Когда дверь номера резко отворилась, осветив его из­нутри ярким лучом света, льющимся из коридора, лежав­ший на полу Семен Семеныч словно в тумане увидел всех: Лидию Петровну в авангарде и ее спутников, свою жену Надю с исказившимся до неузнаваемости от ужаса лицом, Лёлика, которого он не имел чести доселе знать, Володю и присоединившуюся к этой компании по ходу пьесы де­журную по этажу, которая пыталась растолкать всех ее членов по сторонам.

Оставшаяся в одних плавках Анна Сергеевна, скрестив на обнаженной груди руки, полуобернулась к непрошен­ным зрителям и выкрикнула фразу, вошедшую потом в ис­торию:

— Не виноватая я!!! Он сам пришел!

Но Горбункова все это больше не тревожило, так как он перебрался, наконец, в мир кошмаров и сновидений, кото­рые терзали его до самого исхода страшного и насиль­ственного забытья.

* * *

И снова, как и сутки назад, наступило тяжелое пробуж­дение, с той лишь разницей, что на этот раз Семен Семе­ныч был раздет до майки и трусов чьей-то заботливой рукой.

Он открыл глаза, потер их кулаками и сладко потя­нулся. Нади, так же, как и предыдущим утром, рядом не было. Он хотел взглянуть на будильник, чтобы узнать, который час, протянул руку к стоявшей рядом тумбочке, пошарил по ней рукой, но будильника не обнаружил.

Вдруг он увидел широко распахнутый платяной шкаф, в котором не было ничего, кроме пустых вешалок. Правда, на одной из них одиноко болталась его белая рубашка. Семен Семеныч рывком вскочил и сел на кровати, огляды­вая комнату. Его взору предстали абсолютно пустые полки серванта, кровать с металлической сеткой без матраца, перевернутый стул и сиротливо валявшийся на полу Танюшкин пупсик. На письменном столе лежал лист белой бумаги, на котором было что-то написано.

Это была прощальная записка жены. Осторожно, слов­но опасаясь обжечься, Горбунков взял листок и медленно прочитал:

«Я видела твое спецзадание. После такой чудовищной лжи я не хочу и не могу быть с тобой. Уверена, что дети, когда вырастут, поймут меня. На развод подам сама. Прощай».

Семен Семеныч бессильно опустился на стул и закрыл глаза. В этот момент на кухне что-то звякнуло. Он не поверил своим ушам и открыл глаза. Звякнуло снова. Окрыленный радостной надеждой, он бросился в кухню, но застыл на ее пороге с медленно увядающей улыбкой на губах. У плиты, разбивая над шкворчащей сковородкой яйца, хозяйничал Михаил Иванович.

— Доброе утро, Семен Семеныч! — радостно привет­ствовал он хозяина.

— Доброе утро,— понуро отозвался Горбунков.

Сидя за столом рядом с аппетитно уплетавшим яичницу Михаилом Иванычем, Семен Семеныч, так и не притро­нувшийся к еде, вдруг тихо сказал:

— Нет, я должен ехать в Дубровку.

— Правильно! — согласился Михаил Иваныч.— Но не сейчас. Завтра утром пришлем вам машину. Как всегда, такси. В восемь утра вам удобно?

— А почему не сегодня?

— Сегодня я попрошу вас выполнить одну мою просьбу.

— Какую?

— Вам нужно обязательно встретиться с вашим при­ятелем.

— Каким приятелем?

— Ну, с тем, с которым вы были на рыбалке, в ресто­ране...

— А, Геннадий Петрович...

— Ну да. Итак, встретитесь с ним и скажете, что завтра вы уезжаете в Дубровку. В восемь утра. Скажете об этом так, между делом. А самое главное, скажите ему, но тоже так, между прочим, невзначай, что послезавтра с вас сни­мут гипс.

У Семена Семеныча округлились глаза от неожиданной догадки:

— Гена?!!!

— Да.

— А почему же вы тогда его не...

— А чтобы не спугнуть более крупную рыбу,— сказал Михаил Иваныч, отправляя в рот жирную коричневую шпротину.

* * *

 ...А город пил коктейли пряные,

Милый ждал новостей.

Помоги мне! Помо...

— Хорошо вы поете!

От неожиданности Лидия Петровна коротко вскрикива­ет и оборачивается. Перед нею стоит переодетый в штат­ское Михаил Иваныч. Оглядев его с ног до головы оценива­ющим взглядом, она кокетливо поправляет прическу и ми­ло улыбается:

— Да что вы! Ну, спасибо...

Ей явно симпатичен этот средних лет мужчина с при­ветливой улыбкой. В свою очередь, он показывает рукой на огромный плакат, висящий на щите за единою Лидии Петровны и только что ею же сюда приколотый. Плакат гласит:

СЕГОДНЯ В 18.00 ч.

состоится

ТОВАРИЩЕСКИЙ СУД

над пьяницей, дебоширом и любителем ночных

развлекушек гражд. Горбунковым С. С.

Общественный комитет. Председатель тов. Рысак Л. П.

— Нравится? — весело спрашивает незнакомца в шля­пе Лидия Петровна, проследив за его взглядом.

— Скажите, пожалуйста, вы давно знаете этого Горбункова эс эс?

— Да, к несчастью, десять лет!

— И что же, все эти десять лет он пил, дебоширил и, так сказать, морально разлагался?

— Ну нет! Вы знаете, все эти годы он искусно скры­вался под порядочного человека. Но я ему не верю!

— Но если хорошо знаешь человека, ему нужно верить всегда!

— О, нет! Я считаю, что человеку нужно верить только в самом крайнем случае.

— Вы так думаете?

— Да.

И Лидия Петровна гордо вскинула голову. Но, неожи­данно спохватившись, спросила с подозрением:

— А, кстати, вы кто такой?

— Ну... я его знаю по работе. Скажем, коллега.

— Ясно! Собутыльник!

Михаил Иваныч скрестил на груди руки. Лидия Петров­на вытянула шею и внимательно разглядела татуировку на его правой руке в виде солнца с исходящими от него луча­ми. На основании каждого из его пальцев было также вытатуировано по одной букве, которые, сложенные вме­сте, составляли его имя: М-И-Ш-А.

Надвигаясь на него, Лидия Петровна сделала шаг вперед:

— Ну-ка, иди отсюда, Миша.

— Ого! — засмеялся Михаил Иваныч.

— Ну давай отсюда! Как у вас говорят, топай до хазы! Иди-иди!

Прекратив отступление, Михаил Иваныч выставил впе­ред обе руки:

— Хорошо, хорошо, сейчас уйду, только один вопрос... Скажите, вы хорошо это прикрепили?

И он снова показал на плакат.

— Не беспокойся, алкаш! Не сорвешь!

— А теперь — снимите!

И он поднес к самым глазам вдруг оторопевшей женщи­ны свое удостоверение.

* * *

У Кеши началась настоящая истерика. Они с Лёликом сидели перед шефом, как на допросе. На этот раз Лелик хранил гробовое молчание. Зато Кеша орал, как резаный, то и дело воздевая руки кверху или закрывая ими залитое слезами лица.

— Все пропало! Шеф, все пропало! Гипс снимают! Клиент уезжает! Что нам делать?!!!

Чтобы урезонить разошедшегося Кешу, Лёлик сорвал со своей головы берет, обнажив лысину в полголовы, и, обхва­тив Кешу сзади за шею, закрыл им его лицо. Кеша сразу же цапнул за палец Лёлика через плотную шерстяную ткань.

* * *

Из-за угла во двор повернула бежевая «Волга» и стала приближаться к ожидавшему у подъезда Семену Семенычу.

— Доброе утро, Семен Семеныч,— громко попривет­ствовала его подошедшая сзади тетя Маша.— Куда это вы в такую рань?

— К своим, в Дубровку.

Он приподнял руку, в которой держал перевязанную шпагатом коробку с тортом.

— А-а-а,... — понятливо протянула тетя Маша. В этот момент возле них притормозила машина.

— Кто заказывал такси на Дубровку? — высунувшись из окна, спросил водитель.

— Я,— оглянулся Семен Семеныч.

— Садитесь,— учтиво пригласил его в машину Лё­лик,— а это был именно он, правда, измененный почти до неузнаваемости: приклеенные рыжие усы, форменная фу­ражка и темные очки, которые сейчас он держал возле носа.

— Ну что ж, я поехал,— сообщил Горбунков тете Маше.

— Счастливо! — кивнула она в ответ.

Они ехали по утреннему городу, оба пребывая в пре­красном расположении духа. Вдохновленный удачным на­чалом придуманной шефом очередной операции, Лёлик вдруг тоненьким голоском, подражая Козловскому, затянул любимый романс, как всегда попадая между нот:

— Я устретил вас — и усе былое У отжившем сердце а-а-ажило...