«Когда мы вернулись на дачу, — вспоминает об одном из таких приездов отца Ирина, — все семейство уже сидело за чаем на террасе. На столе, покрытом кустарной скатертью, красовались „ярославские туболки“ (пироги с творогом), свежая земляника, варенье. Почетное место занимала большая глиняная крынка с топленым молоком, рядом лежала деревянная ложка. Отец очень любил топленое молоко и просил, чтоб его подавали в крынке и разливали бы деревянной ложкой. Он говорил, что это напоминает ему детство…
А вечером состоялся спектакль, приготовленный нами специально для отца. Гостей набралось со всех ближайших деревень. Не все, конечно, попали на спектакль, но фейерверк, иллюминацию и бенгальские огни видели все».
В ночное небо взлетали разноцветные огни, рассыпаясь искрами, освещая счастливые лица детей, Иолы Игнатьевны, Шаляпина… Но какой хрупкой и эфемерной была эта иллюзия счастливой и крепкой семьи! Всего один удар — и она могла рассыпаться, как карточный домик…
Еще одним любимым развлечением обитателей Ратухино были пикники.
«Рано утром к даче подавалась линейка, запряженная парой лошадей, — пишет в своих воспоминаниях Ирина. — За линейкой подъезжал тарантас-шарабан, плетеный, крытый черным лаком, набитый душистым сеном, в который впрягалась лошаденка нашего общего любимца деда Емельяна из деревни Старово.
На линейку усаживались малыши и гости; в тарантас садились отец с матерью, а на телегу, нагруженную всякими кульками, самоваром, посудой, вскарабкивались мы, старшие дети. И наконец все двигались в путь.
Ездили мы чаще всего на наше излюбленное место „Обрыв“, где природа была необычайно живописна. Высокий берег реки Нерль круто обрывался. Река, извиваясь среди лугов, терялась вдали, где виднелся густой сосновый лес. Пахло хвоей, цветами, осокой.
Прямо на траве стелили огромную скатерть, на которую складывали все привезенное. Особенно любили мы ставить самовар…
Усевшись на траве вокруг самовара, мы с особенным наслаждением уплетали деревенские сласти, запивая их горячим чаем. Отец рассказывал нам были и небылицы, на что он был большой мастер.
Иногда мы просили его рассказать о своем детстве, о Казани…
Потом мы шли купаться… Накупавшись вволю, все снова шли к обрыву и, когда сгущались сумерки, зажигали огромный костер, через который с разбегу прыгали. Но отцу благодаря его огромному росту прыгать не приходилось, он просто перешагивал через костер, вызывая этим восторг всех ребят.
Когда становилось совсем темно, мы ходили собирать светляков и насаживали их в волосы отца и бороду деда Емельяна.
С обрыва уезжали уже ночью. Усевшись в свои экипажи, с шутками и смехом, усталые, но счастливые, мы возвращались домой под таинственный шум леса, веселый звон бубенцов и удалую русскую песню».
Это были незабываемые мгновения — незабываемые, потому что очень редкие… Гораздо чаще случалось что, бывая в Ратухино даже и в эти считанные дни, Шаляпин умудрялся уехать куда-нибудь на рыбалку или охоту со своими друзьями К. Коровиным и В. Серовым. Утром, чуть свет, за ним присылали плетеный, крытый черным лаком тарантас. Ирина, любимица отца, выходит проводить его… Раннее утро, дорога подернута туманом, блестит роса на траве… Забрав палатку и съестные припасы Шаляпин покидает их на несколько дней…
Было у них еще одно имение — Отрадное на Волге, которое Шаляпин купил в 1910 году. Места вокруг были изумительно красивые. Рядом с глубоким оврагом, окруженным со всех сторон рощами, в конце липовой аллеи, построили для Шаляпина новый дом. Иногда заезжал сюда Шаляпин, иногда Иола Игнатьевна с детьми, но это было скорее временное пристанище. Настоящая жизнь текла в Ратухино.
Кроме того, семья много путешествовала. Иола Игнатьевна жалела своих детей, которые были лишены отцовской ласки, и старалась превратить их жизнь в праздник, сделать из жизни сказку — с поездками по России и за границей, с детскими спектаклями, фейерверками и балами. Но разве этим можно было компенсировать отсутствие отца?
А дети между тем подрастали. Иола Игнатьевна решила дать им превосходное образование — они учили иностранные языки, занимались музыкой. Борис увлекался рисованием, все остальные грезили театром. Ничто не заслоняло безоблачный горизонт их беззаботного существования, ничто не предвещало грядущих потрясений. Кто бы тогда мог подумать о том, что в недалеком будущем этот праздничный карнавал жизни будет безжалостно разрушен?..
Тем не менее печальные события вторгались и в их хорошо налаженную жизнь. В марте 1913 года Иола Игнатьевна срочно должна была выехать в Италию. Ее мама находилась при смерти. Иола Игнатьевна теряла самого близкого и дорогого человека, которого безгранично любила и в чьей любви никогда не сомневалась. Теперь — со своим горем, со своей болью — она оставалась совсем одна…
В последние годы мать и дочь жили вдали друг от друга. Конечно, каждый год Иола Игнатьевна с детьми приезжала в Италию, но большую часть времени Джузеппина Торнаги проводила одна.
Жила она на небольшой вилле в Монца, купленной Иолой Игнатьевной в 1906 году. Небольшой белый домик, похожий на украинскую мазанку, был окружен тенистым садом.
Во всех смыслах Джузеппина Торнаги была неординарной женщиной. Милосердие, терпение, мужество и стойкость были основными качествами ее характера. Именно их она стремилась передать своей Иоле, с которой ее связывали общие духовные устремления. Обе женщины были талантливы и любили искусство, и обе, к сожалению, были несчастны в любви.
После непродолжительного брака с Иньяцио Ло-Прести Джузеппина Торнаги вышла замуж во второй раз и родила сына Максимилиана Каприлеса, сводного брата Иоле. Но и второй брак оказался недолгим, и уже к моменту приезда Иоле в Россию эта красивая и еще нестарая женщина снова осталась одна.
О том, что происходило в жизни Шаляпина и ее дочери, Джузеппина Торнаги узнала уже после 1903 года. Узнала и пришла в ужас. Шаляпин казался ей «человеком, потерявшим разум». Но своей нежной и хрупкой Иоле отчаиваться она не давала. «Подумай о том, что не ты одна, но мы все, кто больше, кто меньше, должны сражаться в этой жизни, следовательно, необходимо вооружиться мужеством и философией», — убеждала она ее.
Когда же в жизни Шаляпина появилась Мария Валентиновна, Джузеппина Торнаги надеялась, что ее дочь вернется в Италию и будет жить вместе с ней. Но этого не произошло. И Джузеппина Торнаги вновь должна была примириться со своим одиночеством. Ее сын Максимилиан хоть и жил вместе с ней, но почти не уделял матери никакого внимания. Это был деловой человек, занимавшийся поставкой древесины и строительного материала, вечно занятый и эгоистичный («второй Федя», называла она его). С утра до вечера его не было дома, но даже если он и появлялся, то не обращал на свою мать никакого внимания. Духовно они были далеки друг от друга. Иоле — вот кто был Джузеппине Торнаги по-настоящему дорог и близок!
Когда летом 1910 года Иола Игнатьевна пожаловалась матери, что она совсем одна и никто ее не понимает, та ответила:
«…Подумай о том, что здесь у тебя есть мать, которая всегда с тобой, душой и сердцем, и чувствует все то же, что и ты. Твои страдания — это мои страдания, и ты даже не можешь себе представить, как страдает твоя мама. Если бы мне сказали: ты должна провести остаток жизни в тюрьме или даже пожертвовать всем, до последней капли крови, чтобы твоя Иоле была счастлива, клянусь тебе, что я сделала бы это, не раздумывая ни минуты. В своих несчастьях думай о том, что у тебя есть мама, которая мысленно делит с тобой все твои боли».
Обе женщины оказались в одинаковом положении: они страдали от тех людей, которых любили.
«Мы с нашими благородными характерами и искренними чувствами не можем жить с теми, кто думает только о себе», — писала дочери Джузеппина Торнаги, смиряясь с печальной действительностью. «Мы не созданы для того, чтобы жить. Теперь живет тот, у кого нет ничего, ни искренности, ни чести, ни дружбы, кругом одна комедия, представление, но что меня успокаивает, так это то, что мы ближе к Богу, и так милосердный Бог нас защитит и не покинет».