— Нет уж, — говорю я, — потрошить рыбу не по моей части. Надо мной потом все смеяться будут. Там же одни девчонки рыбу чистят.

— Вот и хорошо, — не моргнув, отвечает Степка, — от смеха только здоровье улучшается. А ради науки можно и не то вытерпеть.

Спорили мы с ним, спорили, да так и не договорились. Он поехал потрошить рыбу, а я — к геологам в партию.

Но зарабатывать деньги у геологов оказалось совсем не так легко. То тащишь тяжелый рюкзак с камнями, то с утра до вечера землю долбишь. Потом продукты кончились. И вот второй день мы идем без продуктов. Вертолет где-то пропал без вести. Если бы не Владимир Семенович, начальник партии, то дело наше было бы совсем неважное.

Вышли мы как-то к большому озеру. Устали так, что шага лишнего не сделаешь. Лежим, рта раскрыть не хочется. Тихо так. И тут слышим: в озере кто-то буль-буль. Смотрим, сохатый. Стоит по колено в воде и что-то со дна вылавливает. А у нас с собой и ружья-то нет, все на таборе оставили. Сохатый рядом, а не добудешь...

И вот тут Владимир Семенович говорит.

— Обратите внимание, товарищи, чем занимается лось. Ведь он еду в озере добывает. Ишь, как аппетитно чавкает! Давайте-ка поищем там и мы, может быть, что съедобное и найдем!

Все подумали, что шутит Владимир Семенович, чтобы нас от грустных размышлений отвлечь. Но он и не думал шутить.

— А знаете ли, что случилось с Миддендорфом, когда он вот так же без продуктов остался?

— Что за Миддендорф? — спрашивают наши девчонки, студентки первого курса из горного.

— Миддендорфа не знаете? Исследователь Сибири, очень известный. У него есть два тома воспоминаний о путешествиях по Сибири. Есть у него там такие строчки, я их почти наизусть помню:

«И теперь еще упрекаю себя в том, что имел неосторожность не воспользоваться богатым запасом кормовых растений, на который мы случайно натолкнулись под 74°30' с. ш. Провизия наша начала уже истощаться, но, несмотря на это, ни одному из нас, односторонних европейцев, не пришло в голову насладиться питательным студнем ностока сливообразного, а между тем в несколько часов из одного небольшого пруда на вершине тундры мы могли добыть до 1000 кубических футов его и этим обеспечить свое существование, которому в то время угрожала величайшая опасность...»

Слова Миддендорфа нас вдохновили. Носток, так носток. Надо же что-то есть. И мы ринулись к озеру. Забрели в воду, смотрим, а там на дне колышутся синевато-зеленые студенистые шарики. Носток! Как обрадовались мы этой спасительной пище! Даже не расслышали вначале шум вертолета, который разыскивал нашу партию.

Вертолет привез нам продукты, но носток мы успели попробовать. На вкус он совсем неплохой, и с голодухи есть можно. Так что одну водоросль я, сам того не думая, уже изучил. Как попадем в Саргассово море, может быть, и там придется питаться водорослями, кто знает. И у меня будет маленький опыт!

Был у нас в экспедиции и еще один случай. Те девчонки, о которых я говорил, которые не знали, кто такой Миддендорф, взяли за моду красить губы в партии. Ну красили бы дома, а то здесь, в лесу. Ну мы спорили с ними по этому вопросу и решили проучить. Под утро с одним парнем забрали у них всю помаду и написали этой помадой большие красные буквы на скале: «Девочки, будьте бдительны!» На это вся помада и ушла.

Проснулись наши красавицы, туда-сюда — нет помады. Бегут к нам, кричат:

— Вы что, злодеи, сделали. Мы же не для красоты мажемся. А чтобы губы на ветру не трескались!

Так целый день и ходили с бледными губами. Начальник наш, Владимир Семенович, когда узнал про помаду, поругал нас. Но потом он что-то шепнул девчонкам, и они снова накрасились. Мы никак не могли понять, откуда они добыли помаду. Ведь у Владимира Семеновича ее не могло быть, а у девчонок мы. всю извели. Тогда решили за ними проследить и узнать, где они берут краску.

И что вы думаете? Смотрим, пошли они вдоль по речке, по галечнику, подняли один из булыжников, соскоблили с него что-то и помазали губы. Краска оказалась еще ярче, чем помада.

Когда они ушли, мы бросились к камню. Он весь был оранжево-красный, точно ржавое железо. Принесли мы этот камень начальнику партии.

— Ржавчина?

— Нет, — отвечает он, — это не ржавчина. Это какая-то водоросль. Когда идут дожди и сыро — она зеленая, а когда сухо — она перестает расти и запасает в это трудное для нее время оранжевое масло и сама становится оранжевой.

Это оранжевое масло для наших девчонок оказалось настоящей находкой. Оно лучше защищало их губы от ветра, чем помада. А мне все не верилось, что оранжевый налет на камнях — водоросль.

— Не веришь, так сам возьми да и рассмотри в микроскоп, — рассердился мой начальник, которому я надоел своими расспросами.

Я Владимиру Семеновичу, конечно, верил, но наскоблил оранжевого налета и в микроскоп посмотрел. Там оказались оранжевые ниточки с крупными клетками. Уже позднее я узнал, что водоросль эту называют трентеполией. Растет она и на коре разных деревьев. Идешь мимо пихты, а кора у нее кирпично-красная. Раньше я удивлялся, а теперь знаю, что это водоросль.

Вообще эти геологи научили меня не только камни таскать, но и в ботанике я кое-что понимать стал, хотя раньше эту науку не любил. Только не мог я понять одного — откуда Владимир Степанович знаком с ботаникой и так хорошо ее знает.

— Вы что ботанический институт кончали? — наконец спросил я начальника партии.

— К сожалению нет, — отвечал он, — но без ботаники сейчас геология обойтись не может. Растения накапливают в себе те химические элементы, которых много в горных породах. Если хорошо знать растения, то можно по растениям найти месторождения ценных руд. Пришлось мне самому ботанику изучать, и, как видишь, это пригодилось.

— Но мы же с вами растений не собираем, — возразил я, — и у нас нет гербария. Как же вы определите без растений, где лежит руда?

— Ошибаешься, мой друг, гербарий мы собираем каждый день. Но гербарий растений, которые жили тысячи лет назад. Как-нибудь зимой заходи к нам на работу, и я тебе расскажу и покажу тот гербарий который мы собрали. Поможешь нам разобрать растения и еще немного заработаешь на свою яхту.

Он ушел, а я еще долго сидел у костра и думал, почему я ни разу не заметал тех растений, о которых говорил геолог. Я представлял их листочками древних папоротников, зажатых между пластами каменного угля. Об этом я слышал на уроках ботаники. Но все оказалось по-другому. Но это было потом, зимой в городе, когда я действительно пошел работать к Владимиру Семеновичу. А в экспедиции меня ждало еще несколько приключений. И закончилась она для меня такой неприятностью! Страшно даже вспоминать...

В начале августа мы вышли к берегу Байкала. Изъеденные комарами, в слипшейся от пота одежде, мы сидим наконец-то на галечнике у берега и ждем теплоход. На берегу — прохлада, никаких комаров, а впереди Иркутск, кино, трамваи и всякая прочая цивилизация.

И вот показался теплоходик. Он становился все больше, наконец пристал. Только зря мы радовались. Столько собралось туристов и геологов, что всех он не взял. Он ушел, как говорится, «в голубую даль», а мы остались ждать попутного суденышка.

На наше счастье, мимо проходил сейнер Байкальской биологической станции. И на борту его я увидел — кого бы вы думали? Желтого Портфеля. Я крикнул ему с берега, замахал руками, и он меня узнал. Сейнер причалил, и через десять минут мы уже плыли по направлению к дому.

«Все, что делается, все к лучшему», — говорила мне мама. И верно, если бы мы попали на теплоход, то нам бы и не видать сейнера. А на сейнере стоял знаменитый эхолот, с помощью которого находят рыбу в море, и множество других интересных приборов. В особенности меня интересовало, как ловят планктон.