. Из горожан ни один не беседует с детьми, кроме Шефа, обучающего тонкостям занятий сладострастной любовью с женщинами. Слепо следуя толпе, от протестов над «Терренсом и Филлипом», до бойкота «Харбакса», чтобы — о, да — спрятать в песке голову, избегая просмотра «Гриффинов», родители Южного Парка портят своих детей даже больше, чем это смогли бы сделать телешоу. Словно афиняне, взрослые верят, что знают то, что по большей части не знают вовсе. В конечном счёте, если ТВ действительно развращает детей, то это потому, что оно пришло на замену родителям, не объяснившим детям, что они такое смотрят. Конечно, бывают случаи, когда родители и власть пытаются вместе обсудить проблемы и ценности у детей. Вот только дискуссии эти, как правило, сопровождаются нечленораздельными воплями толпы горожан, похожих на «бубнящих дебилов»

Одним из самых значительных философских размышлений о природе зла в двадцатом столетии является «Эйхманн в Иерусалиме: Отчёт о банальности зла» Ханны Аренда, изучение судебного процесса над Адольфом Эйхманном за его участие в Холокосте, депортации в концентрационные лагеря миллионов евреев Европы. Эйхманн якобы «просто выполнял приказы своей страны», что бы ни происходило, и когда Гитлер отдавал приказ, Эйхманн просто исполнял его. Как пишет Аренд, Эйхманн был неразмышляющим человеком, неспособным думать за себя, и безусловно, неспособным «думать с точки зрения кого-либо другого». Действительно чудовищным в Эйхманне было не наличие какой-то злодейской жестокости, а, скорее, то, что он не сильно отличался от тех рядовых немцев, при которых Гитлер творил очевидное злодейство, но они это всё же одобряли и верили, что совершается благо. Банальность Эйхманна — факт, что он ничем отличительным, исключительным не является — как раз и делает его злодеем. Он принадлежал к «толпе», которая ходила только под дробь военных маршей и не раскачивала лодку. Он представлял гражданина, причастного к диктатуре, что говорит о его субъективности, и лишает возможности к рефлексии и критической мысли.

Легкомысленность приводит к злу, считает Аренд, ибо она не даёт нам видеть вещи со стороны других. Слепо исполняя приказы, Эйхманн не думал, что его действия будут делать с другими, даже если он делал что-то самостоятельно. Утверждая, что он «выполнял приказ» и «следовал долгу», он игнорировал убийство миллионов человек посредством его действий, что, несмотря на его протест, сделало его убийцей. А процесс мышления, согласно Аренду, требует принятия чужой точки зрения, чтобы представить возможный вред, причиняемый вами другим, и задавания вопроса, как вы будете жить дальше с тем, что сделали.

В то время как взрослые жители Южного Парка «реагируют на последние тенденции», или им так говорят, дети вынуждены выявлять то абсурдное и потенциально вредное, что таится в легкомыслии. Если быть более точным, обычно Кайл и Стэн размышляют над этим, тогда как мышление Картмана всё время занято поглощением сырных подушечек. Часто он бывает садистом, жестоким и злобным. Как и Эйхманн, Картман — вероятный злодей, потому что, когда дело доходит до «власти», он не может сделать её критический анализ и рефлексию. (И как у