Бедный папа выглядел совершенно ошарашенным. Но Джайлз, не давая ему опомниться, продолжал говорить. Он объяснил, что сейчас существует большой спрос на фотогеничных молодых женщин, которые могут носить красивые платья, с тем чтобы их фотографии появлялись на страницах журналов с глянцевыми обложками. Перед ними открываются большие возможности, потому что их также могут использовать в качестве манекенщиц на показах моды.

— Разумеется, такие модные дома, как «Молинью», «Ревилл» и «Хартнелл» имеют в штате собственных манекенщиц, — пояснил Джайлз, — но когда они устраивают грандиозные показы, им приходится приглашать девушек со стороны. — Он бросил на меня взгляд и продолжал: — Я владею собственным фотоагентством. Его услуги очень дороги и доступны далеко не каждому. В настоящий момент у меня есть две фотомодели. Обе они по-своему очаровательны, но им не под силу справляться со всеми заказами, и потому я хотел бы нанять вашу дочь.

Джайлз умолк, чтобы перевести дух, однако папа так и не успел вставить ни слова, потому что Джайлз через минуту снова заговорил:

— Я буду платить ей по четыре фунта в неделю в течение всего года. Кроме того, она сможет легко заработать от десяти до пятнадцати фунтов на стороне, и от этого заработка ей придется отдавать мне всего лишь пятьдесят процентов.

Мы с папой раскрыли рот от изумления, что неудивительно, если учесть, что стипендия викария составляла всего триста фунтов в год, из которых приходилось еще выплачивать ренту за усадьбу.

— Неужели это возможно? — наконец спросил папа.

— Это лишь то, что ваша дочь сможет заработать по самым скромным подсчетам, — ответил Джайлз. — Я уверен, что со временем Саманта будет зарабатывать гораздо больше. Разумеется, у нее будут и расходы.

— А где она будет жить? — довольно неуверенно спросил папа.

Я очень удивилась, что он с ходу не отверг предложение Джайлза. Но тут папа, не дожидаясь ответа Джайлза, решительно заявил:

— Разумеется, Саманта не сможет жить одна. Ей только восемнадцать лет, и она всегда жила тихо и уединенно.

— Я понимаю… — начал Джайлз.

— И потому, господин Барятинский, — продолжал папа, не позволив Джайлзу перебить себя, — боюсь, что в данных обстоятельствах мне придется ответить отказом на ваше предложение. Я убежден, что если бы мать Саманты была жива, она согласилась бы со мной, что Лондон не самое подходящее место для молодой девушки.

Мне не верилось, что предложение Джайлза серьезно. Я не могла отделаться от чувства, что все это слишком невероятно, чтобы быть правдой. Он наверняка просто-напросто разыгрывает нас, думала я. А может, он и в самом деле сумасшедший, как я заподозрила с самого начала? Но услыхав слова папы, я почувствовала легкое разочарование оттого, что не смогу поехать в Лондон и мне придется дальше жить в Литл-Пулбруке, носить не те платья и отделывать не те шляпки. И никто больше не скажет мне, что я обворожительна.

Однако я тогда еще не знала Джайлза. Мне было невдомек, что он всегда добивается того, что задумал.

— Я вполне понимаю ваши чувства, викарий, — сказал Джайлз примирительно. — Но не кажется ли вам, что вы несколько эгоистичны?

— Эгоистичен? — воскликнул папа.

А ведь он всегда тешил себя мыслью, что нет на свете человека бескорыстнее его! Он и в самом деле всегда в первую очередь думал о других.

— Назовите это случаем, судьбой или удачей, — продолжал Джайлз, — но у вас необыкновенно красивое дитя. И вы полагаете, будет честно с вашей стороны утаить ее от мира и держать постоянно при себе? Неужели вы хотите обречь ее на вечное прозябание в этой тихой заводи? — Он помолчал, а потом раздельно произнес: — Разве не говорится в Библии, что «не следует держать свет под спудом»? Вам посчастливилось, викарий, произвести на свет одно из самых прелестных созданий, какие только мне довелось видеть за всю мою карьеру.

Вероятно, этот последний довод и решил дело.

Они все еще долго говорили, но я видела, что папа уязвлен обвинением в эгоизме и в том, что он стоит у меня на пути, а Джайлз, нащупав это его слабое место, продолжал настаивать, пока наконец сопротивление отца не было сломлено.

— Саманта будет жить под надежным присмотром, — пообещал Джайлз. — В Лондоне есть пансион, куда я помещал и других девушек. Его хозяйка мой друг, она женщина весьма строгих правил. К тому же, уверяю вас, Саманте придется так много работать, что ей будет не до глупостей.

Это, как я поняла позднее, был один из самых излюбленных доводов Джайлза, в который он и сам неколебимо верил. Но в то время мы с папой были слишком несведущими, чтобы возражать Джайлзу или подвергать сомнению его слова.

Наконец я услышала, как отец сказал слабым голосом, явно сдаваясь:

— Когда вы хотите, чтобы Саманта приступила к работе?

— Немедленно, — безапелляционно заявил Джайлз. — На этой неделе. Собственно говоря, я хочу взять ее с собой в Лондон уже завтра вечером.

— Это невозможно! — воскликнули мы в один голос.

Но Джайлз стал разбивать наши доводы один за другим, и в конце концов мы капитулировали.

— У меня нет подходящей одежды, — пробормотала я, когда наше сопротивление было почти сломлено.

— Не хотите же вы тратить деньги на покупку всякого негодного тряпья, вроде того платья, которое сейчас на вас, — пренебрежительно заметил Джайлз. — Я постараюсь снабдить вас подходящей одеждой, как только мы приедем в Лондон. — Он бросил презрительный взгляд на мой зеленый муслин и продолжал: — А когда у вас появится хоть малейшее подобие вкуса, то вы легко сможете сами выбирать для себя вещи.

Я безропотно проглотила этот уничтожающий приговор моему новому платью, на которое я потратила столько времени и усилий! Я знала, что он был прав! И тут же меня охватил страх при мысли, что мне еще очень многому предстоит научиться. Тогда мне еще не было ясно так, как это ясно теперь, насколько я невежественна.

Джайлз должен быть здесь с минуты на минуту, так что мне лучше перейти в гостиную и дождаться его там.

Одно из преимуществ квартиры на первом этаже заключается в том, что вам не приходится заставлять ждать тех, кто за вами заезжает, а ему нет надобности заходить к вам в дом.

Собственно говоря, единственным, кто ненадолго заходил сюда, был Питер. Он приходил, чтобы повесить картины, которые прибыли в Лондон вместе с остальной мебелью из усадьбы викария.

Мне так хотелось, чтобы меня здесь окружали вещи, которые я знала всю жизнь. Разумеется, некоторые из них чересчур громоздки, как, например, кровать красного дерева, которая занимает почти всю спальню, так что тут негде повернуться. Но я не могла не привезти сюда эту кровать. Она была со мной с раннего детства. Я родилась в ней и помню то время, когда я малышкой много раз среди ночи прокрадывалась в мамину спальню и говорила:

— Мамочка… Там, в моей комнате… призрак!

— Глупости, Саманта! Никаких призраков не существует.

Мама говорила шепотом, чтобы не потревожить папу, спавшего рядом с ней.

— Наверное, это не призрак… а огромный домовой. Я слышу, как он шумит.

— Ну, ну, дорогая моя, ты же хорошо знаешь, что это всего лишь шум водопроводной трубы, — успокаивала меня мама.

— Все равно я… боюсь!

Это, само собой, означало, что мне должно быть позволено лечь в кровать к маме и папе, чтобы я могла почувствовать себя в полной безопасности.

И никогда с тех я не чувствовала себя более защищенной, чем в те минуты. Интересно, появилось бы у меня то же чувство защищенности, если бы я лежала, прижавшись к Дэвиду? Но я не хочу думать о том, что… Нет, нет, не хочу об этом думать!

Надо напудрить нос и подойти к окну посмотреть, не появился ли Джайлз.

Нет, пожалуй, больше не надо пудры. Я вспоминаю, как Дэвид однажды сказал:

— Я обожаю ваш маленький гордый носик, Саманта. — Я вся затрепетала от этих слов, но он тут же не преминул добавить шутливо, хотя и не без яда: — Он, конечно, такой же прямой и непреклонный, как ваши принципы, которые доводят меня до бешенства.