Старый воин яростно дернул себя за ус и глянул красным глазом, будто выискивал: а ну, кто тут виноватый? Мы тихонечко прикорнули каждый в своем углу, беспокоясь, не во вред ли ему такой гнев.

В расцветающем блеске зари шар вдруг запестрел белыми и голубыми полосами, надутыми так, словно шар сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Веревочная сеть поскрипывала, раскачивая корзину. Стайка ласточек расщебеталась, окружив нас радостным венком, некоторые птицы умудрялись держаться на веревках и даже крылья складывали, казалось, они прислушиваются к нашему разговору. Мгновение птицы удерживались в таком положении, потом, соскользнув, отставали, исчезали в расцветшей голубизне.

— Ласточки мельтешат, значит, дома уже внизу, — жмурился Мяучар. Зрачки у него сузились — две полоски на желтых дисках.

— Блабона! Блабона под нами! — загудел Бухло. — Готовиться к приземлению!

Кот воспринял это известие по-своему. Он украдкой лизнул лапу, расчесал брови и на сем закончил свой утренний туалет. Хоть и давненько служил Мышебрат в замке, все же сохранил все исконные кошачьи привычки.

— С чего начнешь в Блабоне? — спросил сержант.

— Думаю с королем повидаться, рассказать, что происходит в королевстве. Он должен все знать, пусть самое плохое.

— А если король не хочет? Если избегает правды? — горестно взглянул на меня старый артиллерист. — По мне, так легче пушку вкатывать на крутую гору собственными руками, чем убеждать человека, утратившего веру в себя и в свой народ…

— Сколько раз ночами король метался по коридорам, заламывал руки, в отчаянии бормоча: «Впору думать только о себе, ежели всем плевать на великие идеалы… Ни слава, ни могущество отчизны не сплотят их. Все врозь! Каждый только свое блюдет, а усмотрев что-нибудь у соседа, завидует, не задумываясь, какой ценой это куплено…» Такое с ним приключалось еще до заговора банщиков, — бормотал кот.

— Какого еще заговора?

— Банщиков, — рявкнул Бухло, словно я не понимал наиочевиднейших вещей. — Людей Чистых Рук! Как начали болтать о выпотрошенной казне, о министрах, себе и своим семьям ничего не жалевших, а на униженные просьбы блаблаков лишь бессильно разводивших руками: мол, что из пустого в порожнее переливать, все равно ничего не выцедишь, вот людишки и взбесились. Забурлило на рыночной площади, поднялся шум, потащили большие полотнища с лозунгами:

Или:

И общий призыв обошел весь круг:

Вот в первые ряды и пропихались королевские банщики да банщики из городской парилки. Они моются, мылятся да полощутся в горячей и холодной воде, таких чистюль и не сыщешь! Они и возглавили обновление, благо их издалека видно: белые передники и белые шапочки. И слышно тоже издалека: здорово стучат деревянными подошвами. Их в одночасье поддержали акиимы, эти смекнули, что к чему, — пристроились с тылу.

Банщики короля нагишом видели не раз, без горностаевой мантии, без короны и скипетра, какое уж тут величие… Всего лишь тщедушный человечишка, в облаках пара охающий да ахающий, а руки банщиков мнут его безжалостно, будто массируют.

Король лишь постанывает: «Удушить меня хотите! Или ногу оторвать? Да потише же… Помилосердствуйте! Больно!»

А банщики того и добиваются, чтоб болело. Что им король, который подвывает, когда ему на спину шайку холодной воды плеснут? А то возьмутся в четыре руки молотить, как на току, хлестать березовыми вениками, а он пищит, как мышь в мышеловке. И это владыка, перед которым все дрожат? Да это он дрожит перед банщиками, людьми чистых и сильных рук.

— Ничего смешного тут не вижу, хоть бы и пищал, — вмешался Мышик. — Знаете, как болит прищемленный хвостик? А еще, не дай бог, дверью придавит…

— Помолчи, когда старшие разговаривают! — погрозил пальцем Бухло. — Ведь ты, Мышебрат, наверняка в замке под ногами у всех путался, да и в королевскую баню наведывался, кое-что слышал, почему же не предупредил короля вовремя?

— Мы, коты, держимся от воды подальше. Хоть и случаются среди нас коты-мореходы, я лично ни за что не полезу под горячий душ, которым банщики отгораживаются от непрошеных гостей. Акиимы, те сновали туда-сюда — якобы ванну принять. Они и подстрекали банщиков, пока те не ворвались в тронную залу да не разогнали королевский совет на все четыре стороны, упиравшихся министров, призывавших стражу, лупили почем зря своими деревянными башмаками. После сами расселись в креслах.

Королю поначалу вся катавасия смешной показалась, вскорости, однако, вышло на явь — дело-то нешуточный оборот принимает. На троне короля оставили из-за парикмахерских увлечений — то одному, то другому хорошенько шею мылил, вот его и кликнули почетным банщиком. Что им король, пусть его, лишь бы не лез куда не спрашивают. А из-за спин банщиков всем дирижировали акиимы… Когда мы улетали, король еще проживал в своих апартаментах вместе с королевой и любимой дочерью Виолинкой. Да, Виолинка хоть и мала, а живет своим умом!

— Как блаблаки отнеслись к переменам?

— Да весело: чем не радость видеть — вот и министр скопытился, а ведь как важничал, как грозился, как измывался над людьми. А тут и духу его не осталось. С новыми правителями новые надежды приходят. Только старое блаблацкое присловье нельзя забывать: «Надейся добра, а жди худа».

— Без надежды не проживешь! — возмутился Мышебрат.

— Твоя правда. Мы ведь тоже наш пыл надеждой поддерживали, только помни и другое: «Без труда нет добра». Лишь на собственный труд можно положиться, плоды трудов наших всегда уважения достойны, и лучше поделить их справедливо.

Все задумчиво молчали. Ветер похлопывал шар по внушительному брюшку, вдруг истой вьюгой вокруг нас закружились ласточки, так что в глазах замелькали черные штрихи, ласточки беспокойно щебетали, звенели, словно хотели нас остеречь, только никто из нас, к сожалению, их не понял.

— Блабона как на ладони! Город перед нами! кричал, пританцовывая от нетерпения, Мышик. Улиц-то сколько, путаница какая! А башни!

Мы схватились за веревку, чтобы оттянуть клапан. Газ бесшумно улетучивался. Надутая парусина опала, шар заметно похудел. Мы снижались. Брошенный якорь зацепился за толстый ствол дуба на краю пастбища. Коровы сбились в стадо, боязливо косились на нас. Пестрый бугай взревел басом, оповещая Блаблацию о нашем сошествии с небес на вытоптанный луг, заляпанный там и сям коровьими лепешками.

— Пустите меня, я первый! — горячился Мышик, бегая по борту гондолы.

Бухло уже вылез из корзины и стоял на веревочной лестнице. От верхних ветвей одинокого дуба до земли было довольно высоко.

— Сейчас же ко мне в карман! — приказал он Мышику. — Мы с тобой вместе будем первые.

Сильный порыв ветра прижал к земле оболочку шара, теперь похожую на огромный дождевой гриб.

Полосы еще слегка волновались, а баллон испускал последнее дыхание, смертельно усталый, укладывался на долгий отдых.

Опустили кабину и достали наши пожитки. После все вместе начали сворачивать оболочку в длинную бело-голубую клецку, обмотанную сетью веревок. Коровы шаг за шагом подходили ближе, недоверчиво присматриваясь, не щиплют ли эти существа на четвереньках траву.

Мы уже кончали работу, когда меня обхватили сзади и выкрутили мне руки, крепко связав их за спиной. Одним рывком нас поставили на ноги. Понапрасну великан Бухло бился со стражниками, они повисли на нем, будто гончие на вепре.