Чуть погодя, после блестяще исполненного спуска, вихрем промчался Азафран. Кажется, это было только вчера, так ясно я все помню. Дикая, невообразимая картина — настолько, что зрители сами чуть не слетели с тормозов. Ян, еще мгновения назад явный хозяин положения, вылез из седла и, держа велосипед перед собой, пялился на маленький дорожный знак, указывающий в лес. Команда Потоцкого, естественно, застряла позади. Микель Флейшман беседовал с парнем, одной рукой похлопывая того по плечу, а другой тыча в сторону финиша. Несмотря на полное безумие мимолетной сцены, у многих почему-то возникло впечатление, что Флейшман даже не кричал: а какой нормальный капитан команды не заорал бы, когда его лучший гонщик профукает главную мировую победу? Нет, Микель разговаривал тихо, ласково, словно пытался уговорами выманить ценного скакуна из горящего стойла.

Весь этот бред продлился пару-тройку мгновений, если смотреть на вещи беспристрастно. Но гонку выиграл Акил Саенц. Азафран пересек финишную прямую менее чем через шестьдесят секунд, опередив на минуту двадцать Сарпедона. Ян Потоцкий, чье временное замешательство сыграло на руку Саенцу, так и не завершил этапа. Охваченные беспокойством спортсмены уже на финише увидели, как вертолет поднялся над верхушками деревьев и направился к долине.

Потоцкий, по его словам, сбился с пути. Внезапно он потерял уверенность, что движется в нужном направлении, поэтому решил на всякий случай свериться со знаком.

Ян разогнался чуть не до семидесяти километров в час, когда его осенила эта мысль. Парень повернул обратно, спешился и уставился на указатель, намалеванный от руки. По слухам, тот приглашал путешественников заглянуть в некую Тмутаракань — четыре лачуги, ухабистая колея, три цыпленка и коза.

Лидеры и в прежние времена, случалось, теряли дорогу: Роберт Миллар как-то раз последовал за машинами на вершину Альп Дуэз и тоже лишился победы. Однако Потоцкий, тот заблудился, можно сказать, в более глубоком смысле. «Я подумал, лучше уж проверить, чем ошибиться, — объяснял он потом. — И вдруг понимаю: забыл, куда надо ехать. В общем, я слегка запутался».

Когда Флейшман рассеял его сомнения, гонщик забрался в седло и устремился вперед, пусть даже безо всякой надежды догнать лидеров. Убеждения заняли минуты две, не больше, поскольку Меналеон своими глазами наблюдал аварию, да что там — чуть не разбился вместе с Яном. Говорит, они мчались бок о бок, развивая довольно приличную скорость (успокоенный Потоцкий двигался уверенно, как никогда), и вдруг на крутом повороте из толпы зрителей на дорогу выпрыгнула большая лягушка.

Профессиональный велогонщик незамедлительно реагирует на препятствия, даже на самом крутом повороте. Вдобавок если дорога сухая, без мелких камешков. Отклони руль на пару миллиметров — и все дела. Мягкий предмет наподобие скользкой лягушки можно и переехать.

Но Ян поступил так, будто повстречал огромный валун или же страшное привидение. Дернулся, вильнул в сторону, проскочил поворот, описал по воздуху дугу и, не расставаясь с велосипедом, врезался в старый дуб. Удар оказался не смертельным, крепкий шлем сохранил череп даже от мелких трещин, однако, по-видимому, остатки разума «летающего Супермена» переселились в злосчастное дерево. Ох уж эти шлемы. Знавал я спортсменов, которые полагают, что «лучше бы сразу, чем так»…

Нетрудно вообразить себе деревушку Вента-Кемада с ее каменными улицами, пылью и поблеклой оранжевой черепицей. Если Эрнесто Сарпедон и должен был умереть, то никак не здесь.

За «Тур де Франс» следуют гонки в больших городах, так называемые критериумы. Это наполовину состязания, наполовину фиесты. Круг, еще круг… Ветер свистит, спицы звенят, тихо-серебристо постукивают сухие цепи о титановые зубцы, велосипеды гудят, будто стая ночных насекомых. Люди на улицах едят и пьют, самозабвенно обнимаются с единомышленниками, радостно чествуют местного героя, и тут же перед их глазами проносятся мировые таланты, взрывные coureurs[4] и grimpeurs[5], один за другим, покуда не погаснет дневной свет и не затеплятся золотые лампы.

Campionissimi[6] получают солидные барыши за участие в критериумах, вот почему команду на гонках должен возглавлять не кто-нибудь, а номер один. На сей раз команда Сарпедона не отхватила приза, поскольку их лидер не тянул на подобную славу.

Это произошло на следующий год после гибели Яна Потоцкого из-за лягушки. Акилу Саенцу страшно не везло в том сезоне: за пять месяцев Эрнесто выиграл четыре «Спринг Классикс», пять гонок «Минор Стейдж», итальянский и французский Туры, и, похоже, именно ему судьба уготовала победу в Мировой велогонке. Рыдающий зверь ужаса в душе Акила не затихал ни на минуту.

Однако дух Эрнесто не вынес подобного бремени. Вчерашний вожак стаи превратился в малое дитя. Тот, бывший Сарпедон — уверяю, вы не пожелали бы оказаться рядом с ним на дороге, — он плевался, выпускал газы, оскорблял вашу маму. Его презирали, но и боялись. А кончилось тем, что парень стал буквально блаженным. На последнем «Тур де Франс», по утрам, когда гонщики собирались на старте, Эрнесто внезапно ронял свой велик и подходил к одному из рядовых штатных. Огромный щетинистый подбородок отваливался, обломанные зубы обнажались в улыбке, и многократный победитель приветствовал изумленного донельзя гонщика — нет, не просто по имени, а словно брата, вернувшегося после долгой войны: заключал в объятия, иной раз даже рыдал на его плече. Можете представить, что испытывал в эти мгновения молодой новичок? Чувствовал себя польщенным? Глубоко пристыженным? Смущение — не то слово.

Сарпедону было плевать на чувства других людей. Закончив обниматься, он шагал обратно, причем как-то странно держал правую руку: отставлял локоть назад и немного вбок, будто бы собирался не то поприветствовать товарища, не то благословить толпу, и постоянно бормотал себе под нос. Зачастую механику «Козимо» приходилось брать спортсмена за эту самую руку и отводить к легкомысленно брошенному велосипеду, уже подобранному и заботливо отлаженному механиком команды. Кто-то еще проверял исправность миниатюрного радиопередатчика, закреплял на месте наушник и помогал Сарпедону забраться в седло, ибо сам он в это время напоминал несуразного героя из устарелой видеоигры.

Зато стоило посадить Эрнесто за руль и указать, где трасса, — его уже ничто не могло остановить. Казалось, у парня была лишь одна, врожденная скорость — бешеная. Капитан команды как заведенный шепотом повторял в микрофон: «Легче, дружище, остынь, спокойней, тише», — опасаясь, как бы гонщик не надорвал сердце.

И вот — Париж, Елисейские поля. Существует традиция, согласно которой в «Тур де Франс» всеобщий победитель уступает финальный этап гонщику чуть ниже себя рангом. Сарпедон оторвался от своих уже в первом заезде. Ладно, это в порядке вещей, но потом вожак обязан уйти в тень, затеряться в середине группы, позволить и простым парням погреться в лучах славы. В конце концов, они это заслужили. Неизвестно, где был бы лидер без надежных товарищей.

Думаете, Эрнесто сбавил шаг? Ага, как же! Наоборот, развил совсем недостижимую скорость. Группа начала растягиваться, поредела, некоторые начали отставать, а Сарпедон продолжал шпарить, будто в заезде с раздельным стартом на первой неделе гонки. Вскоре он остался в полном одиночестве, уйдя в отрыв на сотню метров от ближайшей троицы спортсменов, которые растерянно затормозили в ожидании товарищей.

Присутствующие оторопели. Парень уже завоевал все три лидерские майки — «горный король», «самый быстрый» и «самый стабильный». Чего он еще хочет, вознестись живым на небо? А тот крутил себе педали с постоянством необоримой машины, напоминая электронного зайца на треке для борзых. «Уберите робота!» — ревела толпа, отчасти в шутку, отчасти с возрастающим гневом.