Баронесса сидела в небольшой судейской комнатке, рядом с ней стояло двое мужчин: один, поразительно похожий на покойного, – его младший брат. Рядом был и поверенный семьи, мистер Кук, тучный господин с тростью. Поверенный поприветствовал Суона:

– Я знаю, старший инспектор, что вы будете курировать это дело, и очень доволен. Какое несчастье, какая потеря для всей Британии, – отдышливо запыхтел он, пожимая руку инспектора.

– Несомненно, – согласился Суон приличествующим тоном. – Позвольте принести вам мои самые искренние соболезнования, мадам, мистер Фицгилберт…

Баронесса подняла на него опухшие, немного бессмысленные глаза и кивнула. Она была довольно спокойна, что, скорее всего, являлось следствием действия медикаментов, одета в простой, до аскетизма, траур. Потом она перевела глаза на мисс Иву, явно не узнавая её.

– Мисс Ива также зашла выразить вам своё сочувствие, мадам… – пояснил Суон, и Ива вышла из-за его спины и сказала несколько соболезнующих слов.

– Мадам, я понимаю ваше горе, и ваше состояние, но если вы позволите, мне хотелось бы прямо сейчас покончить с некоторыми необходимыми вопросами…

– Я уже сообщил жюри всё необходимое, инспектор! – возмутился тучный поверенный, пристукивая массивной тростью.

– Простите великодушно, мистер Кук. Но ведь вас не было у Бёрлингтонов, не так ли?

Мистер Кук начал было пыхтеть и возмущаться, но баронесса подняла на него несколько рассеянный взгляд и почти равнодушно возразила:

– Пусть. Я всё понимаю, инспектор, спрашивайте. Ведь когда-то это надо сделать. Я справлюсь. Присаживайтесь и вы, мисс Ива.

– Благодарю вас, мадам. Я надеюсь, что мистер Фицгилберт также ответит на один вопрос, чуть позже. Итак, мадам, с кем из гостей графа Бёрлингтона вы были знакомы прежде?

– Только с Бёрлингтонами, сэр. Более я никого не знала.

– А ваш покойный супруг?

– Не знаю… Не уверена. Видите ли, я редко выезжаю, я домоседка…

– Хорошо, тогда скажите: когда вы встали из-за стола и пошли за платком – вы разговаривали со своим мужем?

Баронесса до белизны сжала пальцы, но справилась с собой и ответила ровным тоном:

– Я искала мой ридикюль. Я оставила его на диване у стены, и забыла. Там остался платок, а было так душно…

– Значит, вы спросили его о своей сумочке? И что он вам ответил?

Баронесса задумалась, потом, нахмурившись, вновь заговорила:

– Я спросила его: «Дорогой, моя сумочка на диване?» Он кивнул.

– Только кивнул?

– Кажется, да. Знаете, как раз в тот момент полковник отодвигал кресло для той певицы. Может быть, барон сказал что-то коротко, но я не расслышала.

– А когда вы возвращались на своё место – вы вновь прошли мимо его кресла?

– Да. Знаете, там было очень темно. Я почти ничего не вижу в темноте, я побоялась.

– И вы не заметили ничего странного, подозрительного, необычного? В фигуре супруга, или в поведении других людей? Вы ведь сидели прямо напротив мужа, не так ли? Вы могли заметить что-нибудь неестественное.

– Инспектор, я уже сказала вам, что довольно плохо вижу. Но знаете, мне показалось немного странным, что Генрих сидел ссутулившись, обычно он держится очень прямо… Но я не придала этому значения, подумала – он что-то рассматривает, или просто устал… – баронесса отвечала тихим, бесцветным голосом, время от времени поглядывая на своего деверя. Тот ободряюще кивал, продолжая стоять подле её стула.

– Скажите, мадам, мог ли кто-нибудь желать смерти вашего мужа по каким-либо личным мотивам? Ссоры, обиды?

– Инспектор, вы совершенно не знали барона, – горестно заметила Фицгилберт. – Он производил впечатление человека сухого и чопорного, но это не так, совершенно не так! Он был прекрасным семьянином и чудным другом, он обожал наших детей. В нашем доме часто гостили его друзья и сослуживцы, у него не было личных врагов!

– Клара совершенно права, – вступил младший Фицгилберт, – мой брат был прекрасным человеком. В обществе он всегда держался очень строгих правил, но это никак не значит, что у него могли быть личные враги.

– Да, благодарю вас, мистер Фицгилберт. Может быть, вы знаете – не говорил ли он о каких-нибудь неприятностях на службе?

– Нет, инспектор. Напротив, он был очень деятелен и очень доволен. На службе его высоко ценили. Это неудивительно – он был человеком чести, бесконечно преданным своему делу. Он пользовался полным доверием и вообще… я не представляю, кому могла понадобиться его смерть. Совершеннейшая нелепость.

– Скажите, а как барон перенёс покушение полугодичной давности? Он был подавлен, или взволнован? Вдова Биссета не обращалась к нему с угрозами, или просто с упрёками? – спросил Суон, теперь уже полностью повернувшись к брату убитого.

– Он был очень расстроен. Никак не мог поверить, что Биссет на такое способен. Он сам съездил к его жене и передал ей чек на довольно приличную сумму. Выплачивал ей что-то вроде пенсии, и к тому же оплачивал обучение сына Биссета в колледже. У вдовы не было причин ненавидеть моего брата, поверьте мне – немногие на его месте стали бы проявлять такую доброту, и миссис Биссет прекрасно это понимала.

– Ну что же, пожалуй, это всё, что я хотел знать, пока, – Суон захлопнул записную книжку и поднялся. – Ещё раз… мои искренние соболезнования.

Ива, всё это время сидевшая очень тихо и никак не вмешивавшаяся в разговор, тоже поднялась, подошла к вдове и положила ладонь на её сцепленные на коленях руки.

– Дорогая миссис Фицгилберт. Я бесконечно сочувствую вашему горю.

Баронесса посмотрела на Иву, впервые проявив хоть какое-то чувство, с отчаянием глубочайшего горя:

– Я справлюсь с этим, благодарю вас, дорогая. Но пятеро наших детей остались сиротами.

Глава 4. Тайна браслета

– Да, граф Бёрлингтон пригласил меня, чтобы я разобрался с этим русским. Князем Урусовым, – без обиняков сообщил полковник Брюстер.

Он принимал Суона в своём кабинете, весьма впечатляющем. Полки были уставлены разнообразной колониальной дребеденью: фигурками, кальянами, кувшинами. В углу вместо столика стояла слоновья нога, а все стены кабинета был увешаны трофеями экзотических сафари и оружием, один вид которого мог повергнуть противника в паническое бегство. Особо впечатлял африканский трумбаш – огромный кривой и широкий нож с шипами и кривыми лезвиями, ответвлявшимися от широкой, остро заточенной лопасти. Суон осмотрел коллекцию с невольным почтением. Хозяин кабинета, полковник в отставке, с удовлетворением наблюдал за реакцией Суона.

– И что же? – спросил, наконец, Суон, занимая кресло напротив Брюстера.

– Всё – полное враньё! – решительно ответил тот.

– Что именно?

– Он – такой же медиум, как я – принцесса эфиопская! Шарлатан! Интересно, на что он рассчитывал? На чувствительность здешних дам? – полковник хохотнул.

– И всё же, нельзя ли поподробнее?

– Поподробнее? Для начала – он самозванец!

– Позвольте, нам уже совершенно точно известно, что князь Урусов…

– Да будь он хоть трижды князь! Вы знаете, как он себя отрекомендовал? Как ученика мадам Блаватской! А теперь – прикиньте, любезный инспектор, сколько лет этому князю? Никак не более тридцати! И что же, он учился у мадам Блаватской малым ребёнком [3] ? Знаете ли, мне посчастливилось лично встречаться с мадам, и что-то не припомню, чтобы она окружала себя пажами из молокососов!

Полковник говорил громко, гулко, явно получая удовольствие от своей прозорливости.

– Значит, он солгал. Интересно, для чего же?..

– Мошенник! Знаете ли, производит впечатление! Если б вы видели, как дамы им интересуются. Вон, та певичка – чуть на шею ему не вешалась. Полагаю, что дамы от него так и мрут. Но даже со своего места мне было прекрасно видно, что он жульничал. Скажу вам – он тряс стол ногами, да. Если бы не убийство барона – я бы устроил ему полное разоблачение! А Бёрлингтон, он, знаете ли, прекрасный малый, но доверчив, как дитя. Хотя у него хватило ума пригласить меня.