…Когда она вернулась в гостиницу, молодой муж продолжал крепко спать. Тихонько раздевшись, она улеглась рядом и стараясь не коснуться его невзначай холодной рукой. Закутавшись в одеяло, она уже начала задремывать, как в полуоткрытое окно влетел глухой, ослабленный расстоянием звук взрыва.

- Что?… – вскинулся муж. – Где?…

Звук не повторился, и так и не выйдя из власти сна, мсье Форитир откинулся назад на подушку.

- Ничего, ничего, милый, - тихонько сказала маленькая женщина, глядя поверх его плеча на разгорающееся вдалеке зарево. – Гроза… Ничего страшного.

Орбита Земли. «Лунник-1».

Апрель 1931 года.

…До прекращения работы маршевого двигателя Федосей Петрович Малюков сидел в пилотском кресле тихо, как мышь, стиснув зубы, сжав кулаки и с подкатывающим к горлу ощущением, что вот еще минута-другая и – всё… Страх был настолько острым, что когда рев стих и приборы показали, что они получили-таки первую космическую скорость, он стащил шлем и первым делом посмотрел в блестящий бок активатора, ища в шевелюре седые пряди. Кому-кому, а ему-то было понятно, что это не старт, а бегство… Бегство туда, где их не достанет рука затаившихся где-то совсем рядом махровых контрреволюционеров.

Ощущение было мерзким. Их словно в спину вытолкали с планеты. Унизительно, но по-другому не скажешь. Только хуже того унижения бередило душу чувство опасности. Если уж враг подобрался так близко, что от него пришлось удирать, то где гарантия того, что в той неприличной спешке, которая началась после диверсии, не просмотрели там, на Земле что-то важное, что-то жизненно важное для них. Что-то вроде маленькой трещинки в корпусе или подпиленного болта? В таком случае каждый километр пути становился смертельно опасным, ну а их еще предстояло пройти не много ни мало –почти четыреста тысяч только в одну сторону! И беда могла стеречь их на любом из них - ни один из этих километров еще не проходил ни один из советских людей. Это означало, что не имелось у них в этом случае ни своего опыта, ни дельных советчиков. Правда, по слухам, этим же путем уже вроде бы прошли американцы, но это как раз и вопрос - прошли они его или, может быть, недосмотрели чего, недокрутили и летают сейчас в виде кусков и обломков по разным орбитам. Федосей вздохнул.

Пока он размышлял об этом, сверху в поле зрения всплыла голова товарища.

- Что задумался, Федосей Петрович?

- Да вот, задумался, - отозвался Федосей. – Не знаю даже как сказать… Первую космическую мы набрали.. Вроде бы вперед теперь нам рвануть полагается, а сердце не лежит…

- А к чему оно у тебя лежит? Может быть, перекусим?

Хороший, конечно совет, подумал Федосей, только душу это никак не успокоит. Он вздохнул тяжело.

- Считаю, что надо корабль осмотреть. Так. На всякий случай… Не будем давать гадам лишнего шанса.

- Думаешь на Земле что-то упустили? – с сомнением сказал Дёготь и сам себе ответил. – Вряд ли…

-Думаю, что мы себя гораздо спокойнее почувствуем, если убедимся в этом лично. Возражения есть?

Он сказал это так, что Деготь понял, что решение командиром принято. Сам Владимир Иванович, как комиссар экспедиции тоже имел некие права, но спорить не стал. Подумав мгновение, вспомнил Ульриха Федоровича и его святую убежденность в везучести Федосея. Может быть не зря у товарища сердце вещует?

- Да какие тут могут быть возражения? Давай, давай делом займемся, хандру твою развеем, да заодно и порядок наведем…

Про порядок он не зря сказал – грузили второпях и много, так что порядок внутри корабля был весьма относительным.

Полдня они исследовали Лунник изнутри, проверяя все, до чего могли добраться, не отвинчивая винтов и гаек. Порядка в корабле это прибавило, да и на душе у Малюкова стало определенно легче. Деготь чувствовал, как оттаивает товарищ. Он свежел лицом, сосущая сердце печаль растворялась в суете мелких действий – поднять, посмотреть, проверить и все вернуть на место.

Когда у Малюкова появилось ощущение уверенности, что внутри проверять более нечего, он с разгону принял решение осмотреть корабль снаружи, чтоб поискать неприятности, прилипшие с другой стороны обшивки. Мнения Дёгтя он не спросил, но тот вполне неодобрительно головой покрутил.

Перед складскими дверями Малюков притормозил, дожидаясь товарища.

Вдвоем, помогая друг другу, они повернули штурвал запора. Металл заскрипел, разъехались створки, из темноты пахнуло прохладой, в которую вплелся запах масла, промерзшего металла и еще чего-то. Щелкнул выключатель и, хотя теплее не стало, темнота рассеялась широкими конусами электрического света, спускавшегося из-под жестяных плафонов вниз, они, казалось, прижимали к полу ряды стеллажей с мешками, баллонами, ящиками.

Чего тут только не было!

Глядя на это богатство, Малюков задержался, ухватившись за комингс.

Все-таки корабль был великоват для двоих, но в этом определенно имелась своя прелесть. Еще не стершаяся из памяти теснота первых профессорских моделей теперь казалась чем-то архаичным, уходящим в прошлое. Федосей вспомнил первый профессорский аппарат, тот, с мотоциклетным седлом и рассмеялся.

Деготь вопросительно наклонил голову.

- Отпустило сердчишко-то?

- Отпустило…, - согласился Федосей Петрович, все еще улыбаясь. – Это я вспомнил, как в первый раз летал. Теснота… Ноги наружу.

- Да уж…, - согласился товарищ. – Слушай.. Если действительно полегчало, может и не станем снаружи осматривать? Что-то я …

- Э-э-э, нет, товарищ. Давай уж раз начали, доведем дело до конца. Не забыл как они по нему из пулемета?

Товарищи вплыли в кубатуру склада.

- Берем по два баллона, - напомнил Малюков, отбирая свою долю со стеллажа.

- Не маленький, помню… - несколько раздосадованный упрямством товарища в этом вопросе отозвался коминтерновец. Он ухватил две металлические емкости, в которых спрессованные немалым давлением, ждали их литры воздуха Родины.

Тяжесть в корабле отсутствовала, и они довольно аккуратно доплыли со своим грузом до шлюза.

Новые, кольчатые, словно собранные из входящих друг в друга без зазора колец, скафандры ждали их в нишах рядом с выходным шлюзом. Помогая друг другу, космонавты укрепили на спинах баллоны. Этот запас обеспечивал им около часа парения в безвоздушном пространстве, которые они намеривались потратить исключительно с пользой для дела.

- Что смотрим? – спросил Деготь, перед тем как влезть в скафандр и закончить разговор (радио в скафандрах еще не было – габариты не позволяли).

- Все смотрим. А заплатки – в первую очередь.

Везение все-таки математическая категория и от этого не может быть бесконечным. В «Лунник» попало пять пуль и слесарям стартовой площадки пришлось наложить пять заплаток и полностью заменить один из девятимиллиметровых стальных листов, прикрывавших двигатель со стороны люка. На Земле их проверяли и не нашли недостатков, но то на Земле… У Пространства свои мерки и свой спрос.

Прикрепив себя лерами к скобам на обшивке, они парили над клепаным железом, жестами привлекая внимание друг друга.

Все-таки свердловчане постарались на славу. Заплатки, хоть и выделялись внешним видом, но и только. Сидели как влитые и не одна не «дымила» пеплом, что непременно случилось бы, если б там имелась хоть малейшая трещинка. Они рассмотрели три заваренные пробоины и стали медленно спускаться к заново укрепленному броневому листу, не пропуская по пути ничего интересного.

Звонкий металлический щелчок за спиной заставил Федосея оторвать взгляд от обшивки. В мире безмолвия, которым для них была Вселенная, любой звук мог значить очень много. Дёготь, заметив, что товарищ насторожился, посмотрел на него вопросительно. Лишь спустя пару секунд Федосей сообразил, что это сработал клапан, отключивший опустевший баллон и подключивший второй и он успокаивающе взмахнул рукой, ничего мол страшного…

И тут голова Дегтя за прозрачным ударопрочным стеклом задергалась, словно кто-то взнуздал его как лошадь и стал дергать уздечку, не давая опустить голову. Глаза выпучились, рот то открывался, то закрывался. Руки только что державшиеся за скобу разжались и метнулись к горлу. От резкого движения его оторвало от корабля, и он поплыл, продолжая извиваться, словно насаженный на крючок червяк.