Я сошла в холл как раз в тот момент, когда его «бентли» подъехал к дому, и быстро сбежала по ступеням навстречу ему.

Похоже, он не был удивлен тем, что я его ждала. Он лишь открыл дверцу машины и низким голосом сказал:

— Добрый вечер, Саманта!

У него это прозвучало совсем по-иному, чем у других.

Я села в машину. Он взял мою руку и поцеловал, и от этого по всему моему телу прошла жаркая волна.

— Вы просто неотразимы! — сказал он, и снова его голос прозвучал чуть шутливо, словно он подсмеивался над собой и надо мной. Он завел машину, и мы поехали.

Я не спрашивала у него, куда мы едем. Было так чудесно сидеть рядом с ним! Ведь я только об этом и мечтала в течение всего дня. И хотела я этого так сильно, что теперь, когда мое желание исполнилось, мне просто не верилось, что он и вправду здесь, рядом со мной.

Единственное, что я успела сделать во время перерыва на ленч, это купить его книгу. В магазине Хатчарда этих книг стояла целая стопка, и за то время, что я расплачивалась за свой экземпляр, покупатели взяли еще три. Я порадовалась за Дэвида, что его книги так хорошо расходятся.

Весь день мы были до того заняты, что у меня не нашлось времени даже полистать книгу, но я рассмотрела его фото на оборотной стороне обложки и нашла, что в жизни он куда лучше. Вероятно, это был какой-то моментальный снимок. Я прочла аннотацию издателя, в которой говорилось: «Это несомненно самый вызывающий и будоражащий умы роман из всех, написанных в послевоенные годы. Дэвид Дарэм отражает в нем тревогу и гнев молодого поколения и выступает против косности мышления, против бездарных политиков и вопиющей социальной несправедливости, которая неприкрыто вершится повсюду. Никогда еще до сих пор не было столь страстного протеста, столь мощного набата, призывающего молодежь к бунту против благодушия, царящего в сегодняшней Англии».

— Неужто ты собираешься читать эту книгу? — спросила меня Мелани, видя, как я перелистываю ее в ожидании съемки.

— А почему бы и нет? — спросила я.

— Ты все равно ничего не поймешь, — ответила Мелани. — Мнения об этой книге самые разные, но я лично согласна с лордом Рауденом, который сказал, когда мы были с ним в Эскоте, что он по горло сыт людьми, которые вечно брюзжат и вечно всем недовольны. И еще он сказал, что в жизни можно найти немало удовольствий, если поискать их там, где надо.

Интересно, где это, по мнению лорда Раудена, следует искать удовольствия?

В душе я была уверена, что если Дэвид вызывает недовольство, то значит у него есть для этого основания. Я, правда, многое не поняла из того, что он говорил прошлым вечером. Но у него была удивительная способность говорить так, что все, сказанное им, звучало абсолютно убедительно.

Он рассказывал не о своей последней книге «Стервятники клюют свои кости», а о той, которую начал писать. Насколько я могла понять, мысль ее заключалась в том, что в любой стране происходят некие скрытые процессы, и каждый здравомыслящий человек хочет, чтобы общество о них знало.

— А вы не боитесь, что вас возненавидят из-за того, что вы раскрываете обществу глаза на темные стороны жизни, которые многим хотелось бы утаить?

— В данном случае я буду только рад, если меня возненавидят, — ответил он.

Я заметила, что мы едем в сторону Вэст-Энда, как я и ожидала, но затем мы выехали за пределы Лондона. Словно понимая мое удивление, хотя я его и не высказывала, он стал объяснять:

— Я хочу отвезти вас в одно тихое, уютное местечко, которое, надеюсь, вам понравится. В наши дни в ресторанах Лондона трудно найти хорошую кухню. А этот принадлежит французу. Он сперва работал официантом, а затем открыл собственный ресторан, и теперь все, кто побывал в нем однажды, постоянно возвращаются сюда, так что заведение процветает.

Я готова была ехать с Дэвидом куда угодно… хоть на Луну, если бы он попросил меня об этом. Я искоса разглядывала его, пока он вел машину, и думала о том, до чего он красив и в то же время не похож ни на одного из мужчин, которых я встречала прежде.

— Вы хотели встретиться со мной снова? — спросил он.

— О да! Мне казалось, что день тянется целую вечность, — чистосердечно призналась я.

— Я все думал, на что похожи ваши волосы, Саманта, и теперь я понял это.

— Вам они нравятся? — спросила я.

— Вы и впрямь хотите знать, до какой степени они мне нравятся?

— О да, пожалуйста, — отозвалась я, и он опять рассмеялся.

— Вы очень умны, Саманта, — минуту спустя произнес он. — Вы ухитряетесь одновременно выглядеть одной женщиной и казаться совсем другой.

— Что вы имеете ввиду?

— Я говорю о вашей способности выглядеть так, точно в ваших глазах таятся все секреты эротической любви, и вместе с тем в речах ваших слышится восторг юной, неопытной души.

Тогда я не знала, что отвечать на это, но теперь-то я очень хорошо понимаю, что он имел в виду. Но как мог он знать, что Саманте из Литл-Пулбрука неведомо даже само значение слова «эротика» и что ее восторженность объясняется тем, что для нее все так ново и неожиданно!

Я промолчала, и вскоре мы подъехали к небольшому загородному ресторанчику. От него веяло стариной, он был похож на один из придорожных трактиров, которые еще сохранились в некоторых деревнях у меня на родине.

Дэвид припарковал машину, и мы вошли через узкую дверь в небольшую, отделанную дубом комнату с баром, занимавшим почти все ее пространство.

Тут было несколько местных жителей, которые пили пиво, и мы прошли мимо бара в заднюю комнату с эркером, выходящим в небольшой сад.

Появился хозяин, который приветствовал Дэвида радостными восклицаниями. Он оставил нам столик в оконной нише. Комната была до половины отделана очень старыми дубовыми панелями, а потолок был деревянный, и Дэвид позднее рассказал мне, что потолочные балки сделаны из корабельной древесины.

— Рад видеть вас, месье Дарэм, — сказал хозяин, которого звали Анри. — Я очень благодарен вам за клиентов, которых вы мне посылаете.

— Что ж, хорошо идут дела? — спросил Дэвид.

— Очень хорошо! Куда лучше, чем я ожидал. И все благодаря вам!

— В таком случае надеюсь на превосходный ужин, — сказал Дэвид. — Я привез к вам самую очаровательную леди в Лондоне и хочу, чтобы она оценила вашу кухню по достоинству.

— Добро пожаловать, мадемуазель, — сказал Анри.

Затем они с Дэвидом занялись обсуждением меню.

Мне было все равно, что есть. Я была счастлива просто находиться в обществе Дэвида. Я понимала, что он привез меня сюда, в этот маленький ресторанчик, потому что хотел побыть со мной вдвоем, а вовсе не для того, чтобы похваляться мною перед окружающими, к чему стремились многие молодые люди, которые приглашали меня ужинать.

Наконец ужин был заказан, и Дэвид спросил:

— Что бы вы хотели выпить, Саманта? Я подозреваю, что вы не слишком любите шампанское, хотя этого и можно было бы ожидать от такой девушки, как вы.

— Я его совсем не люблю, — ответила я.

— Вы — кладезь сюрпризов, — сказал Дэвид. — Тогда мы закажем очень легкое белое вино. Я уверен, что вы предпочитаете именно его.

Он заказал вино, а когда Анри спросил: «Аперитив, месье?», Дэвид вопросительно посмотрел на меня.

— Это обязательно? — спросила я. — Я, право, не люблю коктейлей.

Дэвид испытующе посмотрел на меня, точно не веря, что я говорю правду. Но все-таки он заказал себе мартини, а для меня попросил принести томатный сок.

Когда Анри ушел, он снова сел напротив меня и спросил:

— Вы счастливы, Саманта?

— Очень, очень счастлива, — ответила я. — Я так мечтала о том, чтобы увидеть вас сегодня вечером.

Но сказав это, я тут же подумала, что чересчур пылко, а может быть и чересчур откровенно выражаю свои чувства. Я могу переусердствовать, и тогда Дэвид подумает, что я вешаюсь ему на шею. Я отвернулась от него, но чувствовала, что он смотрит на меня.

Спустя минуту он сказал:

— Я хотел спросить вас кое о чем, Саманта. Скажите, вас многие мужчины целовали?