На следующий день Саймон и Хейгэр уехали из Киркландского Веселья. Провожая их, я тепло попрощалась с Хейгэр и очень прохладно с Саймоном. Он не мог не заметить перемены в моем отношении к нему, но мне показалось, что его это почему-то забавляет. «Неужели он настолько циничен?» — думала я.

Когда они уехали, я вернулась в свою комнату. Мне хотелось побыть одной, чтобы обдумать план действий. Я знала, что медлить нельзя, потому что исчезновение рясы из подземного хода уже могло быть замечено.

Единственным человеком, которому я могла доверять, была Мэри-Джейн, но как она могла мне помочь? Тем не менее я была рада иметь возможность довериться хоть кому-то. У меня мелькнула мысль пойти к сэру Мэттью, показать ему нашу находку и попросить его послать слуг, чтобы обследовать подземный ход между домом и аббатством. Что касается Рут, я не была уверена, что могу ей полностью доверять. Более того, я бы не слишком удивилась, узнав, что Рут знала обо всем, что происходило, хотя и вряд ли сама активно участвовала в этом.

Оставались только Сара и Люк. На то, чтобы получить хоть какую-то осмысленную помощь или даже совет от Сары, я рассчитывать не могла, ну а Люк… Я по-прежнему цеплялась за мысль, что моим врагом был именно он.

Сколько я не думала, я никак не могла решиться на что-то определенное. Не знаю, сколько я сидела в своей комнате, ломая голову над тем, что мне делать, как вдруг заметила конверт, лежащий на полу возле двери в коридор. Я подбежала и подняла его. На нем не было ничего написано. Я выглянула в коридор, надеясь увидеть того, кто просунул мне под дверь письмо, но там уже никого не было — должно быть, я заметила письмо через некоторое время после того, как его подложили.

Снова закрыв дверь, я распечатала конверт. Внутри был листок бумаги, на котором нетвердым почерком было написано:

«Скорее возвращайтесь туда, где вы жили раньше. Здесь вам грозит неминуемая опасность».

Я уставилась на записку, пытаясь догадаться, кто ее мог написать. Почерк мне был не знаком, и мне пришла в голову мысль, что эти нетвердые буквы, словно написанные дрожащей рукой, возможно, скрывали настоящий почерк писавшего — тем более, что записка была не подписана, а на конверте не было ни имени, ни адреса.

На всякий случай я подошла к окну и посмотрела в него. И вдруг у меня заколотилось сердце, потому что я увидела, как от дома кто-то бежит, и почти тут же я поняла, что это была Дамарис! Значит, это она, незаметно войдя в дом, подсунула мне под дверь записку — но почему она это сделала?

По моим представлениям Дамарис была заодно с моим врагом, недаром же она притворилась тогда, что не видела «монаха»! Я снова взглянула на записку. Не может быть, чтобы ее втянул в это Саймон! И в то же время, что я должна была думать, после того как невольно подглядела их тайное рандеву? И все же, вопреки здравому смыслу и логике, сердце мое отказывалось принять, что Саймон замыслил против меня зло.

Но кто-то же послал Дамарис ко мне с этой запиской! Может, Люк? Но он и сам мог подсунуть ее под мою дверь. Доктор Смит? Нет, глядя на эти буквы, написанные неуверенной, будто дрожащей рукой, я поняла, что их ни за что не мог написать доктор Смит.

И тут я подумала о своем визите в его дом и о его несчастной жене, болезнь которой так мучала его, что он целиком погрузился в свою работу, чтобы хоть как-то отвлечься от унылой ситуации в собственном доме. Дрожащий почерк на записке вполне мог принадлежать ей — слабой, больной и очень нервной женщине.

Я сунула записку в карман, закуталась в свою самую теплую накидку и вышла из комнаты. Незаметно от всех спустившись по лестнице, я пробежала через холл и выскользнула из дома. На улице дул сильный и страшно холодный ветер, но я едва замечала его. Я почти бегом бежала прочь от дома, только раз оглянувшись, чтобы убедиться, что за мной никто не идет. И хотя позади себя я никого не увидела, я не исключала, что кто-то наблюдает за мной из окна.

Я не остановилась, пока не дошла до дома доктора Смита. Он показался мне еще мрачнее, чем в первый раз. Все шторы на окнах были спущены, и сквозь ветви елей, обступивших дом, свистел ветер.

Я позвонила, и горничная впустила меня в дом.

— Доктора нет дома, миссис Рокуэлл, — объявила она.

— Я пришла повидать миссис Смит.

На ее лице отразилось удивление.

— Я доложу ей, что вы здесь.

— Да, и, пожалуйста, скажите ей, что я пришла по очень важному делу.

Она отправилась наверх с явной неохотой, и я задумалась о том, что я буду делать, если миссис Смит откажется меня принять. Можно будет обратиться к Дамарис и настоять на том, чтобы она рассказала все, что знает, и объяснила свою собственную роль во всей этой истории. Как бы то ни было, я не собиралась отступать, пока не узнаю всей правды.

Через несколько минут горничная вернулась и сказала, что миссис Смит готова меня принять. Поднявшись вслед за ней по лестнице и войдя в комнату жены доктора, я с удивлением увидела Дамарис, стоящую у кресла, где сидела ее мать. У нее был очень взволнованный вид, и казалось, что она чем-то напугана и как будто ищет у матери защиты. Сама же миссис Смит выглядела еще более исхудавшей и слабой, чем при нашей первой встрече, и ее глаза, казавшиеся огромными на худом и бледном лице, блестели от возбуждения.

Увидев меня, она произнесла неожиданно спокойным тоном:

— Доброе утро, миссис Рокуэлл. Как мило, что вы меня навестили.

Я подошла к ней и слегка пожала ее протянутую руку. В этот момент горничная закрыла за собой дверь, оставив нас втроем.

— Зачем вы пришли сюда? — быстро спросила миссис Смит. — Уж сюда-то вам никак нельзя было приходить!

Я достала из кармана записку и протянула ее ей.

— Вы кому-нибудь ее показывали? — спросила миссис Смит.

— Никому.

— Почему вы пришли сюда?

— Потому что я думаю, что это вы ее написали и велели Дамарис отнести ее мне. Я видела, как Дамарис выходила из нашего дома.

Наступило молчание. Наконец, я не выдержала и воскликнула:

— Ведь это вы ее написали, я знаю!

Дамарис обняла мать за плечи.

— Тебе нельзя волноваться, — сказала она ей и с вызовом в глазах обернулась ко мне: — Вы причиняете ей боль!

— Я уверена, что ваша мать может помочь мне выяснить, кто пытается причинить боль мне.

— Не беспокойся, дорогая, — сказала миссис Смит дочери. — Она поступила очень неразумно, придя сюда, но раз уж она здесь, я должна сделать все, что в моих силах.

— Ты и так уже…

— Да, но ведь она не слушается моего совета…

— И что же вы мне советуете? — нетерпеливо спросила я.

— Уезжайте отсюда. Не теряйте ни минуты. Сегодня же возвращайтесь в дом своего отца. Иначе будет поздно.

— Откуда вы знаете?

— Я много чего знаю, — ответила она устало.

— Но скажите же мне, это вы написали записку?

Она кивнула.

— Просто я знаю, что если вы хотите, чтобы с вами и вашим ребенком все было хорошо, вы должны немедленно уехать.

— Но почему я должна вам верить?

— А какой мне смысл вас обманывать?

— Вы же видите, что я не понимаю, что происходит!

— Вижу. Но вы упрямы. Вместо того, чтобы послушать моего совета и исчезнуть отсюда, вы всё хотите заниматься разгадыванием тайн. Вы слишком смелы, миссис Рокуэлл. Ваша смелость может выйти вам боком.

— Прошу вас, — не отступала я, — расскажите мне все, что знаете. Вы не имеете права от меня это скрывать!

— Мама! — выдохнула Дамарис, и тут словно маска наконец упала с ее красивого лица — я увидела, что она вне себя от страха.

Я взяла худую, влажную руку миссис Смит.

— Прошу вас, — сказала я, — расскажите мне. Вы же понимаете, что вы должны мне все рассказать.

— Что я, увы, понимаю, так это то, что вы никогда не поверите мне, если я вам всего не расскажу. Ну что ж… Но это очень долгая история, которая началась много лет назад.

— Я не тороплюсь.

— Вот тут вы ошибаетесь. Вам нужно очень даже торопиться.