С последними словами Роланд подошёл к окошку, приподнял край закрывавшей его мешковины и некоторое время высматривал, выслушивал пустынную улицу. Порывистый ветер, срывая огонь с редких, вопреки суровому ненастью теплящихся еще факелов, разбрасывал мечущиеся сполохи света по стенам убогих лачуг, подсвечивая облупившиеся грязные фасады, чёрные безжизненные бойницы окон, непролазные груды мусора, промеж которых пробивались, вились, свивались запорошённые, едва различимые тропинки. Что в безлюдной фантасмагории разглядеть пытался? — тайна, покрытая тем же всеобщим вонючим мраком. Убедившись наконец в тщетности попыток выведать из пустого что-либо полезное, снова подсел к столу, продолжил:

— Неплохо бы понимать местную специфику, Ури. За последние несколько десятилетий «пламенеющее» оружие и пользующихся им ёб*утых на голову мудаков, назвать иначе, извини, язык не поворачивается, уж очень демонизировали! Доннерветтер! Ну, очень! Чирей на пятке! Окружив при этом столь плотной завесой вымыслов и домыслов, что до одури суеверным туземцам подобные тебе товарищи нынче представляются не иначе как какими-то высшими, непобедимыми силами зла, исчадием ада, с коими ни в конном, ни в пешем бою, как ни крути, не совладать. Кроме того, ходит упорная молва, будто вы вдобавок ко всему ещё и колдануть можете, сглазить, и порчу навести! О как! Просто-таки Змеи Горынычи трёхголовые! …Можешь? …Нет? …Неправильный Горыныч из тебя какой-то, недоделанный… Обычную реакцию мы, в общем-то, только что наблюдали. Зачастую оно, кстати, в кассу. Жаль, не сегодня.

— Не понял, ты кого это мудаком обозвал ёб*утым, морда фашистская?!

— Ничего личного, дружище! Просто привык называть вещи своими именами, не более. Считаю, горькая правда куда лучше сладкой лжи, причём, прошу отметить, идеологически-мистическая суета вокруг пресловутых фламбергов затеяна была ещё в приснопамятные времена при активном непосредственном участии Ордена. Не понимаю, зачем им всё это понадобилось, но факт есть факт. Думаю, именно поэтому судьбы таких, как ты… хм… извращенцев вершат монахи. А парни в рясах, поверь, безумно не любят, когда в их дела суют нос! Относительно хорошая, согласись, весть, ибо пока Прелата нет в городе, с тебя, по идее, ни один волосок не должен упасть. Жуйте кизяк! Теперь новость плохая… Извини, я быстренько!

Что за манера идиотская — прерываться в самом важном месте, а?! Потерпеть, что ли, нельзя маненько? Времени ведь в обрез! Зарруга! Вандаба! Гааш!

— А состоит она в том, что Окружной Судья, стремясь во что бы то ни стало выслужиться перед Королевой, вправе возбудиться и провести дознание самолично, — продолжил трактирщик с места в карьер, — если на то, конечно же, имеются веские причины и велика вероятность побега заключённого. Здесь, безусловно, имеет место эдакая правовая коллизия. Местечковые карстийские нормы права слегка конфликтуют с федеральным законодательством, но, уверяю тебя, голову местному судейскому за это никто не снимет. Напротив, при удачном стечении обстоятельств могут и поощрить. В Столице на должностёнку, скажем, хлебную определят. Вместе с тем, Ури, дружок, авторитетно имею тебе сообщить: мёртвый писарь Претона — причина веская. Более чем веская! Офигительски веская! Видишь ли, в этом мире грамотный писака — огромная ценность! Шайссе! Возможность же побега, учитывая твои физические данные, сомнений вообще ни у кого не вызовет. Согласен? Теперь самое важное. У нас, судя по всему, аж целых три дня для разруливания ситуации. Таков по закону Карсты срок обязательного ожидания Прелата. Учитывая же статистику прошлых лет, процентов на девяносто девять с хвостиком смею предположить, что Их Высокопреосвященство вместе с Превосходительством подзадержатся в Несфере на недельку-другую, и это очень, очень хорошо! В любом ином случае тебя бы сразу выпотрошили на потеху великосветской публике. Сегодня же! Зарруга! И упаси милосердное небо кого-нибудь из нас когда-либо попасть в руки скучающих фавориток местной знати! Фурий своих сильные мира сего забавы ради частенько допускают к истязаниям. Так сказать, поучаствовать «на разогреве». Серьёзные повреждения вряд ли нанесут, но зрителей развлекут изрядно! Знаешь ли ты, сколько, мягко говоря, хм… неприятностей может доставить вошедшая в раж, глумливая извращённая скучающая сука, пользуясь полнейшей безнаказанностью, неограниченной властью над мужеским беспомощным, абсолютно доступным телом в приступе кровавой алголагнии¹⁴⁹, используя лишь самые обычные щипцы для завивки? О-о-о-о! Искренне желаю так никогда и не узнать. Ты, верно, в курсе, что волосы завивают чуток нагретыми щипцами, да? Так то волосы! Для хорошего дела или, если хочешь, тела с превеликим удовольствием и посильней нагреют. Докрасна! И завьют… что-нибудь… другое… Холи шит! Не грусти, таковы реалии, друг мой! Таковы свонские женщины…

— …Итак! Три длиннющих дня милостию монсеньора Ваагла! Красота! Используем же отпущенное нам максимально продуктивно и, я абсолютно в том уверен, — обязательно выкрутимся! Не знаю, правда, пока как, но выкрутимся… О судье же местном, надеюсь, ты всё услышал, гадёныш своего не упустит! Дрек мит пфеффер! К тому же родственничек мой — потомственный садист и, к слову, тайный курзон. Ну, педик, значит! Поэтому, кровь из задницы, нужно многое успеть, иначе она в буквальном смысле оттуда у нас польётся! Всё уяснил? Вопросы есть?

— А с этим что делать будем? — Юрий кивнул в сторону едва-едва пришедшего в себя, ошалелого полуживого беззубого аборигена, одиноко восседающего посередь всеобщей разрухи.

— Его режик? — Роланд поднял валявшийся рядом клинок.

— Да вроде бы…

— Вышел месяц из тумана… Вынул ножик из кармана… Буду резать… Буду бить… Ту-туру-туту-туту! Ну, скажи, дружок, что нам теперь с тобой делать, а? — обернулся трактирщик к ничего не понимающему туземцу. — Я кого спрашиваю?! Пёс тебя дернул нос в чужие дела совать, хурензон!

И внезапным выверенным ударом раскроил бедолаге череп. Ровнёхонько, словно арбуз. Чпок! Тот даже мяукнуть не успел, завалился на бок, точно тюфяк с соломой.

— Ты чего творишь, ох*ел с голодухи?!! Его-то за что?!

«Бл*дь! Неужели я когда-нибудь тоже… вот так… смогу? — вскипел маршальский мозг. — Ведь ни за что ни про что!»

— Кто бы говорил, сердобольный ты наш! Твои косяки, Ури, между прочим, подчищаю! — Рол преспокойно обтёр меч о бездыханного владельца, сел, закурил. — Хорошая сталь, сгодится трофей. Что-то ты слишком чувствительный стал, Маршал. Не узнаю тебя! Вандаба! …Нет? …Показалось? Мне, честно говоря, свидетели не нужны. Тебе-то уже пофиг, майн хер абкакен, один трупешник, два. Всё одно копи соляные пожизненно, либо на юга прокатишься к Пустынникам. Билет, правда, в один конец… Но ты не расстраивайся, там, в Центре, всенепременнейше чего-нибудь да придумают! Тортик пришлют, по случаю, к Рождеству. А мне здесь работать и работать ещё. На пенсию опять же скоро…

— Брось свои шуточки идиотские, и без того тошно!

— Ладно, не ерепенься! Давай-ка вытащим отсюда по крайней мере одного мертвяка. Глядишь, хоть от последнего эпизода отмажемся…

— Куда мы его?