друга дружку уважать,

чтобы вражьи притязанья

или княжеская власть

о великое братанье

разбивались всякий раз.

Станем во поле дозором,

пусть союз наш защитит

Русь святую от разора,

унижений и обид».

И помчали на заставы

из столичного гнезда

кто – налево, кто – направо,

кто – неведомо куда.

В это время на столицу

двинул войско Калин-царь,

чтобы золотом разжиться,

поразбойничать, как встарь,

посрамить святую веру,

храмы древние пожечь,

князя выслать на галеры,

мужиков чуть-чуть посечь,

а Апраксию-княгиню

взять наложницей в гарем,

потому как царь Калинин

заскучал без баб совсем.

Мчится, словно тур могучий,

богатырь и день, и ночь

по полям, лесам дремучим,

чтобы Киеву помочь.

Скачет с горочки на гору,

смотрит он туда-сюда,

и куда хватает взора –

всюду вражия орда.

Нет названья ей и счёта,

нет начала и конца.

«Будет жаркая работа, –

богатырь сказал в сердцах. –

Жаль, что нет со мной дружины,

нету преданных друзей:

ни Алёши, ни Добрыни,

ни других богатырей.

Хоть бы весточку какую

им послать бы, но куда?

Где они сейчас кочуют,

в весях или городах?»

Мчит Илья, не отдыхая,

скачет он во весь опор,

вдруг, за речкой замечает

богатырский злат шатер;

придержал коня уздою.

глянул вдаль из-под руки:

чайки плачут над водою,

словно в горе старики;

волны мечутся сердито,

бьются в берег на ходу,

в точь как в землю бьёт копытом

конь, серчая на узду.

Богатырь коня за ухом

тронул плёточкой слегка,

тот взлетел лебяжьим пухом

с седоком под облака.

Но уже через минуту

у шатра звенит уздой,

богатырь заходит внутрь,

видит, пир идёт горой.

Ходит чашечка по кругу,

как в Руси заведено,

подливают в неё слуги

старорусское вино.

В разговорах полупьяных

время тянется, как сон,

словно нечистью поганой

Киев-град не окружён.

Как товарища и друга,

в круг зовёт Илью Дунай,

мол, снимай шелом, кольчугу,

чашу с нами поднимай,

будем пить и веселиться,

хватит бед, мол, и побед.

«Так, ребята, не годится, –

говорит Илья в ответ, –

ведь опять пришло в Русию

горе горькое, как встарь,

осадил несчастный Киев

беспощадный Калин-царь.

Похваляется столицу

разнести он в пух и прах,

чтобы золотом разжиться.

поразбойничать в домах,

посрамить святую веру.

храмы древние пожечь,

князя, словно браконьера

иль разбойника, посечь,

а Апраксию-княгиню

взять наложницей в гарем.

Я считаю, царь Калинин

обнаглел уже совсем.

Опускайте свои чаши,

приглашаю вас с собой

за отечество за наше

на святой и честный бой».

«Не пойдём с тобой, Илюша, –

говорят богатыри, –

не тревожь ты наши души,

за отказ не укори.

А Владимир с Апраксией

пострадают пусть хоть раз

за народ да за Русию

да немножечко за нас.

Мы и так всю жизнь в походах

то пешочком, то в седле.

а едим лишь хлеб да воду,

спим, как волки, на земле.

Но зато дружина князя

сладко ест и мягко спит.

Раз она гулять горазда

пусть за Киев и стоит».

«Что ж, – сказал Илья сердито, –

с вами кашу не сварить,

не хотите – не ходите,

буду сам поганых бить».

И пошла такая сеча,

что пером не описать,

конь с разбега начал нечисть.

как траву в степи, топтать.

А Илья, как смерть косою,

косит ворогов мечом,

поведёт вперёд рукою,

кровь за ней бежит ручьём.

Отмахнет назад и речка

устремляется вослед

и ни сбоя, ни осечки

богатырской силе нет.

Но чем дольше длится драка,

тем сильней лютеет враг,

не отходит царь-собака

со щенками ни на шаг.

А потом и вовсе стали

заступать герою путь.

Наконец, Илья устало

отступил назад чуть-чуть.

Взял стрелу свою в полпуда,

в лук могучий заложил

и в порядке самосуда

в злат шатёр её пустил.

Долго нет, она летала,

всё же цель свою нашла,

посреди шатра упала

недалёко от стола.

И Дунай стрелу в полпуда

подаёт своим друзьям:

«Ой, ребята, чую худо,

погибает, знать, Илья.

Опускайте свои чаши

и скачите вслед за мной

за Илью, за дружбу нашу

на святой и честный бой».

То не зверь кричит от боли,

не грохочет в небе гром,

то к Илье по чисту полю

мчится помощь прямиком.

Кто мечом, а кто булавой

так насели на врага,

что татары всей оравой

приударили в бега.

А покончив дело с ратью,

повернув коней назад,

поскакали дружно братья

к князю в гости в Киев-град.

По обычью и по чину

князь их дома привечал,

приглашал служить в дружину,

милость княжью обещал.

«Что ж, – сказал Илья, – коль надо,

можно будет послужить,

только милость и награды

мне не надобно сулить».

И Добрыня согласился,

а за ним Потык Михей,

он пока ещё учился

мастерству богатырей.

Но уже был славный малый,

шёл без страха на врагов

и нередко в битве правой

оставлял их без рогов.

У Владимира заданья

есть для всех богатырей:

«Надо выходы и дани

взять с подвластных областей.

Пусть Илья в Орду Большую

начинает свой поход,

а Добрыня – в Золотую

грозной силою идёт,

а Михайло, хоть и молод, –

во Подольские края,

потому как этот город

мне не платит ни копья.

Как-то ездил в край тот дальний

со дружиной князь Вольга,

разживиться думал данью,

да не вышло ни фига.

Близко, нет ли, то в секрете

князь от нас держать велит,

он оратая приметил

неказистого на вид.

Тот неспешно правит дело:

борозду сохой ведёт,

да так ладно и умело,

зависть, прям-таки, берёт.

Припустил Вольга вдогонку,

день и ночь в степи скакал,

но лишь утром мужичонку

на краю земли догнал.

Поздоровался, как надо,

разговор повёл, как мог:

«Пусть тебя, ратай, наградой

наградит великий Бог,

пусть тебе пахать поможет,

даст ядрёного зерна».

«Вот, спасибо, помощь божья

мне крестьянствовать нужна.

Ну, а ты с войной иль миром,

на гулянье или брань?»

Говорит Вольга: «Владимир

приказал собрать мне дань

с городов со всех и весей,

где живёт богатый люд,

соберу я дани если,

будет слава мне за труд».

«Я на этой на неделе, –

мужичонка говорит, –

был в Подольске, так доселе

голова о том болит.

Там лишь воры да злодеи,

всяк стремится обобрать.

Я об этом разумею:

не напашешься на рать,

на разбойничьи забавы

не накопишь никогда,

не советую, Вольга, вам

ездить в эти города».

«Может, ты пойдёшь в дружину,

вместе выиграем бой?» –

Тот ответил: «Селянину

лестно рядом быть с тобой».

Выпряг он свою лошадку,

сел в черкасское седло,

видно было по ухваткам,

что мужик хитёр зело.

Лишь отъехали немного,

он Вольге и говорит,

что соха, мол, на дороге

неприбратая лежит,

пусть твои, мол, сходят вои,

приберут её куда,

нынче время воровское

не случилась бы беда.

Отзвенят мечи и снова

землю стану я пахать,

а соха – всему основа:

и кормилица, и мать.

Побежали два вояки,

чтоб соху убрать с земли,

как ни мучались, однако,

сдвинуть с места не могли.

Князь над воями смеётся

и ещё подмогу шлёт,

но соха не подаётся