Снова кидались в бой корабли и летели ракеты, вспыхивали стрелы лучей, загорались и гасли огненные шары на протяжении многих тысяч километров. Наблюдатели с планеты видели на сей раз, как вспышки час от часу становятся все ярче — наконец они стали слепить глаза, лишая мир красок и отбрасывая мгновенные тени. Битва приближалась к Авалону.

Все, однако, было рассчитано. Кахаль принял решение и провел его в жизнь так быстро, как только было возможно — пока враг не успел укрепить свой слабый участок. Теперь адмирал не рисковал попусту. Да этого и не требовалось. Ситуация в корне отличалась от прежней. Сейчас у него было втрое больше сил, и не стоило беспокоиться об остатках авалонского флота, могущих еще выползти из дебрей лаурийской системы. Патрули сообщали, что, согласно приборам, их корабли группируются за одну или две астрономические единицы. Поскольку они явно не собирались бросаться в огонь, Кахаль счел излишним обстреливать их.

Он даже не отдал приказания окончательно уничтожить флагман Феруна, когда его роботы опознали врага и возобновили огонь. Флагман находился слишком далеко, и на нем осталось ничтожно мало боеприпасов, чтобы тратить на него усилия. Легче было обойти эту несчастную старую развалину с громыхающими в ней костями.

Вместо это Кахаль отдал приказ о методическом подавлении обороны планеты. Внешним ее поясом были орбитальные крепости — несколько крупных, а в основном помельче, сторожившие на сотнях орбит под самыми разными углами к эклиптике. У них были свои преимущества перед космическими кораблями. Их постоянно снабжали снизу. Полностью автоматизированные, они были менее гибкими, но более прочными, чем плоть и нервы. Самые мелкие оставались необнаруженными, пока им не представлялось случая напасть на идущий мимо Терры корабль.

Так было во время первой битвы. Впоследствии осаждавший планету флот засек все до одной, немало уничтожил и воспрепятствовал попыткам вывести в космос. Не могли застать терран врасплох и залпы с планеты. У космических кораблей имелись свои преимущества — например мобильность.

Тактика Кахаля сводилась в основном к тому, что он бросал в бой эскадру за эскадрой на высокой скорости и ускорении. Выходя на цель, они разряжали в нее все, что могли, и немедленно меняли вектор, чтобы избежать ответного огня. Вели первый заход не увенчивался успехом, за ним тут же следовал второй, третий, четвертый… пока цель не поражалась и станция не разлеталась на осколки в облаке пара. Не испытывая необходимости защищать свои тылы и линии снабжения, Кахаль мог не жалеть боеприпасов — и не жалел.

При таком порядке движения корабли были почти безнадежными мишенями для ракет, которым надо было пройти сквозь атмосферу, преодолевая притяжение планеты, с нулевой начальной скоростью. Авалонцы вскоре тоже поняли это и временно прекратили огонь.

В планы Кахаля не входило уничтожение всей орбитальной техники. Для этого ему пришлось бы ждать поступления дополнительных боеприпасов из Империи — а он спешил. Он счел нужным, впрочем, обезвредить луну — Моргану взяли в кольцо и некоторое время поливали таким огнем, что горы крошились и по долинам текла лава.

Терране занимались только теми крепостями, которые в своем изменчивом движении могли бы помешать высадке десанта в назначенный адмиралом день. Ограничив таким образом свою цель, Кахаль имел возможность сфокусировать на ней всю свою мощь. И через пару раскаленных добела авалонских дней он проник так глубоко, как не удавалось еще никому при наличии столь сильной обороны.

Потери при этом были неизбежны. Они увеличились, когда терранские корабли начали летать так низко над атмосферой, что стало возможно задействовать лазеры и ракеты. Следующей задачей стало подавление как раз этих установок.

Капитан Ион Мунтяну, командующий артиллерией корабля Его Величества «Фобос», проводил совещание с офицерами.

— Нам доверена особая миссия, как вы и сами могли заключить, видя, что для нее выделено судно нашего класса. Мы не просто залепим пластырем то место, которое причиняет беспокойство. Наша цель — город. Я вижу руку. У вас вопрос, мичман Оцуми?

— Да, сэр. Два. Каким образом и зачем? Мы убедились на опыте, что если потратить достаточное количество торпед, ведя огонь достаточно долго, то некоторые из них определенно проникнут за негаполя и взорвутся там, где надо. Но это касается военных объектов. Их города наверняка защищены гораздо лучше.

— Есть хорошая пословица насчет яиц и курицы, мичман. Разумеется, лучше. Там мощная усовершенствованная техника, и вокруг несколько поясов ракетных установок «планета-космос». Мы будем вести обстрел самыми мощными своими снарядами, запрограммированными на взрыв в субстратосфере. Порядок обстрела, диаграмму которого я сейчас продемонстрирую, позволит по крайней мере одной ракете достичь этого уровня, прежде чем ее перехватят. Если же этого не произойдет — начнем сначала.

— Сэр, неужели это будет ракета континентального охвата?

— Нет-нет. Успокойтесь. Вы же знаете, что наш корабль не приспособлен для их ношения. И наши приказы не предусматривают необратимую порчу недвижимого имущества Его Величества. Наши подарки будут увесистыми, но чистыми, и разрядятся высоко, в основном в форме излучения. Взрывная волна не очень-то помогает против негаполей. Мы подпустим дыма в центр города, а окраины, как докладывает разведка, там возгораемые.

— Сэр, я не хочу докучать вам, но с какой целью мы это делаем?

— Готовится десант. Поэтому планета некоторое время будет под обстрелом. Этот город, Кентаври, у них главный космопорт и промышленный центр. Нельзя допустить, чтобы оттуда выслали что-нибудь против наших друзей.

На лбу у Оцуми выступил пот.

— Но женщины, дети…

— Если противник хоть что-то соображает, он давно уже эвакуировал весь балласт, — отрезал Мунтяну. — Да мне, впрочем, наплевать. В прошлый раз я потерял здесь брата. Если вы уже выплакались, перейдем к делу.

Куэнна медленно летела над каналом Жизнецвета. Настала ночь — ясная, какие редко выдаются в слякотную зиму Дельты. Город к тому же был затемнен, и на небе виднелись звезды. Они пугали Куэнну. Так много холодных, злых огоньков. Да еще говорят, будто это не просто огоньки. Это солнца. Оттуда пришла война, которая все перевернула.

Сначала все шло хорошо — тут бывало много ифриан с тугими кошельками, и она часто забывалась с мужчинами, не сознавая ничего, кроме своего влечения к ним; а в промежутках ей хватало на выпивку и наркотики, которые помогали оставаться веселой — в особенности на вечеринках. Она слыхала, что вечеринки придумали люди. (Кто это сказал? Она попыталась вспомнить его лицо, тело. Может, и вспомнила бы, если бы не все эти голоса, музыка и веселящий дым.) Хорошая выдумка. И война, казалось бы, тоже. Сплошная любовь, сплошной смех, потом спишь, а если просыпаешься с дурным вкусом во рту и ломотой в голове, пара таблеток мигом поставит тебя на ноги. А потом все испортилось. Не стало больше флотских. Гнездо опустело — ночь за ночью, и никого, хоть вой под ту музыку, которую там крутят. Люди тоже почти все уехали, а те, что остались — она бы и против человеческой компании не возражала, — сидят под землей. Тихие черные ночи, беспросветное одиночество днем, и деньги вышли — еле хватает на еду, не говоря уж о бутылке или колесах, чтобы отогнать дурные сны.

Хлоп-хлоп крыльями. Должен найтись кто-нибудь такой же одинокий, раз бои возобновились. «Я тоже одинока, — звала она. — Кто бы ты ни был, я люблю тебя». Ее голос звучал слишком громко в неподвижном теплом воздухе, над грязными водами и мертвыми мостовыми, среди темных стен, под жуткими звездами.

— Водан? — позвала она чуть тише. Она запомнила его лучше всех, почти как тех первых, что были с ней столько лет назад, что и считать не хотелось. Он был славный и скучал по своей девушке — будто та общипанная дурочка его стоила. Да нет, ты глупа, Куэнна. Звезды съели его, Водана.