— Когда же все это было?

— Ну, этого-то я до конца своих дней не забуду! 25 октября 1974 года. В пятницу.

— А потом что?

— Это был конец! — Робер Дени сокрушенно покачал головой. — Трижды мне казалось, что еще можно выплыть, но каждый раз я неизменно шел ко дну.

— И всегда из-за Вале?

— Разумеется. Некоторые писаки из его друзей хорошенько потрепали меня в печати. Правда, я снялся в нескольких неудачных картинах, и это сильно облегчило им задачу. Вот и вся история, господин комиссар…

— Вы просили Шальвана принять вас?

— А как же!

— И он принял? Как это было?

— Ну, что вы… Естественно, не принял! Великий человек слишком занят: где уж ему найти для меня время!

Довернь кашлянул.

— Что? — обернулся к нему комиссар.

— Господин Дени, предлагал ли вам Шарль Вале какие-либо контракты после всей этой истории с итальянцами?

Актер как-то надтреснуто засмеялся.

— Не меньше дюжины!

Тьебо насупился.

— Иными словами, он хотел искупить свою вину?

Дени все еще смеялся, дребезжа, как расстроенный рояль.

— Роли с гнильцой! Порнографические мелодрамы с кретинским текстом! Если б я имел глупость согласиться, я был бы кончен как профессионал! Он прекрасно знал, что я откажусь, когда предлагал мне такое. Но, заметьте, предлагал! Потому что это позволяло ему заявлять одним, будто он всегда мне помогает, а другим — будто я уже до того низко пал, что собираюсь сниматься в роли одного из тех редких персонажей, которые ходят одетыми в грязных порнухах!

Довернь и комиссар переглянулись. Кажется, у них мелькнула одна и та же мысль: не страдает ли Робер Дени манией преследования? Может, он попросту зациклился на том, что всякое предложение Шарля Вале сомнительно?

— Слушая вас, можно подумать, будто Вале только и занимался тем, что сознательно вредил вам…

— Так оно и было.

Тьебо поморщился: нет, все-таки это слишком, и потому неправдоподобно.

— Вы мне не верите, да? Думаете, я преувеличиваю? Думаете: он — неудачник или что-то вроде и, поскольку ему надо как-то оправдать свои неудачи, сваливает все на Вале? Я не ошибаюсь, господин комиссар? — спросил с ехидцей Дени.

— Не совсем так. Но я действительно спрашиваю себя, нет ли у вас невротической депрессии с фиксацией внимания на Вале. Кажется, так это называют психиатры… Хотя бы в легкой форме.

— Нет, комиссар, нету меня никакой депрессии. И никакой фиксации тоже нет. Вы просто не знаете, что такое ненависть, порожденная чрезмерной спесью. Вале никогда не мог мне простить, что я осмелился назвать его «сутенером от искусства» и что, если уж говорить о сутенерах, я куда меньше презираю настоящих!

Пупсик присвистнул.

— Когда ж вы его так отделали?

— Вскоре после того, как он разыграл свой этюд в кабинете Шальвана.

Тьебо сдул пепел, упавший на подлокотник.

— Это заявление… Вы сделали его, когда были наедине с Вале?

Робер Дени поднялся.

— Конечно же, нет, господин комиссар! В том-то и дело, что публично! Во время банкета по случаю премьеры фильма Бертолини… Того самого, где я должен был сниматься…

— Как же он отреагировал?

— Он… Он засмеялся, господин комиссар! Он встал в позу, и, когда две гориллы, нанятые Шальваном в качестве телохранителей, вытряхивали меня оттуда, я слышал, как он бросил — вроде бы в сторону, так просто, ни к кому не обращаясь, — что я жалок!

Дени посмотрел по очереди на комиссара, на Доверня… Может, он ожидал, что они станут возражать?

— Где вы были позавчера между 21.30 и 22 часами?

Актер вытаращил глаза.

— Как я должен понимать ваш вопрос?

— Мне нужна информация, вот и все.

— В Нейи я не был, если вам хочется узнать именно это!

— А где были?

Робер Дени на секунду задумался и, радостно улыбаясь, объявил:

— Ходил в кино!

— Один?

— А что — это запрещено законом?

— Фильм? Зал?

— «Простая история» в «Гомон-Ришелье». Если вы еще не посмотрели эту картину Сотэ, поторопитесь, господин комиссар, это просто маленький шедевр!

— Вы там встретили кого-нибудь из знакомых?

— Нет, и, поверьте, начинаю сожалеть об этом.

— Были ли у вас еще какие-то публичные стычки с Шарлем Вале?

— Вы отлично осведомлены, господин комиссар!

— Место? Дата? Обстоятельства? Причина?

— В «Лидо». В начале июля этого года, во время благотворительного гала-представления. Там был весь Париж, все, кто еще не уехал в отпуск. Вся парижская зрелищная тусовка. Увидев меня, Вале вслух изумился, обращаясь к одному из организаторов: как это, мол, этому типу удалось раздобыть пригласительный билет? Мне бы хотелось избавить вас от его обидных слов в мой адрес…

— Как вы к этому отнеслись?

— А как бы вы отнеслись к этому на моем месте? Нас пришлось разнимать… Но на этот раз меня не вышвырнули за дверь!

Тьебо подошел к нему.

— Грозились ли вы тогда спустить шкуру с Шарля Вале?

— Терминов точно не помню, но по смыслу — да!

— Иными словами, вы признаетесь в желании убить Вале?

— Да. Ведь если в подвале заведутся крысы, у вас неизбежно появится желание купить крысиный яд.

Тьебо и Довернь переглянулись, ответ актера их озадачил.

— Значит, вы ненавидели Вале?

— Платил ему ненавистью за ненависть.

— Есть ли у вас оружие?

— Нет.

— Знали ли вы, что Шальван устраивал позавчера прием по случаю начала съемок нового фильма?

Актер чуть помешкал с ответом.

— Я вполне мог бы ответить вам «нет»! Но, увы, я питаю глубокое отвращение ко лжи в любых ее проявлениях. Да, знал. Дело в том, что я знаком с помрежем… помощницей режиссера этого фильма… Несколько дней назад мы с ней выпили вместе по стаканчику и, среди всяких других новостей, она сообщила мне, что уезжает. Ну, заодно и о том, что перед отъездом Шальван собирается устроить вечеринку. Так я и узнал об этом. — И, поглядев комиссару прямо в глаза, добавил: — Только не торопитесь, пожалуйста, с выводом о том, что это я отправился вчера в Нейи, чтобы подстеречь там господина Вале!

— На моем месте вы пренебрегли бы этой версией?

— На вашем месте… — Робер Дени горько усмехнулся. — На вашем месте я рассудил бы так: убийца Шарля Вале выполнил полезную для общества профилактическую работу, исключив его из жизни. Только вот я же не на вашем месте…

Она порхала по комнате — вертлявая, болтливая и весьма соблазнительная в коротком лиловом пеньюарчике, не скрывавшем ни единой из ее прелестей.

— Я ведь только что из постели, господа, но слишком уж люблю журналистов, чтоб отказаться принять вас! Располагайтесь, чувствуйте себя как дома и задавайте любые вопросы, какие могут прийти вам в голову. Я готова ответить на все совершенно искренне. Я — это сама природа! Кажется, это считается недостатком, но, на мой взгляд это достоинство, разве нет? Ну, в общем, все очень просто, вам, наверно, говорили: Дженни Сен-Клер — как шампанское! Она искрится, и ее приятно рассматривать на просвет!

Им не удавалось вставить ни слова: засунув гостей в маленький розовый будуар, Дженни сразу же накинулась на них с долгой приветственной речью.

Блондинка среднего роста с кошачьей мордашкой, очень накрашенной, несмотря на «только с постели». Гибкое упругое тело, длинные сильные ноги, которые она постаралась предъявить во всей красе, усевшись на табурет у туалетного столика.

— Но мне придется упрекнуть вас! Я очень рада, это так мило, что вы пришли, но ведь вы должны были привести с собой и фотографа, разве нет?

Она приподняла рукой волосы и, изящно выставив грудь, искусно обнажив ляжки, приняла позу точно в стиле Мэрилин: влажный пухлый рот, взгляд, исполненный обещаний…

— Мы не привели с собой фотографа, мадемуазель Сен-Клер, просто потому, что мы не журналисты.

Она так и подскочила, мигом забыв о позе.

— Привет! А кто же вы такие?

— Сыщики. Обыкновенные флики, — улыбнулся Тьебо.