Холлус шевельнул стебельками глаз:

— У нас имеется сходное заболевание, хотя его почти всегда диагностируют заранее, ещё при беременности. В нашем случае пара хромосом формируется без теломеров на концах; две нити на этом конце соединяются, и хромосома получается вдвое длиннее обычного. Результат — полная потеря языковой способности, сложности в пространственном восприятии и ранняя смерть.

Он помолчал и добавил:

— Всё же упорство жизни поражает. Удивительно, что настолько мощный фактор, как целая дополнительная хромосома или соединение двух хромосом в одну не мешает организму функционировать.

Холлус посмотрел вслед мальчику, которого уже не было видно.

— Этот ребёнок, — спросил он, — его жизнь тоже будет короткой?

— По всей видимости, да. У синдрома Дауна есть такое свойство.

— Печально, — сказал Холлус.

Некоторое время мы простояли в молчании. У стены зала имелся небольшой альков, в котором проигрывалась древняя презентация о том, как образуются окаменелые останки динозавров и как их извлекают из земли. Естественно, эту звуковую дорожку я слышал миллион раз. В конце концов она подошла к концу, и, поскольку после этого никто не нажал на большую красную кнопку, Холлус и я сейчас оказались в полной тишине, в компании одних скелетов.

— Холлус, — наконец произнёс я.

Форхильнорец вновь обратил внимание на меня:

— Что?

— Сколько… На сколько вы ещё планируете здесь задержаться? То есть, я хочу сказать — в течение какого времени тебе будет нужна моя помощь?

— О, прошу прощения, — ответил Холлус. — Я веду себя бесцеремонно. Если отнимаю у тебя слишком много времени, просто скажи — и я уйду.

— Нет, нет, нет! Я имел в виду вовсе не это. Поверь, наша работа меня безумно радует! Просто… — сказал я и запнулся.

— Что? — спросил инопланетянин.

— Я должен тебе кое в чём признаться, — наконец, выдавил я.

— Слушаю.

Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Говорю тебе это, потому что у тебя есть право знать, — сказал я и опять умолк, не зная, какими словами продолжить разговор. — Знаю, когда ты появился в музее, ты просто спросил какого-нибудь палеонтолога — любого. Ты не спрашивал конкретно меня. Ты мог направиться в любой из музеев — в музей имени Фила Кюри в Тирреле, или в музей имени Майка Бретт-Сурмана в Смитсоновском институте. Они бы отдали всё, лишь бы ты очутился у них на пороге.

Я вновь умолк. Холлус терпеливо смотрел на меня.

— Прошу прощения. Должен был сказать тебе раньше, — сказал я. Глубоко вдохнул и задержал дыхание как можно дольше. — Холлус, я умираю.

Инопланетянин повторил это слово, словно при изучении английского он каким-то образом его упустил:

— Умираешь?

— У меня неизлечимый рак. Мне осталось жить несколько месяцев.

Холлус немного помолчал. Затем из левой речевой щели у него вырвался звук «Я…», но больше ничего. В конце концов, он всё же заговорил:

— Допустимо ли в таких обстоятельствах выражать сожаление?

Я кивнул.

— «Мне» «очень» «жаль», — сказал он. И через несколько секунд добавил: — Моя мать умерла от рака; это ужасная болезнь.

Определённо, с этим не поспоришь.

— Знаю, тебе предстоит ещё много узнать, — сказал я. — Если ты предпочтёшь работать с кем-то другим, я тебя пойму.

— Нет, — сказал Холлус. — Нет. Мы одна команда.

У меня сжалось в груди.

— Спасибо, — сказал я.

Холлус ещё несколько мгновений смотрел на меня, а затем указал жестом на гадрозавров у стены — причину, по которой мы сюда пришли.

— Том, прошу, — сказал он, впервые назвав меня по имени, — давай продолжим работу.

Всякий раз, встречая новую форму жизни, я пытался представить её предшественников; наверное, это можно счесть профессиональным заболеванием. То же случилось со мной, когда Холлус наконец-то представил меня одному из вридов. Вриды, очевидно, довольно застенчивы, но я настоял на встрече с представителем этой расы как части платы за изучение наших коллекций.

Для этой встречи мы воспользовались конференц-залом на пятом этаже Кураторской; как и раньше, для записи происходящего были установлены видеокамеры. Я поместил голографический проектор на длинный стол из красного дерева, рядом с микрофоном. Холлус пропел в него что-то на своём языке, и в зале внезапно материализовался второй инопланетянин.

Люди, как известно, произошли от рыб; наши руки изначально представляли собою грудные плавники (а пальцы — кости, придающие этим плавникам жёсткость), а ноги развились из брюшных плавников.

Вриды, как и мы, почти наверняка произошли от водных организмов. У стоящего передо мною представителя этой расы имелись две ноги. В отличие от нас, у него были четыре руки, выходящие из верхней части туловища на равном расстоянии друг от друга; само туловище имело вид перевёрнутой груши. Но четыре руки врида, возможно, развились не только из грудных плавников, но также из асимметричных спинного и брюшных плавников. Эти древние грудные плавники, видимо, имели четыре способных затвердеть отростка, поскольку на левой и правой руках были по четыре пальца — по два «средних» и по два противопоставленных друг другу «больших». На передней руке, судя по всему, развившейся из брюшного плавника, было девять пальцев. А на задней, которую я счёл произошедшей из спинного плавника, оказалось шесть толстых пальцев.

У врида не было головы, а также — насколько я мог судить — ни глаз, ни носа. По всей окружности верхней части туловища шла блестящая чёрная полоска; я понятия не имел, в чём её функция. И ещё по обе стороны передней и задней рук были области, где кожный покров шёл довольно мудрёными складками — я предположил, что это могут быть уши.

Кожу врида покрывал материал, который на Земле развился у многих видов пауков, насекомых, всех млекопитающих, некоторых птиц и даже у некоторых древних рептилий: волосы. Красновато-коричневый волосяной покров толщиной с сантиметр покрывал большую часть туловища врида и его руки до локтей; нижняя часть туловища, бёдра и ноги были обнажены — кожа была голубовато-серая и… кожистая.

Единственный предмет одежды, который носил врид, представлял собою широкий ремень, опоясывающий нижнюю часть туловища; его поддерживали бугристые бёдра существа. Он напомнил мне пояс Бэтмена, поскольку был того же ярко-жёлтого цвета и на нём было нечто вроде кармашков. Впрочем, в отличие от пояса Бэтмена, вместо эмблемы летучей мыши на пряжке врида красовался яркий красный кружок.

— Томас Джерико, — произнёс Холлус, — это Т-кна.

— Привет, — сказал я. — Добро пожаловать на Землю.

Вриды, как и люди, использовали для еды и разговора одно и то же отверстие; рот скрывался в углублении в верхней части туловища. В течение нескольких секунд Т-кна производил звуки, напоминающие перекатывания камушков в барабане сушилки. Когда рот прекратил движения, настала краткая пауза, после чего из пояса существа раздался глубокий синтетический голос. Он произнёс:

— Одно живое говорит как будто от неживого?

Озадаченный словами врида, я посмотрел на Холлуса и переспросил:

— Живой от неживого?

Форхильнорец щёлкнул глазами:

— Он выражает удивление тем, что ты приглашаешь его на планету. Вриды не отожествляют свой вид со всей планетой. Лучше поприветствуй его от имени человечества.

— Ага, — сказал я, поворачиваясь к вриду. — Как человек, я приветствую тебя.

Новые перекаты камней в сушилке, и вновь слова синтетического голоса:

— А если бы ты не был человеком, ты всё равно приветствовал бы меня?

— Э-э-э…

— Правильный ответ — да, — подсказал Холлус.

— Да, — сказал я.

Врид снова заговорил на своём языке, после чего компьютер перевёл его слова:

— Засим остаюсь я поприветствован и обрадован быть здесь, то есть здесь, и здесь, то есть там.

Холлус качнул туловищем вверх-вниз:

— Он имеет в виду интерфейс виртуальной реальности. Он рад здесь находиться, но при этом уточняет, что в данный момент он по-прежнему остаётся на борту корабля.