В эпизоде «Толстая задница и тупая башка» Эрик Картман выигрывает 20$ от латиноамериканского Совета за свое представление относительно роли латиноамериканцев в искусстве. Далекий от всего вдумчивого осмысленного, Картман просто выступает как чревовещатель, используя собственную руку, в качестве куклы Дженнифер Лопес. «Хеннифер Хопес» поет о стремлении перебраться через границу, буррито и поцелуях со вкусом тако. Вскоре после этого, реальная Дженнифер Лопес — с Беном Аффлеком в придачу, является в Южный Парк и затевает решающее сражение со своим двойником. Бен влюбляется в куклу — руку Картмана и приключение заканчивается арестом Лопес, исповедью куклы и ее самоубийством.

«Толстая задница и тупая башка» — один из большого количества этически нежелательных, спорных эпизодов Южного Парка. Искаженный акцент марионетки Дженнифер и, по-видимому, неуемный аппетит к тако, в расовом подтексте — абсолютно непотребны, если не совершенно расистски. Контекст, в котором Картман все более и более теряет контроль над Альтер-эго своей руки, слишком несерьезен по отношению к психотическому беспорядку, который, на самом деле — не шуточное дело. Отношения Бена и куклы — пародии на Дженнифер принимают действительно тревожащий оборот, когда каждый вспоминает, что это — всего лишь рука десятилетнего Картмана, с которой у Бена, в конце концов, случился секс. В любом случае, все едва могут сдержать усмешку, размышляя обо всех этих интрижках.

И так — с большей частью Южного Парка, поскольку мы смеемся и хихикаем над всем, что выставлено неправильным и искривленным в Южном Парке, Колорадо. Но может быть нравственно неправильно — смеяться? Может не надо искать развлечения в способе, которым марионетка Дженнифер говорит свое собственное имя или множестве способов, которыми бедный Кенни был искалечен и убит? Могло ли быть что-то нравственно-извращенное в смехе над поединком калек и голодающей семьей Кошмарного Марвина? Или моральное ханжество — даже предположить, что это могло бы быть смешно?

В этой главе мы рассмотрим этику развлечений и постараемся дать ответ на вопрос — должно ли смеяться над Южным Парком?

Есть два основных вопроса, составляющих этику развлечений: первый — вопрос эстетики, который решает — уместно ли смеяться над чем-то, а второй — этический вопрос, который решает не аморально ли смеяться над этим. Эти, разные по сути, вопросы — часто путают, особенно если мы употребляем такие выражения, как «Чего тут смешного!?» или «Как ты мог подумать, что это смешно?» Когда мы говорим такие вещи, мы, как правило, представляем оба вопроса вместе, перепутанными и трудно различимыми. Итак, первая задача состоит в том, чтобы разделить эти два вида оценки.

Рассмотрим, название этого раздела, «Похищение детей — это не смешно!», которое также носит эпизод Южного Парка. Это название может означать, что в похищениях детей не должно быть ничего смешного. В этот раз, мы поговорим об эстетической стороне вопроса — корректно ли, оправдано и уместно ли вообще смеяться над этим. В этом эпизоде утверждают, что в похищении детей — нет ничего смешного, также как Картман, критикуя «Гриффинов» в серии «Мультипликационные Войны, Часть I», заявил, что «Гриффины» — это не смешно, потому что там используют абсурдные развязки, не имеющие ничего общего с сюжетом. Так что, если кого-то забавляют «Гриффины», то в эстетическом смысле они смеются, хотя не должны. Не то чтобы они делали что-либо аморальное — это просто ошибка в суждениях, в определении эстетических качеств «Гриффинов»; в этом смысле, они только сделали что-то «неуместное». В таком толковании, «Похищение детей — это не смешно» просто означает, что похищение детей — это не комедия. Но нет в этом ничего с моральной точки зрения верного или ошибочного; это просто неправильно.

Этот разговор об уместности может представляться совершенно нелепым, поскольку предполагается, что есть объективное понятие чего-то действительно смешного. Философы иногда говорят, что нечто является объективным настолько насколько это разумонезависимо, поскольку существование и свойства объекта не зависят от разума и коллективного сознания. В этом смысле, то, что данное нечто смешно — явно не объективное суждение, так как что-то смешное тесно связано с человеческим чувством юмора. Таким образом, если бы не было коллективного сознания, для которого нечто — смешно, тогда не может быть ничего, что смешно.

Однако, философы также говорят, что суждение или заявление объективны, поскольку свободны от мыслей и импульсов частного разума. Это иногда называют эпистемической объективностью, межсубъективностью, или объективностью по соглашению. Возьмем заявление, что похищение детей является нравственно неправильным. Зависимо от разума или нет, это заявление не подчинено капризам чьей-то личности. Оно может подвергаться коррекции, то есть — мы можем честно сказать, что если кто-то, кто думает что похищение детей — это хорошо — ошибается, тогда как мы не можем сказать то же самое о ком-то, кто думает, например, что шоколад — лучше чем ваниль. Как и откуда бы мы их не получили, есть нормы, которыми мы можем законно оценить суждения с позиции морали. Таким же образом, нечто может быть смешным не только в зависимости от личного вкуса. Мы думаем, что с людьми, которые не смеются над грязной сукой — мамой Картмана, что-то не так; мы бы не пытались переубедить их или объяснить им шутки, если бы мы не думали так. Уместность как раз и предполагает, что нечто, являющееся забавным — объективная оценка. Однако данный вид объективности не является здесь достаточным: он говорит — нечто по-вашему смешное (или не смешное), вовсе не обязательно смешно (или не смешно).

Эстетический вопрос, однако, не единственный вопрос, который может быть поднят. И это, вероятно не то, на что кто-то, сказавший: «похищение детей — это не смешно!», пытается указать. Иногда, говоря, что нечто не смешно — мы фактически подразумеваем, что нравственно неправильно смеяться над этим. Это — этический вопрос. В этом смысле, похищение детей — это не смешно, потому что мы были бы нравственно ужасными людьми, если бы смеялись над чем-то столь трагическим и ужасным. Та же самая вещь — случай, когда зритель на концерте Тимми и Лордов Подземелья говорит: «Мальчики! Вы не должны смеяться над Тимми! Он — инвалид! Вы сами хотели быть стать инвалидами? Вы думаете, что это было бы забавно?» Таким образом, смеяться над инвалидами — убого, Вы не должны делать этого с точки зрения нравственности (этический вопрос). Но это не значит, что Вы не должны смеяться над ними, потому что делать так — неуместно (эстетический вопрос).

Такими двумя путями можно оценивать юмор. Проблемы начинаются, когда мы пытаемся совместить эти два аспекта этики развлечений. Рассмотрим следующее изречение об этике и здравом смысле, предложенное Рональдом де Соузой: «Смейся, когда смешно, стань взрослым и прекрати хихикать над грязными шутками, не смейся над калеками (если ты не один из них) и проявляй уважение. Проявлять уважение означает не смеяться (…) когда что-то слишком грустно, когда это было бы недобро, когда это оскорбит священную память и когда это может оскорбить мать, страну или религию». Если верить де Соузе, то немногое из Южного Парка вышло бы из-под цензуры. Ближе к сути, однако, то, что де Соуза говорит нам «смеяться, когда смешно», в то время, как остальная часть его изречения, имеет отношение ко всему, над чем нравственно неправильно смеяться. Де Соуза не в состоянии сделать различие между этими двумя путями оценки, согласно которым, мы не должны смеяться над чем-то, или потому что это не соответствует тому чтобы смеяться, или потому что это было бы плохо с нравственной стороны.

В подобной путанице не просто разобраться в повседневной жизни. В соответствии с философской позицией, известной как эстетический морализм, эстетические качества объекта зависят от его моральных качеств. В самой крайней форме, эстетические качества произведения, полностью определяются его моральными качествами; безнравственное произведение искусства просто не может быть эстетичным, а высокоморальное искусство — доставляет эстетическое наслаждение. В умеренной форме, нравственные качества произведения искусства способствуют, в какой-то мере, иллюстрации его эстетических достоинств и недостатков. В обоих случаях, эстетические моралисты отрицают, что суждения об этических и эстетических качествах произведения имеют отдельные, независимые оценочные базы.