Анна вскочила с места и стала в волнении ходить по гостиной. Мальчики не сводили с неё глаз. Конечно, сейчас она согласится…

Но Анна тихо положила руку на плечо Доменико:

— Это было бы… ну, прямо, как во сне! Только… нет, сейчас я не могу. Если я останусь здесь, у вас… как же они? Им будет трудно без меня… особенно Доменико.

— Мы ещё поговорим об этом. Погово-рим и о Доменико, — сказала синьора Линда.

Она ласково посмотрела на мальчика, и Доменико с замиранием сердца подумал: «А вдруг она купит мне новую руку?»

Но его мечте не суждено было сбыться: в тот же вечер фургон снялся с места.

— Что вы копаетесь? — кричал на детей дон Винченцо. — Что вы потеряли здесь, бездельники? Живо! Помогайте собираться!

Через полчаса фургон был уже далеко от Феррары.

Стоял тёплый, тихий вечер. Огромная луна подымалась над полями. Ребята молча плелись за фургоном, рядом с дядей Филиппо, сосавшим потухшую трубку…

— Что вы повесили носы? — спрашивал он, вглядываясь в их лица. — Что-нибудь случилось? Или вам так уж приглянулась Феррара? Э, э… для нас все города одинаковы. Смолоду я ездил за границу. Исколесил Германию и Францию, Швейцарию и Тунис… Объездил пол-мира, а всюду одно и то же: много горя, мало еды… Ради этого путешествия я продал свою землю, свой домишко. Вернулся на родину, а переночевать-то и негде. Да, вот она, жизнь…

В тот вечер Анна впервые расплакалась. Но никто не утешал её. Только Франческо крепко пожал её руку и, не сказав ни слова, продолжал идти за фургоном.

* * *

Дней через двадцать фургон остановился на окраине Милана, у каменной стены огромного дымящего завода. Здесь расположился целый лагерь бродяг. В пёстрых палатках, в фургонах, в лачугах, наскоро сколоченных из жести и фанеры, жили мужчины, женщины, дети… Всё это напоминало цыганский табор. В довершение сходства в разношёрстной толпе мелькали и цыгане. Их сразу можно было узнать по чёрным, как смоль, волосам, по длинным серьгам в ушах у женщин, по странному, непривычному говору…

Как только фургон дона Винченцо въехал в лагерь, со всех сторон посыпались громкие приветствия. Видно было, что Винченцо здесь — свой человек.

— Пока лошадь тащит фургон, я всегда доберусь до Милана… Даже с закрытыми глазами, — шутил Винченцо.

Донна Тереза ни с кем не здоровалась, ни с кем не разговаривала. Всё с тем же сонным выражением лица она вытащила из фургона треножник и кастрюлю, развела огонь, поставила воду… Должно быть, она вела бы себя точно так же и на площади святого Петра в Риме, и среди индейцев Северной Америки, и в любом другом месте, куда занесла бы её судьба.

Вокруг шумел лагерь. Среди ребятишек, горланивших и куривших, возле палаток было немало таких же калек, как Доменико.

— Вот, глядите… — сказал дядя Филиппо. — Такие же люди, как мы. Такие же нищие, как мы…

— Все? — спросил Франческо.

Дядя Филиппо пристально посмотрел на него и опустил глаза.

— Нет, не все… Есть и такие, которые богатеют… Но это не наше дело.

Затем, видимо, желая переменить разговор, он указал пальцем на далёкий силуэт какого-то высокого здания:

— Глядите… Миланский собор!

Но это название ничего не говорило ребятам. Они никогда не слыхали об этом замечательном произведении искусства.

Сразу же после завтрака Винченцо послал их в город собирать милостыню.

«Да, верно, все города похожи друг на друга, — думал Франческо, надевая на шею клетку с попугаем. — Вот мы пришли в Милан… Но разве нам от этого лучше?»

Его подозвал к себе Альбинос:

— На этот раз ты пойдёшь со мной. Передай попугая Доменико.

Перед уходом Альбинос долго совещался с какими-то двумя парнями. Выражение их лиц не предвещало ничего доброго.

«Кажется, готовится что-то новое», — подумал Доменико.

АЛЬБИНОС ПОКАЗЫВАЕТ СВОЁ НАСТОЯЩЕЕ ЛИЦО

Альбинос шагал так быстро, что Франческо едва поспевал за ним.

— Ты что? Не проснулся ещё? — ворчал на него Альбинос. — Прибавь шагу!..

Вскоре они вошли в Милан. Об этом городе не раз рассказывал дядя Филиппо.

— Что это за город, ребята! — твердил он во время длинных переходов. — Что за город! Один завод — больше целой деревни. Вот там торговля, там жизнь! Если бы только можно было найти работу, хотя бы в дворники поступить, ни за что на свете не ушёл бы из Милана!

…Как ни спешил Франческо, всё же он успевал смотреть по сторонам. И в самом деле, Милан был удивительным городом! Франческо казалось, будто всё, что он видит: машины, трамваи, пешеходы — бегут, как сумасшедшие. Даже улицы, даже деревья и дома, кажется, пытаются оторваться от земли и закружиться в стремительном хороводе.

Альбинос заиграл на аккордеоне… Время от времени на мостовую падала скомканная бумажка, и Франческо бросался за ней, опасаясь, что вот-вот его может раздавить машина… Часа через два — три он почувствовал, что его карман набит деньгами.

— Дай-ка сюда, — сурово сказал Альбинос. — Я переложу их себе. Так будет вернее…

— А как же дядя Винченцо?..

— Эго не твоя печаль! Я сам с ним поговорю… И потом, если всё сойдёт гладко, вечером у нас будет куда больше денег…

Франческо вопросительно посмотрел на Альбиноса.

— Что это ты смотришь на меня такими глазами? Всё это не твоего ума дело!

Они пошли дальше. Сунув руку в карман, Франческо нащупал там несколько монет.

«Вот и хорошо, — подумал он. — Можно будет послать ещё письмо маме…»

Улички становились всё уже, витрины — беднее. На разбитых тротуарах блестели лужи.

— Куда мы идём? — спросил Франческо.

— Это тебя не касается… Шевели ногами!.

В одном из тёмных переулков Альбинос нерешительно осмотрелся, затем направился к стеклянной двери остерии^[2]. Франческо вошёл вслед за ним в сырую, тёмную комнату. В ней стояло несколько деревянных столов, вдоль стены тянулся прилавок.

— Пол-литра вина, сыру и хлеба, — заказал Альбинос.

Появился хозяин — толстяк в переднике, когда-то, вероятно, бывшем белым. Один глаз у толстяка был полузакрыт — то ли от рождения, то ли от старой раны…

Поставив вино и стаканы на непокрытый стол, он скользнул в соседнюю комнатушку и тут же вернулся с тарелкой в руках. На тарелке лежали две булки и кусок сыра.

— Ешь! — сказал Альбинос Франческо, прищурив глаза. — И пей!.. Ты любишь вино?

Франческо был поражён неожиданной добротой Альбиноса.

— Пей, раз у нас есть деньги! Не всё же работать… Иной раз не вредно подумать и о другом.

Выпив залпом вино, он уставился на Франческо, пившего маленькими глотками:

— Не нравится?

— Оно горькое…

— Глупости, — сказал Альбинос. — Ане нравится, — давай я выпью.

На улице темнело. Альбинос заказал ещё пол-литра вина, жадно выпил его, опустил голову на стол и заснул. Франческо сидел, боясь шевельнуться. Его охватывал какой-то необъяснимый страх.

Вдруг Альбинос поднял голову и посмотрел на часы, висевшие над прилавком:

— Пора. Скоро двинемся…

Но почему-то он не поднимался, словно выжидая чего-то.

Минут через пятнадцать входная дверь отворилась, и в остерию вошли два парня. Франческо сразу узнал их: это с ними утром разговаривал Альбинос.

— Тот самый мальчишка? — спросил один из них, показав на Франческо.

— Да… Пошли?

— Успеешь… Куда спешить?.. Раньше выпьем!

Они выпили. На улице Альбинос передал аккордеон Франческо.

— Будешь стоять под окном. Увидишь полицейского — свистни!

— Куда мы идём? — испуганно спросил Франческо. — Что это вы задумали?

— Не твоё дело… Запомнил, что я говорил?

— Тише! — оборвал Альбиноса один из парней. — Пришли.

— В случае чего, свистни, — шёпотом повторил Альбинос. — Понятно?

Они остановились возле какого-то тёмного здания. Раздался лёгкий, осторожный звон стекла… Все трое парней, один за другим, молча исчезли в выбитом окне… Франческо остался один на пустой ночной улице…