Хотя это разительно отличается от того, что нормальный человек может думать об искусстве, Южный Парк — это творчество, сознательно нацеленное Стоуном и Паркером на наше эстетическое наслаждение. В этом случае, эстетическое наслаждение принимает конкретную форму — комедии. Если эстетический морализм прав, то Южный Парк — это не очень смешно, или совсем не смешно, так как он — морально плохой. Конечно, эстетической морализм намеренно пытается сделать эстетические суждения зависимыми от суждения о том, каковы нравственные качества произведения, просто утверждая, что нечто объективно смешное зависит, по крайней мере частично, от того, насколько это нравственно хорошо и хорошо ли вообще.

Итак, согласно большинству работ об эмоциях, иметь эмоцию — значит видеть некий аспект мира определенным способом. Например, боятся пауков — означает видеть в пауках угрозу или даже нечто зловещее, не просто паука. Таким образом, испытывание чувств — ключ к пониманию некоторых предполагаемых свойств предмета (что пауков нужно бояться). С помощью эмоций, таким образом, можно оценивать, как точно они представляют свойства объектов — если пауки фактически не угрожающие или зловещие, боязнь их является неправильной, хотя и объяснимой (их действительно не стоит бояться, даже притом, что арахнофоб сказал бы иначе).

Аналогично, если Вы чувствуете, что нечто кажется Вам смешным — это ключ к нормам того, что можно подвергать осмеянию. Можно подумать, что, так как все нормы описывают реакции и действия, мы автоматически говорим об этических нормах. Но не все нормы являются этическими. У эстетических и этических норм — различные цели. Цель эстетических норм — то, что красиво или, в нашем случае, занимает специфическое место в эстетическом удовольствии, то есть юмор. Они описывают то, что должно быть сделано, когда кто-то хочет сделать нечто красивым или даже — что должно быть сделано, чтобы оценить красивое. Этические нормы стремятся к тому, что считается правильным или приемлемым для человеческого процветания. Они предписывают то, что должно быть сделано под страхом морального осуждения. Можно видеть, насколько эти цели независимы и иногда дико расходятся, когда мы рассматриваем, возможность чего-то быть красивым, но не являться частью человеческого процветания. Пока это так, даже связанные утверждения, что нечто может быть забавным, но вредным или нравственно похвальным, но уродливым, противны эстетическим моралистам, эстетические и моральные цели — независимы друг от друга.

Так, почему все столь это важно? Во-первых, полезно иметь ясность о том, какая цель преследуется в этой главе (моральный вид). Также полезно осветить, где находятся пределы моральной оценки (что является правильным или хорошим, что является неправильным или неподобающим). Но наиболее важно то, что пока эстетическая страсть к морализированию ложна, факт, что Южный Парк забавен, не снимает вопрос, правильно ли для нас — смеяться над ним. Помните, согласно эстетической страсти к морализированию, только те художественные работы, которые нравственно достойны или допустимы, должны доставлять эстетическое удовольствие или, по крайней мере, менее эстетически и нравственно приемлемые художественные работы, должны нравиться нам меньше, чем могли бы. Дэвид Юм (1711–1776), классический моралист, пишет, что, когда произведение искусства нравственно нежелательно, мы никогда не сможем «обсмаковать композицию» и не будем делать так, даже если бы могли. Южный Парк — это смешно, действительно смешно; Вы не читали бы это, если бы все мы не думали так. Мы «смакуем» его, пользуясь терминологией Юма. Нет никаких споров о забавности Южного Парка. П'нятненько. Но так как эстетический и моральный вопросы независимы друг от друга, вовсе не обязательно смеяться над любовью Хеннифер к буррито.

А что бы придумали Сьюзен Вульф и Аристотель (за исключением сказочного по глупости ханжества)?

Так, как же мы можем решить, правильно ли, нравственно ли смеяться над Южным Парком? Как мы определяем, является ли смех над Южным Парком частью нравственно верной жизни? Философы иногда используют идею о морально-святом как устройство, с помощью которого можно найти правильный способ действовать или быть. Морально-святой — человек, который настолько хорош насколько возможно. Воображая и размышляя, на кого походил бы такой человек, мы можем отыскать ответы о том, как должны действовать и быть мы сами. Так, канонизировала бы мораль смех над Южным Парком?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны сначала вообразить то, на что походил бы морально-святой. Философ Сьюзен Вульф предложила две характеристики морально-святого, которые помогут здесь — Святой любви и рациональной святости. Святая любовь — это когда кто-то заботится только об интересах других. Рациональная святость заботится о собственных интересах, признавая, что ее обязанности перед другими перевешивают или действуют против преследования ее собственных интересов. Для обоих, благосостояние и счастье других является главным. Различие — в смысле жертвы, которую будет нести рациональная святость. Так значит, смех над пердежом Терренса и Филиппа — свят так же, как образ Медсестры Голлум с мертвым зародышем, приросшем к ее голове?

Вульф вероятно сказала бы «нет», предполагая, что, «хотя морально-святой мог бы насладиться хорошим эпизодом „Отцу лучше знать“, он не может, имея чистую совесть, быть в состоянии смеяться над фильмами Маркс Бразэрс или игрой Джорджа Бернарда Шоу». Почему? Поскольку типичный для Маркс Бразэрс и Шоу юмор — за счет других. Людей выставляют идиотами, оскорбляют или ставят в ужасно неловкие или противные ситуации и из-за этих их бед, мы смеемся над ними. Такое представление человека, в качестве идиота, оскорбленного, или находящегося в неловком положении, может нанести эмоциональный и психологический ущерб «жертве» и, следовательно, святой не должен видеть смешного в этом вреде, через смех. Но даже больше, чем вредный потенциал, внимание святого к интересам других делает сомнительным то, что он когда-либо мог бы чувствовать радость, если другие чувствуют боль или оказываются в беде. Если ничего, кроме усилий святого и его энергии не будет во власти помочь «жертве», или из чувства симпатии и сострадания к человеку, святой не станет реагировать на это с насмешкой, ликованием или удовольствием.

Если фильмы Маркс Бразэрс слишком противны для этих святых, фантастическое обезображивание Медсестры Голлум, конечно, тоже вне рамок приличия. Пусть и столь же глупая, реакция госпожи Брофловски на Медсестру Голлум, более близка к святой реакции, чем наш смех. Даже притом, что приросший близнец, или Мислексия — вымышленное заболевание, святой, который увидел, кого-то с уродством как у медсестры Голлум, конечно, не нашел бы это смешным. Пердильные шуточки, с другой стороны, не совсем исключены, потому что они не требуют наличия чувства черного юмора, которое несовместимо с персонами святых. Однако, смеющийся над пуканием, является, вероятно, неподходящим на роль святого, поскольку смеющийся над этим, имеет сострадание ниже, чем должен иметь святой. Короче говоря, кажется, что святая любовь и рациональная святость были бы неспособны к смеху над Южным Парком. Даже если они могли бы смеяться, они, конечно, не стали бы, и мы, поэтому, также не должны смеяться.

Но две святости Вульф не единственные характеристики идеального с точки зрения морали человека. Аристотель (384–322 до н. э.) выдвинул концепцию идеального человека-моралиста, который храбр, щедр, независим, справедлив, рефлексивен и способен общаться с членами общества в дружественной манере. В отличие от святостей Вульф, вполне вероятно, что такой человек мог бы смеяться над Южным Парком, поскольку нет ничего в описании этого святого, что исключает немного злое чувство юмора. Поскольку у людей есть рационализм, который отличает их от всех других видов животных, Аристотель решил, что жизнь, посвященная интеллектуальному созерцанию и моральному достоинству — то, за что люди действительно должны бороться. Такие рациональные качества должны также включать понимание уместности риторики, инсинуации, аналогии и несовместимости, связанные с юмором, даже больше — «злыми» формами юмора, которые следуют из бед других. Итак, в итоге, Аристотелевский святой, вероятно, постоянно сидел бы без дела и время от времени смеялся над Южным Парком. Но, в попытке насладиться его созерцанием, он, вероятно, также пошел бы дальше и прочитал бы книгу наподобие этой, чтобы получить более глубокое понимание того, что посмотрел!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: