Она посмотрела на него снизу вверх из-под своей широкополой шляпы, защищающей от солнца.

— При чем тут я?

— Я хочу подарить эту ленту тебе, потому что помню, как тебе понравились подснежники, которые я сорвал на холмах. Я подарю эти вышитые цветы в надежде, что ты забудешь о нашей ссоре в тот день.

— Но мы уже давно помирились, — сказала она чистосердечно, прерывая работу и садясь на корточки. — Я считаю тебя своим другом. Давай поделим эту ленту. Половина будет принадлежать тебе, а половина — мне. При случае я заплету свою ленточку в волосы, — она окинула его озорным взглядом. — А ты будешь носить свою на шляпе, как это делают кавалеры.

Он улыбнулся ей добродушной улыбкой, думая о том, что она, возможно, и не догадывается о подлинной подоплеке своих слов.

— Может быть, так я и сделаю, — сказал он спокойно. Он видел, что его ответ озадачил ее; она ждала, что он начнет протестовать. Но у него не было для этого никаких оснований.

Анна выбрала зеленую шелковую ленту и стала вышивать на ней подснежники. Она уже не раз вышивала эти цветы. Работа не вернула матери ясный ум, как надеялась Джулия, но действовала умиротворяюще. Ее лицо стало таким спокойным, каким дочь уже давно не видела его. Мейкпис больше не существовал для Анны.

Он это понял, но не придал этому никакого значения. Пора его слепого увлечения этой женщиной минула. Любовь пришла к нему лишь в зрелые годы и оказалась весьма кратковременной. После родов, когда пройдет это расстройство рассудка, вызванное беременностью, они заживут нормальной супружеской жизнью. Он будет внимателен и уважителен к ней. Она вполне заслуживает такого отношения. И пусть себе вышивает хоть целыми днями, потому что он больше не ревнует эту женщину к ее прошлому. Они станут ладить друг с другом. Он бы хотел, конечно, иметь второго сына, но в ее возрасте это уже невозможно. Потребовалось несколько месяцев, чтобы она зачала этого ребенка, так что в другой раз такое вряд ли произойдет.

Когда Анна закончила вышивать ленту, Джулия устроила что-то вроде церемониального разделения ее на две части. Адам тщательно измерил ее и, разрезая пополам, к счастью, не задел цветок. Он свернул обе половины, после чего они обменялись ими.

— Этим мы скрепим акт нашей дружбы, — Джулия хотела дать ему понять, что именно такими и должны впредь оставаться их отношения.

— Пусть будет так.

Он улыбался, соглашаясь с ней, но она не очень-то ему верила. Его взгляд намекал на нечто большее, чем дружба.

Анна занималась вышиванием в течение июня и июля. А в начале августа, ночью, у нее начались роды. Повивальная бабка и ее помощница уже неделю жили в доме на всякий случай.

— Роды будут быстрыми, — заявила повивальная бабка.

Но вышло иначе. Возникли всякого рода осложнения. Джулия сидела у постели Анны, смачивая то и дело ее лоб влажной тряпочкой. Когда боли у роженицы усилились, ей предложили покинуть комнату.

— Ваша мать сдерживается из-за вас и старается не кричать, — сказали ей. — Но она должна кричать, так ей будет легче рожать. Уходите и не слушайте, как она кричит. Вы ей все равно ничем не сможете помочь.

Джулия оказалась в соседней комнате, которую уже мерил шагами Мейкпис. Он не хотел, чтобы рядом с ним находилась падчерица. Он первым должен увидеть сына и взять его на руки. Когда появилась повивальная бабка и стала говорить ему, что роды проходят тяжело, он сделал знак рукой, чтобы она молчала.

— Я дам вам и вашей помощнице кошелек с золотом, если вы спасете ребенка.

Она посмотрела на человека, стоящего перед ней с каменным выражением лица. Женщина знала этот тип мужчин, для которых наследник значил больше всего в жизни.

— Мы хотим спасти и мать, и младенца, — ответила она холодно и вернулась в спальную комнату.

Проходили часы. Чувство негодования к Анне все росло в груди Мейкписа. Его совершенно не трогали ее стоны и крики. Он думал лишь о том, что такие продолжительные роды могут причинить вред ребенку. По прошествии суток после начала родов Мейкпис наконец услышал крик новорожденного.

Не в силах ждать ни секунды, он распахнул дверь и бросился в спальню, не обращая внимания на запах крови и пота, который стоял в комнате. Помощница держала на руках младенца, а вторая женщина ухаживала за Анной, лежащей на постели с закрытыми глазами. Потом повивальная бабка посмотрела на Мейкписа и произнесла не без злорадства в голосе:

— Это девочка, сэр.

Он взревел как дикий зверь. Несколько мгновений он, сжав кулаки, смотрел на жену ненавидящим взглядом. Затем выбежал из комнаты, так громко хлопнув дверью, что задрожали стекла. Мейкпис не обратил никакого внимания на слова повивальной бабки о том, что его жена на удивление хорошо перенесла роды.

Когда Анну переодели в чистую ночную рубашку и уложили на свежие простыни, Джулию и Мэри впустили в комнату и разрешили сесть возле постели. Усталая, но счастливая мать улыбнулась, видя как Джулия взяла ребенка на руки.

— Замечательная девочка, мама.

— Твой отец обрадуется, когда узнает, что я родила ему еще одну дочку, — сказала Анна, тая от блаженства и не замечая испуганных взглядов, которыми обменялись Мэри и Джулия. — Как жаль, что Роберт должен воевать, в то время как он нужен здесь. Однако Кромвель должен потерпеть поражение.

— Конечно, мама, — сказала Джулия тихо.

— Отнеси Пейшенс к бабушке, — Анна говорила заплетающимся языком. — Госпожа Кэтрин будет рада увидеть ее. И обязательно напиши Майклу в Вестминстерскую школу о том, что у него родилась сестра.

Положив младенца в колыбель, Джулия склонилась над матерью и поцеловала ее в лоб. Затем, исполненная беспокойства, вышла из комнаты, оставив у постели Анны Мэри.

— Может быть, мама вновь обретет рассудок, выспавшись как следует.

— Будем надеяться на это, — согласилась Мэри, весьма сомневаясь, что такое может случиться. Она уже в течение многих месяцев наблюдала за тем, как ухудшается состояние Анны, и понимала, что такие тяжелые роды могли служить причиной нервного срыва.

Кэтрин, взглянув на ребенка, с радостью отметила, что девочка ничем не напоминает Мейкписа. Она знала, что Анна назвала дочь в честь своей матери.

— Пусть эта кроха будет счастливее нас, — сказала она, коснувшись маленькой ручки своим пальцем.

Мэри вызвалась отнести Пейшенс назад в колыбель. Она с нежностью смотрела на ребенка. Это сестра Майкла. А все, что связано с ним, она ценила дороже золота. Мэри надеялась, что ей позволят ухаживать за девочкой. Ее роль в семье по-прежнему оставалась неясной, а забота о ребенке могла бы наполнить ее жизнь новым содержанием.

Мейкпис не хотел видеть ни жены, ни дочери. Он был крайне разочарован. На следующий день после родов он отправился в путешествие, дав перед отъездом указание Джулии:

— Переведите мою жену в ту комнату, где она жила до того, как сочеталась со мной браком. Ясно?

— Ясно, — спокойно отвечала Джулия.

Вскоре все поняли, что Анна уже никогда не оправится после родов. Ее физическое состояние ухудшилось. Только через месяц она смогла вставать и совершать небольшие прогулки. К этому времени ее уже перевели в западное крыло. Она не возражала.

— Стоит закрыть восточное крыло, так как у нас в это военное время осталось совсем мало слуг, — рассудок так и не вернулся к ней.

Джулию озадачивало и то обстоятельство, что мать не проявляет признаков беспокойства о Роберте, который, по ее мнению, все еще сражался под знаменами короля Карла I. Осторожно она попыталась расспросить об этом мать.

— Ты знаешь, где сейчас отец?

Анна усмехнулась:

— Празднует победу, веселится, пьет эль и поет песни.

— Что это за победа?

Анна подняла взгляд от своей работы и посмотрела на дочь с удивлением:

— Как ты могла забыть новость, которую мы узнали лишь вчера? Речь идет о победе при Эджхилле, разумеется. Роялисты храбро бились и заслуженно победили. Даже принц Уэльский — а ему ведь всего двенадцать лет — выхватил пистолет и закричал: «Я не боюсь их!», увидев, что на него мчится неприятельская конница. Кавалеры окружили круглоголовых и взяли их в плен.