Я никогда не забуду, как, сидя в его залитом солнцем кабинете, я думала о том, что история моей жизни с Габриэлем не закончилась и будет иметь продолжение, о котором он, увы, уже никогда не узнает.

Врач улыбался мне, потому что он знал о недавних событиях моей жизни и, как и я, полагал, что подобное их развитие — это лучшее, что могло со мной произойти.

— Я поздравляю вас, мисс Рокуэлл, — сказал он. — У вас будет ребенок.

Весь день я лелеяла свою тайну, никому о ней не говоря. У меня будет ребенок! Мне казалось, что я не выдержу тех месяцев ожидания, которые должны пройти до его рождения. Я хотела, чтобы он появился скорее, сейчас же.

Теперь в моей жизни все стало по-другому. Я перестала с тоской думать о прошлом, уверовав в то, что наш будущий ребенок — это утешение и память, оставленные мне Габриэлем, а раз так, то все было не напрасно, все имело смысл.

И только оказавшись вечером в своей комнате, я впервые подумала о том, что раз это ребенок не только мой, но и Габриэля, то, если родится мальчик, он должен наследовать все, что принадлежало бы Габриэлю.

Бог с ним, решила я. Не нужно ему это наследство. У меня достаточно средств, чтобы обеспечить его. Рокуэллам даже не обязательно будет знать, что он родился. Пусть Люк все получает, какая мне разница?

Но эта мысль продолжала меня мучить, и чем дольше я об этом думала, тем больше убеждалась, что мне не все равно. Если родится сын, я назову его Габриэлем, и он будет иметь право на все, что я могу ему дать, в том числе и дом его предков.

На следующий день после обеда я поделилась своей новостью с отцом. В первое мгновение он растерялся и как бы не знал, что говорить. Но затем он улыбнулся и сказал:

— Ну вот, наконец тебе и счастье улыбнулось. Благослови тебя Бог. Ничего лучше я для тебя и пожелать бы не мог. — Ты должна немедленно написать об этом Рокуэллам, — добавил он.

Я поняла, о чем он подумал: сэр Мэттью стар и слаб здоровьем, и случись с ним что до того, как семья узнает о предстоящем рождении возможного наследника, Киркландское Веселье перейдет к Люку. Если же у меня родится сын, то возникнет весьма неловкая ситуация, в которой Люку придется уступать от только что полученного наследства своему новорожденному кузену.

Обдумав это, я решила, что отец прав, и отправилась к себе, чтобы написать письмо. Оно далось мне нелегко, потому что Рут, которой я его адресовала, никогда меня особенно не жаловала, и я представляла себе, каким ударом для нее может быть это известие.

В конце концов я сочинила короткое и очень сдержанное послание, предоставив ей самой делать выводы из того, что в нем сообщалось.

«Дорогая Рут,

Я пишу, чтобы сказать вам, что я жду ребенка. Мой доктор заверил меня, что никаких сомнений в этом быть не может, поэтому я подумала, что семья должна узнать о предстоящем появлении на свет ее нового члена.

Я надеюсь, что сэр Мэттью окончательно оправился от своего недавнего приступа. Я уверена, что он будет рад узнать, что у него скоро будет еще один внук — или внучка.

Я себя очень хорошо чувствую и надеюсь, что вы тоже.

Передайте всем мои наилучшие пожелания.

Ваша невестка, Кэтрин Рокуэлл».

Через два дня пришел ответ от Рут.

«Дорогая Кэтрин,

Ваша новость стала для нас приятным сюрпризом. Сэр Мэттью говорит, что вы должны немедленно вернуться в Киркландское Веселье, потому что нельзя допустить, чтобы его внук появился на свет где бы то ни было еще.

Пожалуйста, не отказывайте ему в его просьбе, иначе он будет очень огорчен. В нашей семье существует давняя традиция, по которой все ее дети рождаются в этом доме.

Очень прошу вас поскорее сообщить мне, когда вас можно ждать, чтобы я могла все подготовить к вашему приезду.

Ваша золовка, Рут».

Сэр Мэттью тоже написал мне, и в его письме была искренняя радость по поводу того, что он узнал. По его словам, он скучал по мне и очень ждал моего возвращения.

«Ты не должна разочаровать меня, моя дорогая, — писал он. — Ты должна вернуться в Киркландское Веселье».

Я знала, что он прав, — я должна вернуться.

На станции меня встречали Рут и Люк. Их приветствие было теплым, но я не думала, что они действительно рады меня видеть. Рут, как всегда, была очень спокойна, тогда как Люк, как мне показалось, до некоторой степени утратил свою беззаботность. Должно быть, ему было очень несладко оттого, что приходилось проститься с давно взлелеянной им мечтой стать хозяином Киркландского Веселья. Для него ребенок, которого я носила, был, наверное, узурпатором наследства, на которое он рассчитывал с момента смерти Габриэля. С другой стороны, его отношение к будущему кузену зависит, конечно, оттого, насколько сильна была его мечта получить Киркландское Веселье…

Сэр Мэттью и тетя Сара вышли мне навстречу в холл. Они обняли меня с такой осторожностью, словно боялись, что я могу рассылаться на куски от их прикосновения.

— Я ведь не хрустальная ваза, — сказала я им, и они оба рассмеялись.

— Это такая замечательная новость, — пробормотала тетя Сара, вытирая глаза, хотя слез в них я не заметила.

— Это так много значит для всех нас, — сказал сэр Мэттью. — Это большое утешение после того, что случилось.

— Да, мы как раз говорили это Кэтрин по дороге, — вставила Рут. — Правда, Люк?

Люк улыбнулся своей прежней веселой улыбкой.

— Правда, Кэтрин?

Вместо ответа я тоже улыбнулась.

— Я думаю, Кэтрин устала с дороги и хотела бы сразу пойти к себе, — сказала Рут. — Хотите, я велю принести вам чаю?

— Это было бы замечательно, — ответила я.

— Позвони горничной, Люк. Пойдемте, Кэтрин. Ваши вещи уже наверху.

Сэр Мэттью и тетя Сара пошли наверх вслед за нами.

— Я выбрала вам комнату на втором этаже южного крыла. Подниматься на самый верх дома вам теперь ни к чему, а кроме того, это очень приятная комната.

— Если вам она не понравится, — поспешил добавить сэр Мэттью, — вы нам обязательно скажите.

— Вы очень добры ко мне, — пробормотала я.

Мы прошли через площадку, на которую выходит галерея менестрелей и поднялись еще на один пролет на второй этаж. Там мы оказались в коротком коридоре, в котором было две двери. Рут открыла одну из них, и я увидела свою новую комнату.

Она была очень похожа на ту, в которой я жила с Габриэлем. Как и во всех спальнях в доме, там была широкая кровать под балдахином на четырех деревянных столбиках, только полог по бокам ее был не красным, как в нашей спальне, а голубым — под цвет шторам на окнах и ковру. Кроме кровати в комнате стояли внушительных размеров шкаф для одежды, несколько стульев и кресел, небольшой стол у окна и дубовый комод, над которым висела латунная грелка для ног. В ее полированной поверхности красными отблесками отражались стоящие на комоде розы.

— Думаю, вам здесь будет удобно, — сказала Рут.

— Боюсь, что я доставляю вам слишком много хлопот, — ответила я.

— Это тебе, моя милая, придется скоро похлопотать ради всех нас, — сияя улыбкой, сказал сэр Мэттью. — Мы так рады, так рады… Теперь Доверел Смит, как хочет — хоть заклинаниями, хоть как — но должен продержать меня в живых, пока я не увижу своего внука.

— Вы уже решили, что это должен быть мальчик.

— Конечно, дорогая моя, у меня и сомнений никаких нет. Тебе суждено производить на свет сыновей.

— Ты должна прийти посмотреть мои гобелены, Хейгэр, — вдруг вмешалась тетя Сара. — А я тебе еще и колыбель покажу. В ней все Рокуэллы спали.

— Ее, кстати, надо будет привести в порядок, — практично заметила Рут. — И это не Хейгэр, тетя Сара, а Кэтрин.