– О… замечательно, – отозвался Себастьян, входя в дом и начиная сознавать, что чересчур усердный свидетель может создать не меньше затруднений, чем упрямо неразговорчивый.

Старик просиял.

– Откуда начнем? С чердака? С подвала? С передней?

– Как насчет вот отсюда? – пересекши захламленный холл, Девлин нырнул в низкую арку у лестницы и дернул ручку первой двери слева. Та по-прежнему была заперта.

– У вас есть ключ от этой комнаты?

– К сожалению, нет, милорд. Мистер Эйслер постоянно держал его при себе. Ни миссис Кэмпбелл, ни мне не было дозволено сюда входить.

– А когда мистер Перлман обыскивал особняк, у него был ключ?

– Да, милорд. Кажется, мистер Перлман отыскал его в дядином сейфе. Но, боюсь, он унес ключ с собой.

– Понятно. – Стянув перчатки, Себастьян запихнул их в карман. – Ну что ж, благодарю за участие. Я позвоню, если вы понадобитесь.

Лицо Кэмпбелла разочарованно вытянулось. Однако он покорно поклонился и потрусил прочь.

Виконт подождал, пока старик не скроется из виду, затем выудил из кармана связку металлических стерженьков. Это были отмычки, приспособление, с которым Девлин научился мастерски управляться за время службы в разведке. Для манипуляций требовались лишь острый слух и ловкость рук, а Себастьян обладал и тем, и другим. Просунув подходящую изогнутую железячку в замок, он осторожно разжал пружинки.

Дверь распахнулась.

Внутри стояла почти полная темнота. Прикрыв за собой створку, Себастьян подошел к окну, отдернул плотные шторы и повернулся.

Не считая сундука и длинного стола с аккуратно разложенными на нем несколькими предметами, в комнате было пусто. В отличие от остального дома это помещение выглядело безупречно чистым: свежевыбеленные стены, тщательно вымытый истертый пол. Вместо ковра плиты покрывал странный рисунок, сделанный, похоже, мелом.

Ощущая странное напряжение в мышцах, Девлин медленно приблизился.

Он остановился на краю огромной окружности, в которую был вписан квадрат, а в него – три круга поменьше. В каждом из четырех еще меньших кружков, обозначавших, как показалось Себастьяну, стороны света, находился незнакомый символ. Между вторым и третьим внутренними кругами размещалось еще больше знаков наряду с чем-то вроде стиха, начертанного странными письменами. В самом центре рисунка стоял глиняный сосуд, наполненный сгоревшим древесным углем; в воздухе висел густой запах ладана, алоэ, вербены и мускуса.

Себастьян ощутил, как по спине пробежал слабый, необъяснимый холодок.

Обернувшись, он оглядел предметы на длинном, узком столе. Два ножа – один с белой рукояткой, другой с черной, рядом – короткое копье. Кончики всех трех лезвий окрашивало что-то темное, похожее на кровь. Возле ножей лежал рожок с двумя белыми свечами по бокам.

Нахмурившись, виконт подошел к сундуку, откинул крышку и обнаружил белое льняное одеяние, на груди которого красной шелковой нитью были вышиты странные геометрические фигуры. Под одеянием лежали белые кожаные шлепанцы, покрытые еще более замысловатыми узорами, тоже красного цвета, и квадратный пакет, замотанный в черный шелк.

Себастьян с опаской развернул ткань, открыв стопку белоснежных, новехоньких листов пергамента. Каждый из них содержал по одному изображению, состоявшему из кругов, символов и фигур, которые походили на начертанные на полу, но слегка отличались. Часть рисунков была выполнена ярким синим и красным цветом, часть – золотистым и зеленым или черным и серебристым. Девлин пролистал пергаменты, задержавшись на одном, который одновременно и отталкивал, и привлекал.

В центре листа располагалось нечто, напоминавшее вращающийся диск внутри треугольника. Вокруг треугольника были изображены один в другом два круга, а между ними написаны строчки, выглядевшие как стихи. Поколебавшись, Себастьян свернул листок в трубочку и запихнул добычу в сюртук. Затем вернул на место остальные пергаменты и белую хламиду, опустил крышку сундука и пошел закрывать шторы.

Девлин задался вопросом, о чем подумал Самуэль Перлман, когда впервые заглянул в эту комнату. Или он знал о своеобразных интересах покойного еще до того, как принялся обыскивать особняк на Фаунтин-лейн?

Заперев за собой дверь, Себастьян отправился на поиски дряхлого дворецкого.

В сопровождении чрезвычайно возбужденного Кэмпбелла виконт осмотрел остальные помещения в доме, от чердака и пыльных, захламленных спален до подвальной кухни, но сделал это скорее ради приличия, поскольку не надеялся обнаружить что-либо важное.

Люди, подобные Даниэлю Эйслеру, не так просто расстаются со своими тайнами.

Девчушка выглядела лет на восемь-девять, но сообщила, что за неделю до Рождества ей исполнится двенадцать. Геро начинала убеждаться, что когда дело доходит до определения возраста детей, она безнадежно ошибается.

Юная подметальщица по имени Элси обладала мелкими, неприметными чертами лица и привычкой задумчиво супиться, прежде чем ответить на вопрос. Невзрачные волосы были неумело заплетены в две торчавшие под разными углами косички, вылинявшее синее платьице вконец износилось, и кто-то крупными, неровными стежками пытался зашить большие треугольные прорехи в ткани. Однако личико девочки выглядело на удивление чистым, а на голове красовался чепчик, завязанный лентами под подбородком. Элси сдвинула чепчик с головы, так что убор подпрыгивал на ее плечах каждый раз, когда она приседала – а это происходило часто.

– Я убираю улицу уже девять месяцев, миледи, – сообщила она с очередным неуклюжим книксеном. – Понимаете, в прошлом году у нас мама померла. Она кружево плела, тем и зарабатывала; теперь вот ее не стало, а отцу в одиночку нас не прокормить. – Элси кивнула на двух малышей за своей спиной: мальчика годиков трех и пятилетнюю девочку, которые сидели на ступеньках, играя с кучкой устричных раковин. – Приходится приводить младшеньких с собой, только все время страх одолевает, как бы они не выскочили на мостовую, едва я отвернусь.

Геро проводила взглядом мчавшую по улице модную коляску, запряженную парой высоко вскидывающих копыта гнедых лошадей, и ощутила отголосок опасений девочки. На лондонских дорогах дети то и дело гибли под колесами. Прочистив горло, виконтесса спросила:

– А чем занимается твой отец?

Элси опять сделала книксен.

– Он ножовщик, миледи. Только спрос на его работу нынче плох. Совсем никудышный.

– Это отец предложил, чтобы ты взялась подметать улицы?

– Ой, нет, миледи. Это была моя придумка. Поначалу я пробовала петь песни. Зарабатывала четыре-пять пенсов в день – а в воскресные вечера на рынке так и побольше.

– Почему же ты оставила это занятие?

– Я ведь песен знаю всего-то пару штук, и людям они, видать, поднадоели, потому что через время мне уже совсем мало перепадало. Умей я читать, купила бы парочку новых баллад, да и разучила бы. Только я и в школу-то никогда не ходила, все с малышней приходилось нянькаться.

– А тебе хотелось бы учиться?

На неказистом маленьком личике появилось мечтательное выражение.

– О да, миледи. Страсть как хотелось бы.

Геро сморгнула и потупила глаза в записную книжку.

– И сколько ты зарабатываешь подметанием?

– Обычно от шести до восьми пенсов. Но я не могу выходить сюда в непогоду – из-за малышей. – По улице в их сторону загромыхала очередная карета, и Элси бросила встревоженный взгляд на братика с сестричкой.

– Как долго у тебя держатся метлы?

– Примерно с неделю. Я посуху-то не мету. Понимаете, в погожие дни платят совсем мало. Так что в вёдро я снова иду петь.

– Ты умница, – заметила впечатленная виконтесса. Все мальчишки, с которыми побеседовала исследовательница, тоже жаловались на плохой доход в сухую погоду. Но Элси была первой из опрошенных подметальщиков, кто додумался в это время заниматься чем-то другим. – А в котором часу ты обычно приступаешь к работе?