– Ну, ты сам напросился, – сдержанность? Кто-то тут сказал про сдержанность? Этот ёкай и Ками с ума сведет...

      Толкнуться внутрь, застонать в оказавшееся под губами плечо, переживая вспышку наслаждения от того, какой он горяче-шелково-тугой, застыть на пару мгновений, давая привыкнуть. Выгнуться от вонзившихся в поясницу пяток, толкнуться еще глубже, хотя казалось – куда бы? Накрыть ладонью его возбужденную плоть, качнуться чуть назад – и снова внутрь, скользя рукой по его стволу, обводя пальцами головку и поглаживая основание члена. И вновь назад – и вперед, уже резче, заставляя теперь Сёрише запрокинуть голову, приоткрыть губы в невольном выдохе удовольствия.

      – Наконец-то... – шелестом разнёсся под потолком вздох ёкай. Не удивлюсь, если этот шёпот услышали и во дворце.

      Он оттолкнулся от стены, напрыгнул, наваливаясь всем весом, цепляясь руками за плечи, а щупальцами – за стены и потолок. Он уверенно двигался сам, извиваясь по-змеиному, сгибаясь и прогибаясь в пояснице. Он скользил мокрой от пота кожей, впивался пальцами в стальной рельеф мускулов. Сёриша запустил руку мне в волосы, натянул почти болезненно и замер в миллиметре от поцелуя, глядя мне в глаза. Не знаю, что он хотел там увидеть... Но, видимо увидел. Темп замедлился, ногти перестали впиваться мне под ребра, а поцелуй вышел неожиданно тягучим и неторопливым. Я целовал его в ответ, с нажимом гладил взмокшие лопатки и запускал руки в разметавшиеся волосы, когда он запрокидывал голову после особенно удачного толчка. И не мог насытится им – его вкусом, запахом, теплом тела и тугой гладкостью мышц, сжимающей мою возбужденную плоть.

      – Хочу... Тебя, полностью...

      Его голос охрип, изменился до неузнаваемости. Он изогнулся особо сильно, и из его горла начал вырываться низкий, прерывистый из-за наших движений рык. Я охнул: ёкай сжался почти до боли, до красных кругов перед глазами. Он изливался мне на живот, так и не прикоснувшись к себе, от одних только прикосновений к мокрой коже пресса.

      – Так... Бери... – выдохнул я ему на ухо, прежде чем тоже содрогнуться в спазмах удовольствия, таких сильных, что походили на судороги.

      Тентакли отцепились от потолка, позволяя Сёрише провиснуть на моих руках. Я коротко поцеловал его в висок и медленно сел на брошенные на пол кимоно. Ноги не держали совершенно, удивляюсь, как я с ним не упал. А щупальца обвились вокруг нас обоих, обнимая и создавая тем самым неожиданно уютный кокон.

      – Взял, – выдохнул он мне на ухо счастливо. – Заграбастал, захапал, пометил. Осталось только с юридическими тонкостями разобраться, но это будет даже весело.

      Ёкай захихикал, казалось бы, даже щупальцами.

      А мне даже не хотелось отвесить ему подзатыльник. Только сесть поудобнее, сидеть вот так, с ёкаем на коленках. Правда, остывший пот и подсыхающая сперма несколько смазывали картину.

      – Сёрише... А воду наколдовать ты можешь?

      Он залихватски щёлкнул пальцами, и на нас с потолка обрушился целый водопад. И даже с рыбой. Продлилось это всего секунду, но темницу заполнило водой по щиколотку.

      – И зачем я спросил...

      Ёкай слегка смутился, но так, напоказ. Я отпихнул ногой особо наглую рыбину, со вздохом поднял кимоно и повесил их на свои оковы, так и болтающиеся на стене – пускай хотя бы стекут. Лежавшая на полу солома всплыла и теперь норовила прилипнуть к телу, Сёрише явно не собирался разжимать руки и перебираться с жесткого, но теплого меня на мокрый и холодный пол.

      – Интересно, а если бы я хотел просто напиться?

      – Тогда я бы стащил воду из ручья. Но она холодная. Так что нам ещё повезло! – он улыбнулся проказливо. – Хочешь, высушу?

      Я немного поколебался. В темнице и так было холодно, а теперь еще и сырость... Но вдруг с сушкой Сёрише тоже перестарается?

      – Если только аккуратно.

      – С огнём я обращаюсь лучше, – пожал плечами он и развёл руки в стороны ладонями вверх. Вода начала медленно испаряться, превращаясь в пар. Вскоре он заполнил всю комнату, неспособный разом сбежать в маленькое окошко. Я мгновенно вспотел, взмок, начал задыхаться... И пар стал реже, а затем и вообще исчез. Осталась только удивительно чистая камера, солома и пара рыб.

      – Видишь, какой я хозяйственный? Сразу же ужин приготовил.

      – Я бы оставил одну чисто для того, чтобы увидеть лицо стражников, которые придут сюда утром, – нет, он определенно плохо на меня влияет.

      Кимоно тоже просохли, так что я оделся сам и набросил второе на плечи Сёриша. Особой нужды в этом не было – после упражнений ёкая в камере заметно потеплело, – но мне просто нравилось видеть его полуодетым.

      – Не, ну, в принципе, можно было бы оставить тут что-нибудь позаковыристее и поужаснее... Хотя нет. Варёная рыба – это загадочно. Варёная рыба – это вам не кровь, кишки или ужасные монстры. С ними всё понятно. Но вот варёная рыба, целая, в темнице... Это да, это мистика. Ты в оковы возвращаться собираешься, или хватит и того, что ты спокойно просидел ночь в темнице?..

      Я смерил взглядом расстояние от себя до цепей, качнул головой. Снова выбивать пальцы не хотелось, все же, это не самая приятная процедура, да и суставы можно разболтать.

      – Того, что я не сбежал, будет достаточно. Иди сюда? – я похлопал по соломе рядом с собой.

      Он перетёк мне под бок, обхватил руками и щупальцами и уложил голову на плечо.

      – Всё, так и останусь, – заявил ёкай. – И никто меня с места не сдвинет.

      Я обнял его в ответ, придвигая к себе еще ближе, прижался щекой к волосам. После всех сегодняшних встрясок клонило в сон, и даже запах вареной рыбы не будил аппетита. А Сёриша так уютно сопел под боком, что заснул я почти сразу. И проснулся уже утром от лязга замка.

      – Вставайте! – послышался грозный голос.

      У меня под боком что-то шевельнулось, показывая стражникам неприличный жест. Я порадовался, что мы ночью все же оделись – позволять кому-то увидеть своего ёкая обнаженным не хотелось. Я провел ладонью по темным волосам:

      – Вставай, Сёриша, ты же не собираешься идти со мной по улице в таком виде.

      Стражники, увидев, что я без оков, напряглись, покрепче перехватывая копья. Я не обратил на них внимания, пытаясь растолкать ёкая.

      – Обойдутся. Я никуда не пойду, я ещё не выспался. Не могу же я на собственную казнь опоздать. Хотя... Бывало дело, да...

      Он зевнул, показывая ровные человеческие зубы, и быстро запахнул кимоно. Конечно, в однослойной одежде ходить всё равно было неприлично, но, боюсь, его это мало волнует.

      – Ну? Что вылупились? – спросил Сёриша у стражи. – Тут ночью такой кавардак был, а вы даже не почесались. Тоже мне, великие воины!