Но я бы скорее сделал себе сеппуку, чем показал это ему. Наверное, он догадывался о моих чувствах – Сёриша вообще с нечеловеческой чувствительностью находил слабые места, такие, что всего пара слов могла заставить треснуть мою маску отстраненности и невозмутимости. Но я все равно каждый раз при его появлении являл собой образец правильного следования канону отрицания.

      Кажется, мое равнодушие неимоверно раздражало Сёриша. И он с поистине демонической изобретательностью стремился вызвать во мне эмоции.

      Удавалось ему это даже слишком хорошо.

      Когда я увидел его дурачащимся с моим боевым веером, сдержаться от рукоприкладства удалось только чудом. Меч для самурая – это что-то гораздо более интимное, чем даже его собственное тело. За прикосновение к клинку без разрешения хозяина убивали – и никто не осудил бы. Веера, конечно, не традиционная катана, но я всегда больше тяготел к ним, чем к фамильному клинку. Поэтому буквально вырвал свой тэссен** из чужих рук, с трудом сдерживаясь, чтобы не пустить его в ход. Сёриша потянулся было к лежащему на стойке Гунсэну***, но получил шлепок по рукам и не стал настаивать.

      Видимо, в тот раз я хорошо скрывал свое бешенство, потому что взрыв в ответ на одну из его обычных колкостей оказался для него неожиданностью. Мне до сих пор стыдно за брошенный в сердцах заварочник, но, видят Ками, выражение обиженного недоумения на лице и запутавшийся в волосах цветок чая того стоили. До сих пор при воспоминании об этом по моему позвоночнику пробегает легкая дрожь. Недостойная воина... но такая приятная.

      И мои веера Сёриша больше не трогал.

      Однако... это было давно. Почти месяц назад. С тех пор Сёриша не появлялся. Я уже начал подозревать, что он обиделся – хотя это недостойно воина, которым он, без сомнения, являлся. Если ты берёшься за оружие слов и играешь на чужом терпении, будь готов, что однажды против тебя поднимут меч. Или чайник.

      Плохо, что я не могу спросить совета у своего наставника, потому как не был уверен, что он мне поверит. А если поверит – не пришлёт ли в дом монахов, чтоб запечатали двери от злых духов. Конечно, мы стараемся не ссориться с ёкай, духи бывают крайне мстительны... Но наставник обладает весьма жёстким характером и традиционным мнением о том, о чём дозволено думать самураю, а о чём нет.

      И уж ёкай, подозрительно похожие на чужеземцев, точно не входят в список дозволенных.

      Однако я не исключал, что это мог быть ещё один способ вывести меня из равновесия. Если это так – Сёриша выбрал самую неудачную тактику. Терпения у него всегда было меньше, чем воды в малой пиале, он даже за столом не мог спокойно усидеть больше минуты. Меня же терпению обучали с детства.

      – Это называется не терпением, а равнодушием, – раздался откуда-то сверху знакомый голос. Тон был такой, словно он никуда не исчезал, а говорил со мной всего пару минут назад. – А я равнодушие не люблю-у-у...

      – Приличные люди сначала здороваются, а потом уже заводят разговор, – ровно заметил я. Ощущение его присутствия нахлынуло внезапно и полно, словно воду ручья долго сдерживали, а потом резко отпустили. По мышцам пробежала дрожь предвкушения. Моё сердце всегда радовалось его появлению больше, чем я мог себе позволить.

      – Так я давно здесь сижу, – развёл руками Сёриша. Но вообще-то он лежал. На потолке. Как на татами. – Но если хочешь... Здравствуй, жабко, давно не виделись!

      В груди привычно полыхнуло острое раздражение. Не знаю, откуда он взял это прозвище и почему испытывает к нему такую нежную любовь... Не в моем же любимом зеленом кимоно дело? Но злит это неимоверно. Настолько, что мне приходится приложить некоторые усилия, чтобы рука с пиалой чая не дрогнула.

      – Не настолько, чтобы у меня возникла тоска по твоему присутствию, – я прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом чая. – За стол не приглашаю.

      – Почему же? – Сёрише как-то незаметно переместился с потолка за столик, удобно скрестив ноги.

      – Все равно ты никогда не следуешь правилам приличия, – я на миг опускаю веки, чтобы он не заметил тень улыбки, таящуюся в глазах.

      Я не тосковал о его отсутствии. Но я рад, что он снова появился.

      Ведь, помимо прочего, ёкаи довольно ветрены. И время для них течет совсем иначе. Что для бессмертного создания десяток лет?

      – Я пью чай ртом, – возразил он. – Это недостаточно прилично?

      – Я не знаком с этикетом шиноби, так что не могу судить, – делано равнодушно отозвался я.

      – А это хто? – спросил он, честно глядя мне в глаза, а рукой уже тянулся к пустой пиале.

      Я закатил глаза, с трудом удерживая улыбку, и все же налил ему чаю.

      – Это те, кто обычно приходит без приглашения и часто – без ведома хозяина. И предпочитают черную одежду.

      – За кого ты меня принимаешь? – оскорбился он чересчур демонстративно. – Я, да не навещу хозяина? Не дождёшься. Хотя, конечно, было дело, но хозяева всё равно как-то узнавали обо мне и высылали войска. Но не будем о грустном. Ты скучал? Признавайся, скучал, да?.. Я же слышу, как радостно бьётся сердечко...

      Он состроил просто уморительное лицо, хотя поначалу эта привычка гримасничать меня тоже раздражала. Но... Сёриша был таким, каким был. Цельным. Его нельзя было разделить на части и выбросить какую-то одну, как ненужную.

      – Я радуюсь, потому что больше не надо ждать подвоха. Вдруг меня ждал бы чан с чаем над крыльцом? Или китайские приправы в чае.

      – Тьфу, – теперь он насупился почти по-настоящему. – Я тебе не какой-то пакостный дух. Я ого-го! Я не хочу над тобой смеяться, мол, ха-ха-ха, попался дурак! Я хочу, чтоб ты улыбнулся. Или нахмурился. Вот так и стремись вернуться... – Сёриша подтянул колени к груди и сжался в маленький обиженный комочек. – Может, мне нравится твоя улыбка! Может мне нравится, когда ты обращаешь на меня внимание! – с горечью сказал он. – А ты меня сразу в трикстеры записываешь. Знаешь, какое это оскорбление?! Это как если бы я твоим фамильным мечом дрова рубил, вот!

      – Тебя не заметишь, – уголки губ все же изогнулись в намеке на улыбку. – И я не знаю, кто такие трикстеры. Это какой-то вид ёкай?

      Я встал, еще не до конца уверенный, что стоит это делать. Но... Раз уж начал, недостойно останавливаться на полпути. Подарок дожидался своего часа в шкафу еще с Праздника Хризантем. Прикосновение прохладного шелка заставило пальцы дрогнуть, но нерешительность не к лицу самураю. И на плечи Сёрише опустилось синее кимоно, расшитое хризантемами.

      – Трикстеры – самый тупой вид ёкай, им лишь бы поржать, никакой чести, – по инерции пробурчал Сёриша, а потом заметил ткань. – О! – Он встал так быстро, будто взлетел. Никакого переходного состояния между «сидеть» и «стоять». – О-о-о-о...

      Он отступил на шаг, повертелся на месте, стянул ткань, критически оглядывая её.