Конечно, я не получала лучшее медицинское обслуживание, ведь возможно, если бы я родилась в более обеспеченной семье или просто в семье, которая имела бы приличный страховой полис, мне бы нашли специалиста, который был бы в состоянии помочь.

Были времена, когда у меня не было сил, чтобы подняться по лестнице, а были и такие времена, когда у меня не было сил, чтобы поднять свои собственные руки, чтобы прокормить себя.

Очень долго я мучилась от мигрени, она заставляла меня чувствовать, что моя голова окутана облаком тумана, и это не пройдет.

Наверное, самой унизительной частью всего этого было то, что иногда я была неспособна ходить в туалет самостоятельно. То же относилось и к приему ванны. К счастью, мне никогда не выпадал шанс иметь дело с жутким приемным отцом или братом. Если мне была нужна помощь — в доме всегда была женщина. Однако иногда я просто хотела, чтобы это все закончилось.

Я пропустила много занятий, но меня не волновало это, потому что была объектом для словесных оскорблений. Я потеряла себя в мире книг и рассказов, жила в фантазиях, потому что кошмаров в реальности было слишком много.

К тому времени как мне исполнилось пятнадцать лет, симптомы начали постепенно утихать, но время от времени они возвращаются с удвоенной силой.

Теперь, в возрасте 26 лет, я была благодарна за то, что уже прошло семь лет с моей последней изнурительной физической... атаки. Вот как я называла их, потому что таковыми они были. Это было похоже на то, что меня атакует мое собственное тело.

Ни одна семья не хотела иметь дело с этим. Некоторым приемным детям везло. Не мне. Я родилась, чтобы принять очевидный факт: иногда вещи идут своим путем, но иногда — нет. Что действительно важно, так это то, как вы на все реагируете.

И моим ответом была жизнь в состоянии виртуального уединения. Никто не мог причинить мне боль. Никто не мог подобраться достаточно близко, так, чтобы я была раздавлена их неизбежным уходом из моей жизни, а это, я была убеждена, будет случаться снова и снова.

Несмотря на улучшение моего физического состояния и способность функционировать как «нормальный» человек, я сохранила эти эмоциональные стены высокими.

Я построила их не без причины. Уверена, что они были крепкими, непроницаемыми, и что всегда буду за ними в безопасности.

Я никогда никого не впускала за эти стены. В редких случаях могла бы кому-то позволить заглянуть за них, ему позволила. Мне не стыдно признаться, что у меня было немного очень коротких сексуальных интрижек. Но стены всегда препятствовали им стать чем-то большим.

Уоттс был угрозой для этих стен. Он стал угрозой всего за пару недель переписки по электронной почте. Я осознавала это и старалась изо всех сил держать его подальше. Мне удалось это на некоторое время, но мое любопытство побеждало, и теперь оно привело меня в холл Отеля Паломар, где я в стильном красном платье потягивала бокал белого вина.

В одиночку.

Ожидая Уоттса.

Наконец-то.

Мягкая музыка фортепиано обеспечила фоновый шум, пока я осматривала зал. Несколько десятков круглых столов заполняли комнату. Каждый из них оборудован подстаканником для свечи в центре. Не с поддельным электронным пламенем, а реальные свечи.

Оставалось только несколько свободных столов. Большинство были заняты группами мужчин, одетых в костюмы и ведущих серьезные разговоры. Каждые несколько секунд некоторые из них «умирали» со смеху. Некоторые из них, вероятно, были политиками, а остальные, скорее всего, были лоббистами, юристами и другими жирными биржевыми котярами. Богатеи в баре дорогого отеля.

Я вспомнила, как Уоттс рассказывал мне об отелях, в которых он заказывал номера для женщин. Он никогда не упоминал ничего дорогостоящего или столь роскошного.

Внизу в баре несколько одиноких женщин сидели на стульях, как и я. Они помешивали свои напитки крошечными белыми соломинками, а их глаза, как и мои, осматривали комнату. Но на этих женщинах было слишком много косметики. Дорогие проститутки?

Я знала, что они были во всем Вашингтоне, роились здесь как мошки, особенно когда проходили заседания Конгресса. Я читала статью о них и вдруг вспомнила, что они зависали в таких местах как это, если не имели каких-либо заранее подготовленных встреч. Они всегда могли найти лоббиста, который слишком много выпил и имел в своем кармане достаточно денег.

Господи, я, должно быть, выглядела, как одна из них. Что я здесь делаю? Уоттс играл со мной? Мозгоебство до фактического траха?

Я не прошла бы мимо него. Может быть, это был его регулярный способ завлечения. Может быть, ему нравились ролевые игры, и он любил прогуляться по комнате, выбрать женщину по своему вкусу, увести ее в комнату, трахнуть и уйти навсегда.

Это мне подходит, и, возможно, такой будет моя судьба этим вечером.

Не думаю, что когда-либо была в состоянии повышенной готовности, в каковой я находилась сейчас в ожидании его. Почему он не сказал мне, во что будет одет? Придурок. Предполагаю, что даже не додумалась спросить об этом, потому что была так сосредоточена на том, что он помнил про красное платье.

Я пыталась переключить ум на что-то еще, но это было глупой надеждой. Все, что я могла делать, это продолжать осматривать зал, надеясь, что узнаю его, когда увижу, а еще думала о том, что, черт возьми, я здесь вообще делаю.

Прошлая Кэтрин никогда бы не согласилась на что-то подобное. Она бы не поделилась даже своим настоящим именем с парнем в интернете и гораздо бы меньше с ним дискутировала. Она, конечно же, не пришла бы в этот холл, чтобы встретиться с парнем из Интернета. Забудьте.

Я часто думаю о «Кэтрин», как о «ней», потому что теперь я другая.

Находиться здесь было не только свидетельством моего собственного роста. Частично за это нужно благодарить Уоттса.

Или винить. В зависимости от того, как все пройдет.

Несмотря на то, что я не знала, как он выглядит и во что одет, я заметила Уоттса за секунду до того, как он вошел в гостиную.

Рост выше 180 см. Его черные волосы коротко острижены по бокам, а сверху было то, что я называю продуманным беспорядком. Он был чисто выбрит, и в тусклом свете холла его кожа была глубокого оливкового цвета.

Уоттс оделся в черные брюки и белую рубашку на пуговицах, черный пиджак, без галстука.

Но то, что я отметила более всего — это выражение его лица: широко раскрытые глаза, плотно сжатые губы, сжатые до такой степени, что мышцы на щеках образовали тугие узлы.

Серьезен. Решителен. Овладевая пространством.

Наши взгляды встретились, и я могла чувствовать его пристальный взгляд, когда он подобрался ко мне.

Собираясь сказать привет, когда он протянул руку, я потянулась к нему, чувствуя, что его рука обхватывает мою.

Он наклоняется ко мне, приближаясь губами к моему уху, и говорит: «Никаких слов. Ты нужна мне голая прямо сейчас. Пойдем». В то же время Уоттс бросает пятьдесят долларов перед барменом.

Его голос был глубоким, ровным, уверенным в себе, таким же, как и в моих фантазиях.

Даже если бы я хотела отступить, его голос сделал бы это невозможным. 

Я намеренно не говорил ей, во что буду одет, чтобы она не знала, как буду выглядеть. И я рад, что она не спрашивала об этом. Идея с красным платьем показалась мне хорошей.

Хотел почувствовать ее в скорлупе из нервов и волнения. Было бы чудесно, если бы я уже находился в холле, когда она туда войдет. Хотел увидеть ее глаза, изучающие, ищущие.

Мой изначальный план состоял в том, чтобы войти в бар и понаблюдать за ней, заставить ее ждать, повышая уровень предвкушения еще больше. Но эта идея провалилась за то мгновение, когда я вошел туда и увидел ее. Я был сфокусирован на желании быть внутри нее и не собирался заставлять себя ждать еще, чтобы начать.

Красное платье сидело на ней прекрасно, ее беспокойство по этому поводу, в свое время, было ни к чему.