А Чертик с досадой подумал, что теперь он и впрямь Чертик. Ведь не может же врать надпись на его клетке?

На площади было уже полным-полно народу. Все веселились, как могли; со сцены доносилось пение. В темнеющее небо то и дело взлетали многочисленные огни. Вечер был очень темный и теплый. Но, несмотря на всепоглощающую радость в этот самый главный праздник маленького городка, все приходили в себя, мрачнели и отступали, когда сквозь толпу вели скованных заключенных.

Их без приключений проводили почти к самой сцене, где оставили в окружении вооруженных охранников. Кто-то еще норовил подобраться поближе к преступникам, чтобы отпустить злую реплику, но вскоре все утихомирились. На сцене пели песни и танцевали, музыка не останавливалась ни на минуту, ей перечили разноголосый говор и радостные крики. Души сами собой преисполнялись задором и счастьем. Даже заключенные вскоре перестали хмуриться и искать пути спасения. Завороженные происходящим, они вполне спокойно наблюдали за представлениями. Им тоже было хорошо.

Только один Чертик стоял, опустив под тяжестью цепей скованные руки и старательно отводя взгляд куда-то в сторону. На него все еще смотрели люди. Он был чужим в этой толпе, и никак не мог стать своим. Он отличался даже от других приговоренных. Ему хотелось только одного — чтобы все поскорее закончилось. Он уже жалел, что согласился выйти. Даже если кто-то настаивал.

И вот так, когда, не обращая внимания на веселую музыку, он со всей прилежностью отводил взгляд, ему вдруг приглянулся человеческий силуэт. Сперва он не понял, почему, но какие-то причины, вероятно, были. Ведь из огромной толпы не ищущий приюта взгляд уцепился именно за этого человека.

У него были длинные серебряные волосы. Именно серебряные. Не имеющие ничего общего с сединой, они спадали почти до пят. За ними с большим трудом можно было разглядеть фигуру в свободных одеяниях. Этот странный человек стоял в ровных рядах тех, кто неотрывно взирал на сцену. Он был не так уж далеко от Чертика, но на него почему-то никто не обращал внимания. Но как же можно не обращать внимания на человека с длинными серебристыми волосами.

Подумав об этом, заключенный Чертик вдруг поймал себя на мысли, что и он смотрит на человека не поэтому. Было тут нечто другое. Странное и неуловимо знакомое, холодящее душу приятной дрожью. И вместе с ней слабо думалось о Тополе. И о его жесте. И о том, как…

Взгляд Чертика вдруг окончательно остановился. Он вспомнил себя! Себя, но в очень давнюю пору. Когда-то он действительно был ребенком и бродил по окрестным полям. И перед его глазами неизменно сияло облачко света. Да ведь при нем всегда был фонарик, как он мог забыть? Жесткая нить дугой нависала над его головой, держа перед глазами маленький огонек. Никто тогда не понимал, как это может быть, и его обходили стороной. Зато иногда ночью на фонарик слетались светлячки — это было забавно. А самое приятное, с таким проводником невозможно заблудиться. Ведь он всегда был с ним, освещая ему путь. И все было хорошо.

Приговоренный вдруг с большим трудом одумался, но всего лишь на мгновение. Что это он вспоминает, свое детство или какой-то дикий сон? Нет, он вспомнил точно — у него на голове был фонарик.

— Твой приятель, — сказал ему охранник.

Чертик посмотрел на сцену. Туда с сияющей улыбкой выбежал Тополь.

Он помахал ему — именно ему, здесь ошибиться было невозможно. А потом одарил взглядом всех и сразу и, как и было обещано человеком, объявляющим выступления, запел чистым и красивым голосом. Толпа одобрительно покрикивала и прислушивалась к замечательной песне. И только один человек лишился дара речи и окончательно рухнул в пучину собственных воспоминаний, похороненных под многолетним грузом боли одиночества.

Само собой, это был Чертик. Ему казалось, Тополь пел ему… И Тополь действительно пел ему.

Когда-то давным-давно, кажется, целую тысячу лет назад, уединение маленького Чертика разрушилось приходом еще более маленького Тополя. Поздним вечером мальчик заплутал по дороге домой, и пошел, как на путеводную звездочку, к мерцающему во тьме облачку света. Каково же было его удивление, когда это облачко оказалось огоньком на голове Чертика. Но Тополь нисколько не испугался этой странности, а пришел в искренний восторг. На протяжении всего пути до дома Тополя, куда его взялся проводить Чертик, он, не умолкая ни на минуту, восхищался огоньком, на который слетались светлячки. Очень скоро света стало так много, будто была не глубокая ночь, а вот-вот готовился наступить рассвет.

С тех пор Чертик почти никогда не бродил по полям один. К нему постоянно приходил Тополь. Он легко находил его по фонарику на голове, хотя у Чертика и мысли не было прятаться.

Ему нравилась неизменная улыбка Тополя. Ему хотелось постоянно видеть его рядом с собой.

— пел себе Тополь, будто бы не обращая внимания на воспоминания Чертика. Конечно, любому подумается, что память человека открывается только своему хозяину, но это был особенный вечер. Праздничную площадь окутало невидимой паутиной, и Чертику, стоящему в ее центре, казалось, что все вокруг прекрасно видят забытые картины, проносящиеся перед его глазами.

Самое удивительное заключалось в том, что так оно и было. Только узелками призрачных нитей прошлого были не все вокруг, а всего трое. Один пел свою песню, возрождая в другом почти убитую безысходностью память, третий молча наблюдал… Но его присутствие пока еще было тайной для Чертика.

В ту ночь Тополь первым со всех ног бежал на самый высокий холм. Его радостный смех звенел на всю округу, в глазах отражались бесчисленные огоньки, то и дело срывающиеся вниз. Чертик едва успевал карабкаться за ним на крутой склон. Ему уже доводилось видеть звездопад, и потому он не тонул в восторге, несясь навстречу ночному чуду. Куда больше его беспокоило то, что забывший обо всем Тополь может оступиться и больно упасть.

Но, к счастью, этого не произошло. Мальчик забрался на самый верх, и, раскинув руки в стороны, затаил дыхание. Звезды одна за другой оставляли за собой длинные мерцающие следы и исчезали с глаз… Это было удивительное, прекрасное зрелище. Чертик, догнав Тополя, тоже поднял взгляд на ночное небо, теряющее свои бесчисленные огни. Глаза его были задумчивы, в них сквозило недоумение — он как будто пытался спросить небеса, как они умудрились так прочно завладеть вниманием Тополя, и не могут ли они поделиться этим секретом. Казалось, что это зачарованное созерцание падающих звезд будет длиться вечно.

Когда-нибудь звездопад снова начнется, и Тополь непременно посмотрит на него, как смотрит сейчас. А вот будет ли рядом Чертик — неизвестно. Ему очень, нестерпимо хотелось быть.

— Я загадал желание! — заявил вдруг Тополь. — Когда падают звезды, надо обязательно загадывать желание. Тогда оно исполнится.

— Что ты загадал? — спросил Чертик.

— Не скажу. А то может не исполниться. Я пока не вижу ни одного ангела, исполняющего мое желание, — Тополь обиженно надулся на нерадивого исполнителя людских желаний, но почти тут же расплылся в улыбке. — Вот бы мне поймать звезду! Тогда бы оно точно исполнилось!

Тополь, сделав шаг вперед, изо всех сил вытянул руки и попытался словить хоть одну звездочку. Чертику очень захотелось, чтобы ему удалось, и его друг обрадовался еще сильнее. Но, увы, все звезды почему-то пролетали мимо, несмотря на усердие Тополя.