– Вот только давай не будем об этом!

      – Будем, – строго оборвал дракон. – Но в другой обстановке, с чашечкой вкусного чая. А вам, люди, говорю, что это самый настоящий ёкай. Дух раздора и разрушения. Испытывает некоторые трудности с изменением физической оболочки. Становится относительно безопасным, когда влюбляется. Но горе его возлюбленному.

      Я злобно глянул на дракона – почему-то это "горе его возлюбленному" зацепило сильнее, чем все насмешки самого Сёриша. Остальные покосились на меня с некоторой опаской. Теперь точно можно было не опасаться ни за себя, ни за Сёриша – никто не рискнет сердить ёкая, да еще и такого, который чай с драконом пьет. А уж коли я его ограничитель... Можно хоть голым на площади перед храмом танцевать.

      Я шагнул вперед, легонько коснулся плеча Сёриша:

      – Пойдем домой? Чайный домик у меня на дракона, конечно, не рассчитан, но...

      Такивару-сама медленно и торжественно кивнул, давая разрешение. Сенсэй смотрел сложноопределимым взглядом, в котором, однако, ясно читалось сочувствие. Я повел плечами, уже привычно стряхивая чужие взгляды.

      – Приятно было познакомиться с вами, дракон-сама.

      – Жаль мне тебя, парень, но помочь ничем не смогу. Сам мучайся со своим счастьем. А я пойду, пожалуй. Прощайте, смертные!

      – Не нужно мне помогать, – негромко ответил я.

      Дракон громыхнул голосом и в тот же момент исчез. Висевшие под потолком упали вниз, змеи превратились обратно в мечи, пауки, скорпионы и прочие гады исчезли, и даже негасимое пламя на кимоно потухло.

      – Ну, вот... – расстроился Сёриша. – Не мог не подгадить в последний момент?.. А ведь так красиво бегали, могли бы побегать ещё...

      Ёкай расстроенно огляделся, причем не попятился под его взглядом только сенсэй и Такивару-сама, показательно тяжело вздохнул, но повторно устраивать хаос не стал.

      – Пойдем домой, – повторил я, чуть касаясь его плеча.

      – Ну... Я ещё подумаю. Если хорошо вести себя будешь. А то нашёл, значит, моду, с правителями ссориться и на казни попадать. Я ж не смогу спасать тебя вечно.

      – Я не ссорился с Такивару-самой. Я вообще молчал, – фырканье сдержать не удалось. Продолжил я, понизив голос, так, чтобы слышал только Сёрише:

      – Пойдем, мы еще не выяснили, чем это таким я занимаюсь с тобой в спальне.

      – Вот это деловой разговор! – чуть подпрыгнул ёкай и сам потащил меня к выходу.

* * *

      – И что теперь? – негромко спросил я, глядя на сад поверх пиалы с чаем. – Станешь наведываться во дворец, чтобы подразнить придворных?

      – А нафиг они мне нужны, – он пожал плечами совершенно невозмутимо. – Я здесь только ради тебя.

      На скулах снова выступил румянец, сердце екнуло. Я очень медленно и аккуратно поставил пиалу на доски веранды, повернулся к Сёрише. Пальцы левой руки нащупали заранее срезанный цветок, аккуратно заправили хризантему в темные волосы.

      – Я буду достоин.

_________________________________

      *Сёриша – (яп. 勝利者) – Победитель. Даэ перекладывает имя на более привычный ему лад.

      **Тэссэн (яп. 鉄扇) — складной веер c внешними спицами из тяжелых пластин железа, выглядящий как обычный, неопасный веер, или железная дубинка в виде сложенного веера. Самураи могли использовать тэссэн там, куда нельзя было проносить мечи, а некоторые школы фехтования учат бою с использованием тэссэна. Такими веерами можно было отражать стрелы и дротики, метать веер во врага и пользоваться им как подручным средством при плавании.

      ***Гунсэн (яп. 軍扇) — складной веер, который мог использоваться и для обмахивания. Его внутренние спицы были сделаны из дерева, бронзы, латуни или из другого аналогичного материала, внешние спицы или покрытие — из тонкого железа или другого металла. Это делало его легким, но крепким. Как правило, воины носили гунсэн на поясе или на груди, хотя последний вариант препятствовал использованию меча или лука.

Бонус: Чаепитие с драконом

      Прошло уже больше месяца с тех пор, как Сёриша официально признали. Нельзя сказать, что это был самый счастливый месяц в моей жизни, но самый насыщенный событиями – точно. Сэнсей однажды даже пригрозил, что сам накостыляет беспокойному ёкаю, если тот продолжит мешать мне концентрироваться.

      Сёриша, оказалось, любит спать на потолке. Я тоже попробовал, но долго не выдержал – меня чуть не стошнило. А ещё он любит гулять со мной рядом и рассказывать о том, что думают и что скрывают мимопроходящие. Вокруг меня на улице всегда образуется мёртвая зона, хотя все хором утверждают, что это случайность. Но то, что Сёриша не спешит материализовывать все страхи окружающих – уже хорошо.

      Хотя, как он сам признался, он никогда не преступает невидимых границ. Одно дело напугать правителя бабочкой, к которым он испытывает иррациональное отвращение, другое – показать ему самый его сильный страх: увидеть его страну разрушенной, а армию – разбитой. Одно дело – сказать вслух, что уважаемой аристократке так неудобно, что аж в туалет хочется, другое – рассказать, что ребёнка она родила не от мужа.

      И в этом было какое-то странное благородство, которое вроде бы и благородством не назовёшь, но в то же время... Видимо, как у шиноби есть своеобразные понятия о чести, так и у духов разрушения они тоже присутствуют.

      В данный момент мы сидели в беседке, уютно молчали, пили чай и созерцали природу.

      – Что-то скучно, – заявил Сёриша.

      Я перевел взгляд с небольшого водопада, струями которого любовался уже несколько минут, вопросительно приподнял брови:

      – Надеюсь, ты не собираешься... Уходить?

      Теперь в изумлении выгнулись брови ёкая:

      – Уходить? Зачем?

      Я пожал плечами:

      – Чтобы разрушить что-нибудь. Устроить небольшую войну, извержение вулкана...

      Я говорил нарочито небрежным тоном, но Сёриша слишком хорошо изучил меня, чтобы купиться на это равнодушие.

      – Ну, что ты. Устраивать извержения вулканов я буду только в твою честь, а делать это в отсутствие того, кому оно посвящено – глупо, – он так улыбнулся, что у меня екнуло в груди.

      – Приглашаешь меня с собой? – я аккуратно отставил пиалу.

      – М-м-м... Нет. Кажется, ваша местная шишка серьезно на меня обиделся за бабочку, так не отпустит тебя со службы даже по моей просьбе. Вернее, особенно по моей, – ёкай перебрался на перила беседки, уселся, беспечно болтая ногами.