Ч е л о в е к  с  а в о с ь к о й,  м у ж.

Ж е н а.

Ж е н щ и н а.

С т а р и к.

П а р е н ь.

П о д р у г а.

Городская пристань. Лето. Жара. Будочка с окошком — касса. У окошка небольшая очередь: П а р е н ь  лет двадцати пяти, крепко сбитый, плотный, «купчик» по типу, боек на язык, нагловат, естественно, при транзисторе и при  П о д р у г е; Подруга — пышная, яркая, движения с ленцой — сидит на скамейке, покачивает босоножкой, держащейся на большом пальце; Ж е н щ и н а  лет пятидесяти — главная ее особенность в том, что говорит она быстро, громко и каждую фразу повторяет дважды — по-видимому, для убедительности, — и  С т а р и к, худощавый, с саркастическими скобками морщин в уголках губ; Парень со своей спутницей, Женщина и Старик — типичные персонажи любой очереди. Подходит  Ч е л о в е к  лет сорока пяти — инженер, учитель, что-нибудь такое; в руках у него капроновая авоська, в которой болтаются две аптечного вида коробки.

Ч е л о в е к  с  а в о с ь к о й (полувопросительно). Все еще не дают? Зря торопился, в такую жару торопиться… (Становится рядом с очередью.)

П а р е н ь. А что-то я вас не видел!..

Ч е л о в е к  с  а в о с ь к о й (вежливо, стараясь непринужденно). Я отходил. Я же предупреждал, мне нужно было в аптеку.

П а р е н ь. Да? А еще чего расскажете? В аптеку. Тоже мне, Евгений Онегин!

П о д р у г а (покачивая босоножкой, разнеженно). Да ну, Валька, чего ты…

Ч е л о в е к  с  а в о с ь к о й (сдерживаясь). Не Евгений Онегин, но вот товарищ и гражданка меня видели.

Женщина молчит. Старик опускает книгу, смотрит на Человека с авоськой, но тоже ничего не говорит. Человек с авоськой пытается встать в колонну, но ему неудобно оттолкнуть Женщину.

Включается динамик.

Голос кассирши из динамика: «Кто там последний? Скажите, чтоб не занимали. На ближайшую «ракету» осталось шесть билетов».

Ж е н щ и н а (Старику). Вы сколько?

С т а р и к. Три.

Ч е л о в е к  с  а в о с ь к о й. А я два.

Ж е н щ и н а (резко, переходя на крик). А вас не спрашивают. Два или двадцать два! Вы вообще не стояли, вообще не стояли, явились неизвестно откуда!

П а р е н ь. Я и говорю — дамкой хочет.

Ж е н щ и н а. Вот где вы были? Где вы были, пока мы тут жарились?

Ч е л о в е к  с  а в о с ь к о й. Я же говорил: в аптеке. Если требуются вещественные доказательства — вот, купил кукурузные рыльца.

П о д р у г а (хмыкнула, удивившись слову). Рыльца!..

П а р е н ь. Хари. Физиомордии.

Ж е н щ и н а. Становитесь вот за молодым человеком! В порядке живой очереди, понятно? В порядке живой очереди.

Ч е л о в е к  с  а в о с ь к о й (пытается отделаться шуткой). Конечно, понятно, что живой, мертвая очередь — это что-то страшненькое, в гоголевском духе…

Ж е н щ и н а (теперь она смертельный враг Человеку с авоськой). А вы не острите, понятно? Не острите. Подумаешь, культуру свою показывает. Мы тоже Гоголя знаем. А очередь все равно — живая. Уберите плечо. Уберите плечо. (Старается выдавить Человека с авоськой из очереди.)

С т а р и к. Ну, Гоголя знать — это еще не большая культура. Это сейчас в средней школе проходят…

П а р е н ь. Слушай, авоська, не пробуждай во мне нечто полосатое!..

П о д р у г а (подошла к нему, включила транзистор, лениво подтанцовывает). Да ну, Валь, не вяжись…

Ч е л о в е к  с  а в о с ь к о й (сдерживается). Такие резкие движения и столько эмоций — в такую жару… Не стоит. Вот товарищ (указывает на Старика) помнит: я стоял.

С т а р и к (оторвался от книги). Я могу засвидетельствовать одно: вы возникли на мгновение и исчезли. Как сон, как утренний туман. А теперь принято, знаете ли, выстаивать. Такой порядок.

Ж е н щ и н а. Вот именно, порядок. Я же и говорю — порядок!

П а р е н ь. Видно, придется на него калории потратить. (Снял транзистор, передал Подруге.)

П о д р у г а (крутит рычажок транзистора, усиливая громкость). Валя, ты не очень, а?..

Ч е л о в е к  с  а в о с ь к о й (Женщине). Не выдавливайте меня. Я не тюбик с пастой. И вообще — не испытываю удовольствие от контакта с вами.

Ж е н щ и н а (негодующе). «Контакта»!.. Такое слово женщине!.. Что вы имеете в виду?

С т а р и к. Это теперь у них принято. Современное, беспардонное хамство.

П а р е н ь. Па-сторонис-сь! (Положил руку на плечо Человека с авоськой.)

Ч е л о в е к  с  а в о с ь к о й (свирепея). Руки!

П о д р у г а (неясно, кого она осуждает). И чего, господи… Не за хлебом же… (Включила транзистор на полную громкость.)

П а р е н ь. Вали отсюда! }

С т а р и к. Прекратите спор. Выйдите. }

Ж е н щ и н а. Выйдите! Выйдите! } Все сразу.

Ч е л о в е к  с  а в о с ь к о й (заткнув уши, выскочил из очереди). Тише! Заткните вы свою подлую шарманку! Кретины. (В изнеможении сел на скамейку.)

П о д р у г а (выключила транзистор, то ли сочувственно, то ли обличает). Психичка.

Ж е н щ и н а. В газету бы на вас. В газету.

С т а р и к. А они, нынешние, даже этого не боятся. Он же абсолютно убежден, что прав. Вот что самое страшное.

П а р е н ь. Иди гуляй. А то еще ночью приснишься.

П о д р у г а (и опять непонятно, восхищена она или недовольна). Ой, Валька, ну ты прямо…

Получают билеты, уходят. Человек с авоськой неподвижно сидит на скамейке. Появляется его  Ж е н а, — женщина лет сорока, одетая для прогулки: брюки, блузка, сумка «для пикников». Удивленно смотрит на Человека с авоськой.

Ж е н а (с воскресным предпрогулочным оживлением). Фантастическая жара, субтропики!.. (Села рядом с Мужем, пригляделась.) А ты что — такой? Взял билеты?

М у ж. Нет.

Ж е н а (удивленно, но спокойно). Ничего не понимаю. Мы же договорились…

М у ж. Все очень просто. Я занял очередь, пошел в аптеку, купил эти твои дефицитные кукурузные рыльца, а когда вернулся…

Ж е н а. Билеты кончились?

М у ж. Нет. Меня не пустили в так называемую живую очередь.

Ж е н а. Как это понимать? Остро́та?

М у ж. Нет. Голая правда.

Ж е н а. Ты что — всем этим доволен?

М у ж. Просто принимаю как факт.