Метнулась к двери. Навстречу идет  И г о р ь.

И г о р ь. Куда? (Рассеянно огляделся.) Расхотелось охотиться. (Ходит.) Извините, Надежда Александровна, за звонок. (Какая-то неотвязная мысль не дает ему покоя. Повесил ружье.)

Л а р а. Что случилось, Игорь?

И г о р ь. Я же сказал — расхотелось охотиться. (Ходит.)

Л а р а. Я должна была остаться с тобой. Крохотный, никому не нужный подвиг. Конечно, ничего бы не изменилось, но…

И г о р ь. Что еще я мог? Предупредил соседа. Не мог же насильно сидеть рядом? Он вдруг как обезумел. (Быстро набрал номер.) Але. Бориса Андреевича. Что?!

Молчание. Все так и стоят в пальто и куртках.

З а т е м н е н и е.

И вот, наконец, кабинет следователя. Собственно, стол, заваленный бумагами, — и все.

Быстренько семеня ножками, влетел  Н и к о л а й. Стал наводить на столе порядок. Включил кассетник; он из тех, кому ритмический шепоток помогает, — ему же лет тридцать, не больше.

Н и к о л а й (напевает). Лаванда!.. Горная лаванда!.. Игорь Павлович! Где вы?

И г о р ь. Друга встретил. Он к одному следователю, я — к другому. Обменялись жизнерадостным афоризмом: «От тюрьмы да от сумы не отрекайся».

Н и к о л а й. Конец года, гранд-прием. Кого в процесс, кого на волю. Что стоите?

Теперь на столе только одна папка.

Ваша. Довольно пухлая, правда? Смотрите, сколько страничек. (Листает.) В последние дни кое-что прояснилось. Приехала Марина. И кое-что прояснилось.

И г о р ь. Марина — бывшая жена Алгеброва?

Н и к о л а й. Почему жена? Дочка. И у нее уже дочка. Внучка покойного. Они все живут в Новосибирске. Перед смертью Алгебров написал письмо, потом порвал. Марина нашла клочки, сообразила, не выбросила. Мы сложили и получили вполне связный текст. Алгебров пишет, что на самом деле не видел, что было между вами и Сергеем. Он много чего пишет…

И г о р ь. Еще документ. Письмо Алгеброва мне. На сей раз под псевдонимом Красный Петушок. (Протянул.)

Н и к о л а й. Вы всерьез? Красный Петушок — псевдоним вашей Наташи. Она же носит красную вязаную шапочку, петушок, сами ей покупали. Забыли? Она очень испугалась, написав письмо. Прибегала ко мне. Они теперь все подкованы в детективном жанре: если сложите вот эти буквы, над которыми крохотная ненужная точечка, — получите имя и фамилию дочки. Смешно? Она говорила о конфликте с вами, о том, что вы обидели какого-то Эммануилыча, что вся спортшкола смеется… Повторяет „Эммануилыч“ через четыре эм, как произносили вы. Представляю, эффектно: „Эм-м-м-мануилыч“. Дети и подхватили, они умеют. Вот она и отомстила. Ну, видимо, еще что-то есть?

И г о р ь. Частное определение об отношении подследственного к дочке?

Н и к о л а й. Теперь по существу. Прошло два месяца, Игорь Павлович. Два месяца с того вечера на набережной. Я собрал все факты, которые мог собрать. Факты за вас, Игорь Павлович. Самоубийство Алгеброва косвенно словно бы тоже подкрепляет вашу невиновность. Косвенно…

Положил лист бумаги, что-то пишет.

Алгебров был смертельно болен, я звонил в больницу на Песочную. Горсть таблеток седуксена — конечно, более легкая смерть, чем та, что его ожидала… Вам остается подписать акт о прекращении уголовного разбирательства, и мы распрощаемся. (Повернул листок к Игорю.)

И г о р ь. Прошло два месяца, верно. Я уже немного забываю тот вечер на набережной. Бедняга Алгебров, его смерть как будто заслонила и то событие. Впрочем. Стоит только дотронуться, подумать…

Листок с написанным от руки текстом лежит между ними, как живой.

А хотите, Коля, расскажу, что было на набережной в действительности? Собственно, по кусочкам я уже рассказывал. И вам, и дома, и Алгеброву, и Наде. Кому я только не рассказывал! Остается сложить. Как вы сложили письмо Алгеброва. Были мы: я, Алгебров и тот человек, Сергей. Алгебров сидел, я — стоял, Сергей шел. Никакого вранья. Никакого вранья. Болела голова, и щелкнул по фанерке — все так, все верно, но не в этом суть. Наде я рассказывал, что в какой-то момент как будто почувствовал: вот-вот случится несчастье. Почувствовал. Она назвала это неосознанным предчувствием. Понимаете — неосознанным? И я ухватился за это слово: «неосознанное». Только на самом деле я все тогда осознал. Прекрасно осознал. И когда он свернул к реке, успел сказать про себя, а может, негромко вслух: «Погибнешь — и погибай, черт с тобой. И лучшие люди погибали». Я помню эту фразу четко. Это и есть, Коля, то самое «что-то было»…

Долгая пауза.

Понимаете, Коля, я очень ненавидел. Все последние годы. Пытался остановить себя — и не мог. Во всем видел подвохи, протекцию, игру, что-то низменное. Понимаете? И его, конечно, возненавидел, Сергея, с первой секунды. Просто потому что он попался на глаза. (Вдруг засмеялся.) Вот и я сдался. К твоей радости, Коврижка. Коврижка, Коврижка, Коврижка медовая! Ты-то всегда в форме. Неуязвим, неостановим. А я вот сдался. И что мне теперь до тебя? Может, я тебя больше не увижу? (Вернулся в реальность.) Не знаю, Коля, может, я и прав, может, есть причины для ненависти. Только жить с этим нельзя. Не спасет ненависть. Теперь, Коля, я рассказал все.

Молчание.

Подписывать акт? Или есть соответствующая статья?

Н и к о л а й. Могли остановить. Крикнуть. Может быть, просто сказать. Не остановили. Не крикнули. Не, не, не. Если бы мы расследовали каждый такой случай… Ваше дело, Игорь Павлович, закончено. Подписывайте.

Игорь подписывает.

В это время мы видим  Л а р у  и  Т а ш у, они ждут Игоря.

Л а р а (она словно тоже страшно устала). Какие трудные месяцы. И непонятно, что дальше. Будет другая жизнь, это я понимаю. Но какая?

Мы видим  Н а д ю ш у  и  Г а в р ю ш у.

На мольберте приколот чистый лист.

Н а д я. Что, Гаврила Романович? Надо восстанавливаться… Пора приниматься за работу. Иначе сойдем с ума. Иди, Гаврюша, вари кофе. Крепкий-прекрепкий. Самый крепкий в мире.

Медленно-медленно Николай и Игорь выходят на улицу. Остановились.

Н и к о л а й. Поеду завтра за город. Отдохну, пофотографирую. Хочу найти место, где видно, как восходит декабрьское солнце. Может получиться неплохой снимок, верно?

И г о р ь (не слышал). Где восходит декабрьское солнце?

Освещена вся сцена: набережная, квартира Игоря, подвал Гаврюши и Надюши, стол следователя, кресло Алгеброва — весь уголок большого города. Света все больше, белого, чуть желтоватого, — как будто это и есть декабрьское солнце.

З а н а в е с.

1987