Как маленькие. Кабель на Соби якорем зацепили. Замокает. Ехать надо, поднимать.
Б о р и с. Мы что, скорая медицинская? Вон дождь какой. Не поедем.
А н а т о л и й. Ищи в другом месте бойцов. Тут дурных нема. (Запел.)
П р о р а б (вдруг разозлился). А и черт с вами. Упрашивать не буду. Мне что — больше всех надо? Замокает, и пусть замокает. Уволюсь и уеду в Россию. Мне вон на заводе механиком предлагают. Сто пятьдесят — и никаких забот. Отметь, социолог, почему кадры текут. (Ушел, хлопнув дверью.)
К о м а н д и р о в о ч н ы й. Цирк! А теперь что будет, Томочка?
Т а м а р а П е т р о в н а. Теперь? О совести теперь вспомнят. И пойдут.
Б о р и с. Кабель замокает. Вот те, кто заякорил, пускай и поднимают. Покупаются, мир подводный изучат. Не пойдем.
А н а т о л и й. Нашли безымянных героев — все дырки нами затыкать.
Д е д. Да уж чего, решили если — держитесь своей линии.
Б о р и с (подошел к окну). Дали бы мне этих сеньоров, которые порвали, я бы их на антрекоты пустил. Анатолий. На азу. По-татарски. Борис. Они, понимаешь, рви, а мы — штопай. Разделение труда.
А н а т о л и й. Шебутной мужик — прорабыч. Раздухарился тут, раскукарекался. Не пойдем. Тем более Томочка — добрая, не гонит.
Б о р и с. Ясно, не пойдем. (Тем не менее снял с гвоздя куртку, встряхнул, надевает.) Что мы — придурки, резьба влево?
А н а т о л и й. А чего ты в москвичку свою полез?
Б о р и с. А ты чего завибрировал?
А н а т о л и й. Пройтись охота. Люблю под дождичком.
Б о р и с. Вот и я обожаю.
Они надели куртки, шапки, застегиваются.
Д е д (понял их игру). Правильно, ребятки, надо выручать мужика. И в писании сказано: раз состоишь в коллективе — подмогай.
Анатолий вдруг вернулся к столу, молча налил.
Б о р и с (тихо). Тебе же нельзя…
А н а т о л и й. А как я в воду полезу — плюс шесть градусов? С твоей философией?!
Б о р и с. Молчу, Толя. Все понимаю, но молчу.
Выпили, пошли.
А н а т о л и й (обычным своим балагурным тоном). Поставь за нас свечку, Томчик, если что.
Б о р и с (обернулся). Социолог, ты Декарта проработай все-таки, для перспективы жизни.
Борис и Анатолий уходят. Дед снова закемарил.
К о м а н д и р о в о ч н ы й (подошел к Тамаре Петровне). Разбежались, слава богу. Так как насчет кино?
Т а м а р а П е т р о в н а. Видите, прибирать сколько.
К о м а н д и р о в о ч н ы й. Томочка, это уже нечестно. Сходили бы в кино…
Т а м а р а П е т р о в н а. А потом?
К о м а н д и р о в о ч н ы й. Потом — к вам могли бы, если пригласите в гости.
Т а м а р а П е т р о в н а. Не приглашу. Я с подругой живу, у нее сын маленький.
К о м а н д и р о в о ч н ы й. Тогда ко мне. Послушали бы музыку, есть чаек со слониками, индийский. Попьем.
Т а м а р а П е т р о в н а. А потом?
К о м а н д и р о в о ч н ы й. Побеседуем.
Т а м а р а П е т р о в н а. О чем?
К о м а н д и р о в о ч н ы й. О жизни.
Т а м а р а П е т р о в н а. О жизни я здесь наслушалась. Полный курс.
К о м а н д и р о в о ч н ы й. Воля ваша. Если надумаете — буду ждать в шесть ноль-ноль. У клуба. (Вышел.)
Т а м а р а П е т р о в н а (взяла веник). Ох, и надоела вся эта мушерня. Одно и то же. (Усмехнулась.) Повторяемость явлений. (Задумалась, потом посмотрела на часы, бросила веник в угол, подошла к Деду.) Дед, подъем! Приехали!
Дед ушел. Ушла Тамара Петровна. Сцена пуста. Очень медленно гаснет свет.
З а н а в е с.
1978
В ГОСТЯХ У ДОННЫ АННЫ
Драматические сцены в двух частях
А н н а А л е к с а н д р о в н а О к у н е в а, 37 лет.
И в а н О к у н е в, 15 лет.
Р о с т и с л а в А н д р е е в и ч О к у н е в, 37 лет.
М а ш а П р о н и н а }
Л ю б а Б о р и с о в а }
И р м а Г у с е в а }
Н и н а З е н к е в и ч }
М и х а и л К о м а р о в }
М и х а и л К р о т о в }
А л е к с е й П о п о в }
В а л е н т и н Б о й к о } 17—18 лет.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Двухкомнатная квартира на первом этаже старого петербургского дома, где живут А н н а А л е к с а н д р о в н а О к у н е в а и ее сын И в а н. Нам видны одна из комнат, кухня и — на переднем плане — небольшой дворик, захламленный разнообразной техникой (во дворике явно ведутся строительные работы): валяется пустая катушка из-под кабеля, стоит малярная металлическая вышка на колесиках, на двух бетонных кольцах лежит рельсина и т. п.; от «мирных» времен, когда здесь была детская площадка, остался только «крокодил» из деревянных чурбаков на железных лапках.
В комнате обеденный стол, стеллаж с книгами, этажерка с пластинками и проигрывателем, старинное бюро, кресло-качалка; на видном месте бумажная полоса с надписью: «Изменяться, но не изменять!» На бюро два больших рисунка фломастером.
Во дворик выходит И в а н с какой-то фанеркой в руке, огляделся, подвинул малярную вышку, повесил на нее фанерку, на фанерке написано: «Сбор экс-учеников 10 „А“ и нарисована стрелка в сторону парадной Окуневых. А н н а А л е к с а н д р о в н а в это время в комнате застилает стол белой скатертью.
Появилась И р м а Г у с е в а, она почти бежит, в руках большой букет. Ирма миловидна, на ней то самое платье и те самые украшения, которые больше всего носят девушки ее возраста в этом сезоне. Увидела Ивана, на секунду остановилась.
И р м а. Привет.
И в а н. Привет. (Не без иронии.) Путь открыт (жест в сторону двери).
В комнате.
И р м а. Здравствуйте, Анна Александровна. (Протягивает цветы.)
А н н а А л е к с а н д р о в н а. Здравствуй, староста. Итак?
И р м а. По-сту-пи-ла!
А н н а А л е к с а н д р о в н а (целует Ирму). Поздравляю, девочка.
И р м а. А я — вас.
А н н а А л е к с а н д р о в н а. Меня-то с чем?
И р м а. С Парижем.
А н н а А л е к с а н д р о в н а. Уже прослышали?
И р м а. Еще бы. Все наши ужасно радовались, что вас послали с делегацией.
В комнату вошел И в а н, довольно угрюмо посмотрел на мать и Ирму, стал в стороне.
А н н а А л е к с а н д р о в н а. Десять совершенно сумасшедших дней. (Взяла вазу для цветов.) А, гладиолусы… Ты что, ограбила осеннюю выставку цветов?
И р м а (оживленно). Ой, с этими гладиолусами у меня целое приключение! Я когда ехала в троллейбусе, какой-то курсант: «Девушка, откуда у вас такие цветы, девушка, а вам не тяжело, а может, вам помочь», — и никак не отстает, ну никак, шел за мной до самого вашего дома, я прямо боюсь, а вдруг он там стоит и ждет.