Карен ничего не ответила, только кивнула и позвонила в местную полицию. Потом еще раз обошла квартиру — хотела увидеть следы пребывания здесь Фоули, хоть что-нибудь, подтверждающее, что он здесь жил.

Еще раз осмотрела туфли — темно-коричневые мокасины десятого размера, абсолютно новые. Скорее всего это туфли Фоули, потому что стоят у дивана рядом с парой кроссовок «Найк» того же размера и тоже новыми — правда, кроссовки пару раз явно надевали. Две пары туфель в шкафу в спальне выглядели поношенными, а следовательно, принадлежали Бадди. В гостиной она заметила журналы «Спортс илластрейтед» и «Нейшнл инквайрер» и пачку газет «Майами геральд» и «Форт-Лодердейл сансентинел» за всю неделю — с понедельника, когда состоялся побег, по сегодняшний день, то есть по пятницу. В «Геральд» она нашла фотографию Фоули и попыталась сравнить ее с лицом человека в пляжном костюме, с которым столкнулась на Коллинз-авеню. Если это был Фоули, значит, он сидел прямо здесь — снимал кроссовки и надевал сандалии. Сильно рисковал, решив повидаться с Адель. Впрочем, он не меньше рисковал и тогда, когда бежал из тюрьмы. Недостатком храбрости Фоули никак не страдает… Может, пляжный наряд — это своего рода изощренная шутка, маскировка, потому что в обычных обстоятельствах он бы ни за что на свете не вырядился туристом. Полчаса, проведенные с ним в темном багажнике, продемонстрировали Карен его абсолютное хладнокровие. Такие ребята не носят оранжево-желтые пляжные костюмы и сандалии с носками…

— Вот телефонные счета мистера Оррена Брэгга, — сказал Бердон. — За последний месяц четыре раза звонил в одно и то же место, код два-ноль-три, это Лос-Анджелес. Не знаешь, у него есть там знакомые?

Она покачала головой.

— Узнаем. Кухню осматривала?

— Нет еще.

— В мусорной корзине лежит обувная коробка, похоже, с чеком, наверное, от новых туфель. Может, зайдешь завтра в магазин, спросишь, не помнят ли они покупателя? Если, конечно, мы здесь ничего не высидим…

— Но ты считаешь, что они вернутся?

— Да, и мы их приятно удивим. Возьми рацию, спустись в холл, затеряйся там в толпе. Что будешь делать первым делом, если увидишь Фоули или этого Брэгга?

— Сообщу тебе.

— И дашь им подняться. Понятно? Сама ничего не предпринимай.

Бердон явно решил, что может говорить с ней как с подчиненной.

— А если они меня обнаружат?

— Ты этого не допустишь. Они нужны мне наверху.

Бадди свернул с проспекта Халландейл-Бич на А1А в трех кварталах от «Шаламар Эпартментс».

— До места, грубо говоря, пятнадцать сотен миль. Доедем дня за два. Если выедем сегодня вечером и не будем по пути нигде останавливаться, приедем туда в два или три часа ночи в воскресенье. В Детройте бары по воскресеньям закрываются в два, а выпивкой начинают торговать только с полудня. Дают жителям возможность помолиться в храме, прежде чем пропустить стаканчик.

— Ты это о чем?

— Когда хочешь выехать — сегодня или завтра? Если поедем завтра утром, скажем, часиков в семь, и дело обойдется без всяких там остановок, в Детройт попадем днем. Игра начнется в шесть, у нас хватит времени, чтобы найти, где остановиться, и запастись продуктами. Если, конечно, ты не хочешь посмотреть игру в баре. Знаешь, есть такие, с огромным телевизором…

— А ты на кого ставишь?

— На «Стилерс», и с максимальным отрывом… А можно выехать сегодня вечером, остановиться рано утром где-нибудь в Джорджии, хорошо выспаться, плотно позавтракать… Тебе нравится овсяная каша?

— Я ее просто обожаю.

— А крекеры с острым томатным соусом?

Они уже подъехали к дому и свернули на дорогу, ведущую в подземный гараж.

— Плевать на соус, — сказал Фоули. — А вот обвалять бекон в овсяной каше — просто восхитительно. Когда хочешь, тогда и поедем.

— Тянуть тоже не стоит, как будто у нас времени целый вагон. — Бадди припарковал «олдс» рядом с лифтом. — Может, оставим новые тряпки в машине, чего их таскать?

Пожилой джентльмен в бейсбольной кепке предложил Карен перекинуться в «джин».

Несколько дам по пути к лифту поинтересовались, не решила ли она здесь поселиться.

Потом еще одна ветхая, седенькая старушка за восемьдесят, похожая на мышку, с тростью из ротанга в руке, спросила, уж не к матери ли она приехала. Карен совершила ошибку, сказав, что нет, ее мать скончалась. Ей пришлось убрать с дивана рацию и захваченный из квартиры Бадди «Нейшнл инквайрер», чтобы бабушка могла сесть рядом, похлопать ее по руке, побормотать о том, что на все воля Божья, и осведомиться о причинах смерти. Карен сообщила, что мать умерла двенадцать лет назад от лимфомы, но не Ходжкина. Старушка издала «О!», еще несколько раз похлопала ее по руке, потом рассеянно осмотрелась и заявила, что ей пора принимать таблетки.

Карен проводила взглядом сухонькую фигурку с огромной тростью, едва передвигавшую ноги к лифту, и снова подумала о матери, которой сейчас было бы всего пятьдесят семь — и жила бы она дома, а не ползала бы в этой богадельне, и каждый день выходила бы в сад в соломенной шляпе и перчатках, подстригала бы кусты и выпалывала сорняки, и тогда дом был бы виден с улицы. Она вспомнила, что говорила об этом всем своим друзьям, даже Рею Николету, а затем мысли ее переключились на оперативную группу, на агентов в засаде, на слова Бердона: «Ты дашь им подняться. Сама ничего не предпринимай».

Она перевела взгляд влево, на лампу рядом с диваном, на гигантскую шеффлеру в горшке рядом со входом. Двери лифта были прямо перед ней, меньше чем в тридцати футах.

Сухонькая старушка все еще дежурила возле них, опираясь на трость.

Тут лифт открылся, и Карен заметила внутри двух мужчин примерно одинакового роста. Один — в темной рубашке и брюках, второй…

Второй был одет в оранжево-желтый пляжный костюм и держал в руке соломенную сумку.

Старушка уже пробиралась в лифт, нащупывая каждый шаг тростью.

Мужчина в пляжном костюме смотрел прямо на Карен, а она смотрела на него — лампа дневного света, помещенная на потолке лифта, горела как на процедуре опознания. Пляжный костюм не шевелился и, только когда двери лифта стали закрываться, поднял вверх руку.

Прежде чем двери закрылись, Фоули — а это был именно он — помахал Карен, как будто здоровался.

Лифт остановился на третьем. Старушка не тронулась с места, и Бадди спросил:

— Матушка, это случаем не ваш этаж?

Та словно очнулась, посмотрела на указатель со светящимися цифрами и проскрипела:

— Ой, правда мой.

— И наш тоже, — сообщил Фоули, оглядываясь на Бадди. — В холле я видел Карен Сиско. По-моему, наверху нас ждут не дождутся ее приятели.

Они пропустили старушку, которая долго выходила из лифта, нашаривая путь своей тростью, после чего скользнули по коридору к двери с табличкой «ВЫХОД» и спустились по лестнице в гараж.

— Я так думаю, — сказал Бадди, когда они запрыгнули в машину, — что мы выезжаем сегодня.

Его спокойный тон пришелся Фоули по душе. Бадди никогда не нужно было напоминать, что они не настолько торопятся, чтобы сшибать все машины на своем пути.

— Лифт поднимется на седьмой, и она посчитает, что мы решили скрыться у себя, — предположил Бадди. — Значит, у нас есть еще несколько минут.

Они уже выезжали из гаража, вливались в поток машин.

— Она нас видела, — возразил Фоули. — Значит, поняла, что мы попытаемся смыться.

— Ну, — пожал плечами Бадди, — если они знают, где я живу, значит, определили, на чем я езжу. Может, возьмем другую машину? На этой еще калифорнийские номера. Или навесим на нее флоридские. У меня есть отвертка в бардачке. Знаешь, во Флориде принято ездить с одним номером. Может, и в других штатах так же? Давай-ка тормознем, пока не выехали на девяносто пятое. Здесь рядом, на проспекте Халландейл-Бич, есть «Уол-Март», рядом с которым всегда стоит куча машин. Что скажешь?

— Она смотрела мне прямо в глаза — и ничего. Не закричала, даже не пошевелилась.