ни назад и ни вперёд.

Всей дружиной навалились,

кто тянуть её, кто рвать,

всё напрасно, как ни бились,

не столкнули ни на пядь.

Прочитал мужик молитву,

взял соху одной рукой

и закинул в куст ракитный

с глаз завистливых долой.

«А теперь, – Вольге оратай

говорит, – имей в виду,

что ни так и ни за плату

я с тобою не пойду.

Не к душе твоя дружина,

не бойцы, а мошкара,

с этой шайкой на чужбине

не отыщешь ты добра.

Да и я другой породы,

деревенской матки сын,

оттого меня в народе

называют селянин.

Знают все меня в Русее

не за силу, не за род,

а за то, что хлеб я сею

и кормлю честной народ».

Князь на это подивился,

погонял в затылке вшей

и обратно воротился,

не поев подольских щей.

Так что княжию науку

вспоминает пусть Потык,

там отвесить оплеуху

может и простой мужик».

* * *

Лишь на башнях засверкали

блики солнечных лучей,

как из города помчали

кони трёх богатырей.

В тот же день в Орду Большую

прибыл Муромец Илья,

дань собрал и мировую

пил с ордынцами три дня.

Через десять дней Добрыня

в Золотой Орде стоял,

без волынки и замина

дани-выходы собрал.

Чуть попозже дело княжье

также выполнил Потык,

перебил он племя вражье,

кому надо сделал втык.

Завершив свой день рабочий,

вышел к речке, побродить,

потому как был охочий

гуся-лебедя убить.

Видит, плещется в водице

лебедь белая одна.

Стал Михайло целить в птицу –

потекла вожжой слюна.

Размечтавшись об обеде,

позамешкался на миг,

говорит тут белый лебедь:

«Не стреляй меня, Потык,

удивишься ты, наверно,

но совсем не птица я,

а Мария-королевна,

дочка здешнего царя.

Забери меня с собою,

в город Киев увези,

стану я тебе женою

самой верной на Руси».

Обнял витязь подолянку,

посильней к груди прижал

и, горя как от испанки,

в Киев девицу помчал.

Ко Владимиру явился,

просит: «Князь, благослови,

я б вовеки не женился

без великой без любви.

Хочет искренне Мария

веру нашу перенять».

Князь вздохнул: «Грехи большие,

нет бы малость подождать,

чтобы не было оплошки,

не случилась, чтоб беда.

Ведь любовь, чай, не картошка

уродится хоть когда».

Но напрасно князь старался,

в помощь звал зазря друзей,

всё ж Михайло обвенчался

с королевичной своей.

Сделал заповедь большую

с ней Михайло: кто вперёд

в землю ляжет во сырую,

то есть попросту помрёт,

будет с почестью обряжен,

похоронен, а другой

сторожить его обязан

три недели под землёй.

Весть об этом уговоре

подивила местный люд,

а Михайле выпал вскоре

волей княжей новый труд.

Говорит князь: «Много даней

задолжал я Бухарю,

чтоб не лезли басурмане,

отвези-ка дань царю».

На дела и мысли скорый

мчал Михайло без дорог.

Конь леса, моря и горы

пропускал промежду ног.

И уже через неделю

был Потык у Бухаря,

поклонился еле-еле,

разобидев чем царя,

и сказал: «Везу я много

от Владимира даров,

жаль, обоз отстал в дороге

из-за всяких пустяков.

Все же, царь, готовься к встрече.

затевай скорей пиры,

утром или же под вечер

отдадим тебе дары».

Царь Бухарь развеселился,

чай велел подать с халвой:

«Может, мы пока сразимся

в шашки-шахматы с тобой?»

А Потык: «Чем бить баклуши,

лучше в шахматы игра,

ставлю на кон свою душу,

раз другого нет добра».

«Ну, а я поставлю дани», -

отвечает ему царь.

Бились долго со стараньем,

обыграл посла Бухарь.

И давай он веселиться

и плечами пожимать:

«Надо нам ещё сразиться

на жену твою и мать».

И с ухмылкою на роже

изо всех поганых сил

он хитрил, мудрил, но всё же

отыгрался Михаил.

Одурел царь от азарта:

«Ставлю в третий раз на кон

всё бухаревское царство

и бухаревский свой трон».

И опять, как ни старался,

царь продулся в пух и прах.

Говорит Потык: «Остался,

видно, царь, ты на бобах.

Потому слезай-ка с трона,

от дворца ключи давай,

раз прокаркал, как ворона,

сдуру свой родимый край».

В это время стук в ворота

раздаётся, словно гром,

сразу видно, лупит кто-то

богатырским кулаком.

Оказалось – то Добрыня

двери царские разнёс,

говорит Михайле: «Ныне

весть дурную я принёс.

Марья-лебедь королевна

всем законам вопреки

умерла вчера, наверно,

от печали и тоски».

Михаил, примчав в столицу,

приготовил гроб такой,

чтоб могли в нём поместиться

он с красавицей женой.

Уложил питья и снеди

на положенный на срок,

знает пусть Мария-лебедь,

что Потык блюдёт зарок.

Попрощался он с Добрыней,

с князем, с Муромцем Ильёй

и остался в домовине

с подолянкой под землёй.

Засветил он божьи свечи,

призадумался на миг,

вдруг, раздался издалече

непонятный шум и рык.

И неведомая сила

разнесла на щепки гроб,

змей поганый к Михаилу

скачет, словно конь в галоп.

Растворил он шире двери

огнедышащую пасть,

увидав такого зверя,

можно в обморок упасть.

Михаил – мужик не промах,

не таких, как мух, давил,

увернулся и за хобот

змея намертво схватил.

Плёткой страшной для остуды

ну, бока ему ломать:

«Кто учил тебя, паскуда,

женщин мёртвых воровать?»

Змей завыл, как волчья стая,

скис от боли и размяк:

«Расскажу я всё, что знаю,

помогу тебе за так.

Сознаюсь, беру с собою

женщин умерших домой,

там обычно их живою

оживляю я водой.

И они со мной, как с мужем,

жизнь живут помногу лет,

правда, тех, кого похуже,

я съедаю на обед.

Отпусти меня, Михайло

свет Иванович Потык,

я тебе водички тайной

притащу в единый миг.

Оживишь свою подругу,

выйдешь вновь на белый свет.

Для влюблённого супруга

предложенья лучше нет».

Удивляется столица:

под землёй и шум, и крик,

видно, жить в гробу боится

захороненный Потык.

Раскопали враз могилу,

и восстали пред толпой

Михаил в красе силе

с раскрасавицей женой.

Полилось вино рекою,

и на радости такой

князь Владимир своих воев

угощал за счёт за свой.

Каждый честный горожанин,

как в былые времена,

получил кто рупь, кто пряник.

а кто рюмочку вина.

Всё бы ладно, но покоя

не дают враги опять.

Дело ратное такое –

Русь святую охранять.

Стали вновь в степи дозором

от зари и до зари

на погибель псам и ворам,

как один, богатыри.

Как-то видят, скачет воин

во шеломе и с копьём.

Говорит Потык: «Такого

непременно мы побьём».

Размахнулся, стукнул яро,

как гроза по деревам,

и врага одним ударом

разрубил он пополам.

Но из каждой половины

встали новые враги.

Их ударил сам Добрыня –

только брызнули мозги.

А из новых половинок

стали воины опять,

и к обеду без заминок

собралась поганых рать.

Долго витязи рубили,

сна не ведая, врагов,

от усталости валились,

подымались, бились вновь.

Только силилась та сила,

разрасталась, шла на бой,

и защитники взмолились,

наконец, большой мольбой.

Говорит Илья Сварогу:

«Ну, какой ты бог, к чертям,

коль не видишь, что подмогу

надо русичам и нам».