- Никогда!

  - А ты знаешь, что если ехать достаточно быстро, то можно проскочить грань между реальностями и оказаться... там, где все так, как хочется, как во сне...

  - Ну уж нет, мне нравится и этот мир, ко всему прочему, будет обидно, если пропадут результаты сегодняшнего четырехчасового делового разговора. Ты не представляешь, как это было мучительно.

  - Фу, противный!

  - То, как тебе хочется, будет здесь. В этой реальности. Все, что ты пожелаешь, - голос Шершунова был так серьезен, что Гарик невольно улыбнулся.

  - М-м, вот это уже звучит неплохо.

  Шершунов свернул с шоссе, и они поехали по гладкой как бумага свеже заасфальтированной дороге мимо высоких заборов.

  - Мафиозные дачи? - поинтересовался Гарик.

  - Да, в основном.

  Окруженные заборами особняки располагались на достаточно большом расстоянии друг от друга, в окружении столь же основательных благородных сосновых стволов они смотрелись особенно монументально и, надо заметить, довольно зловеще. Несмотря на то, что была ночь, здесь было светлее, чем днем, мощные прожектора освещали подходы к частным владениям и окружающий их лес так хорошо, что была видна каждая травинка и каждый камешек.

  - Не нравится мне здесь, - проговорил Гарик, морщась от яркого света.

  - Не капризничай, сейчас приедем.

  Ворота, возле которых остановился Евгений Николаевич ничем не отличались от всех прочих ворот, мимо которых они проезжали - высокие и надежные будто бы рассчитанные на то, что их будет штурмовать по меньшей мере бронетранспортер, они бесшумно отворились почти сразу же после того, как луч прожектора скользнул по фиолетовому металлу.

  - Добрый вечер, Евгений Николаевич, - улыбнулся крепкого телосложения молодой человек, склоняясь к окошку со стороны водителя, - Мы уже начали волноваться.

  Здоровое любопытство промелькнуло во взгляде, когда он заметил в глубине салона милого взъерошенного мальчика.

  Евгений Николаевич ничего не ответил, он поехал по усыпанной гравием дорожке по направлении к дому, в котором несмотря на поздний час светились почти все окна.

  "Дом не спит, дом ждет хозяина", - подумал Гарик почему-то с тоской.

  Не успел Шершунов подъехать, как в дверях появился темный мужской силуэт. Мужчина поспешно сбежал по ступенькам и приник к окошку машины.

  Мужчину звали Вячеслав Яковлевич Рабинович. По всей вероятности, он был немного старше Шершунова, и уж по крайней мере серьезности в его глазах было гораздо больше (особенно в данный момент. Хотя именно в данный момент осуждать Евгения Николаевича за отсутствие серьезности было бы слишком жестоко). Вячеслав Яковлевич имел абсолютно еврейскую внешность, которая, как мне кажется, не нуждается в отдельном описании. Заметим только, что у него были черные глаза, черные вьющиеся волосы и уже достаточно заметные залысины на висках. Роста он был чуть выше среднего и был ниже Шершунова на полголовы. (Ну, может быть, чуть больше, чем на полголовы.) В его взгляде, в его движениях и жестах было что-то хищное. Хищное и одновременно порывистое, в нем не было спокойной основательности Шершунова, у которого ни одно движение не было лишним, он был как-то все время и как-то слишком заметно для постороннего взгляда насторожен и обеспокоен и это невольно заставляло настораживаться и обеспокоиваться окружающих. Ждать опасности, которая вот-вот...

  - Черт побери, Женя, что случилось?! - воскликнул Вячеслав Яковлевич и осекся, увидев Гарика.

  Несколько мгновений они смотрели друг на друга - Гарик и Рабинович - несколько мгновений длилось молчание, электризующее воздух, пока Шершунов не оборвал его тем что, во-первых, открыл дверцу, а во-вторых, произнес:

  - Ничего не случилось.

  Контрастом порывистому голосу Рабиновича был его голос преисполненный спокойствия. Он вышел из машины, мягко отстранив стоявшего у него на дороге мужчину, и в этом легком движении было столько совершенно явного презрения к нему - ко всему, что заключалось в личности Вячеслава Яковлевича - что тот, конечно же, почувствовал его. И почувствовал за что - за тот слишком откровенно неприязненный взгляд, что тот позволил себе, когда смотрел на Гарика.

  А у мальчика был тогда почему-то слишком открытый и беззащитный взгляд. Слишком детский какой-то.

  - Ты... - Рабинович глубоко вдохнул в легкие воздух, вероятно, пытаясь взять себя в руки, - Ты мог позвонить хотя бы...

  Шершунов сунул ему в руки небольшой "дипломат", который перед тем взял с заднего сидения.

  - Я забыл.

  Какое-то время они смотрели друг на друга и Рабинович понял, что сейчас у него больше не стоит ничего спрашивать, не стоит больше ни о чем говорить. А что, собственно, говорить? Что еще не ясно?

  Словно в ответ на его мысли из уст Шершунова прозвучало:

  - Ты хочешь еще что-то сказать?

  Рабинович ничего не сказал, он ушел в дом и громко хлопнул дверью.

  Гарик вышел из машины со своей стороны, посмотрел на Шершунова удивленно.

  - Это кто еще?

  - Никто.

  Шершунов улыбнулся ему и сделал приглашающий жест в сторону двери.

  - Ну, вперед, мой мальчик.

  В доме было два этажа, на первом располагались кухня, кабинет и большая гостиная, на втором - спальни. В этот раз Гарик не успел рассмотреть ничего, да и желания такового он не испытывал, ибо хотел спать. Руководимый Шершуновым он поднялся на второй этаж и вошел в ту комнату, в какую перед ним открыли дверь.

  По всей вероятности, это была спальня Евгения Николаевича. В ней пахло соснами, снами и тем особенным запахом, который Гарик впитал в себя, когда впервые прикоснулся губами к горячей коже этого мужчины, там, в машине...

  Евгений Николаевич включил свет, откинул покрывало с широкой двуспальной кровати и указал на дверь в стене напротив:

  - Ванная и туалет там. Ложись, я присоединюсь к тебе чуть позже.

  Гарик отрешенно кивнул и отправился в сторону ванной.

  - Только ты не долго, - попросил он, уже взявшись за ручку.

  - Не смеши меня - разве я смогу оставить тебя надолго.

  Последняя улыбка, брошенная друг другу, и они разошлись.

  Шершунов спустился вниз, вошел в кабинет. Слава сидел за столом, копался в привезенных Шершуновым бумагах.

  - Ну и что? Ради чего был весь сыр-бор? Я вижу все подписано.

  - Все подписано, - согласился Шершунов, - Но чего мне это стоило!

  - Чего?

  - Испорченного настроения.

  Рабинович смотрел на него откровенно неприязненно.

  - Весело тебе? Развлекаешься? Ты уехал утром. На деловую встречу, почему-то отказавшись взять с собой шофера- говорил он, четко печатая слова и глядя Шершунову в глаза со всей возможной выразительностью, - И приехал ночью. Что я должен был думать?!

  - Решил, что я замышляю что-то в обход тебя, - зло улыбнулся Шершунов, - А если бы и так. Чем ты мне помешаешь? Ты всего лишь бухгалтер, Слава... Да, ты еще и мой друг, но это к делу, к ДЕЛУ не относится... Равно как и к моей личной жизни.

  - А вот тут ты и не прав. Именно то, что я твой бухгалтер, Женя, и относится к ДЕЛУ. Будешь действовать в обход меня - тебе хуже... Впрочем, я ничего подобного не имел ввиду, я всего лишь беспокоился. А что касается твоей личной жизни, - Рабинович посмотрел на него мрачно, - Я никогда не вмешивался, хотя... все это...

  - Тема закрыта, - оборвал его Шершунов, - Я знаю все, что ты мне можешь сказать, ты знаешь все, что я могу ответить.

  - Так значит...

  Рабинович выглядел очень смешным, когда обижался. Из-за того, что обижался он всегда так искренне. Когда речь шла о делах - цены ему не было, но в сфере личностных отношений он претендовал на слишком многое, на то, куда Шершунов никак не собирался его допускать, и в чем к его мнению не собирался прислушиваться.

  На это Рабинович обижался. Плюс к тому не совсем осознанно даже, но он каждый раз ревновал начальника и друга своего к тому кому-то, кто периодически появлялся в его жизни и занимал более близкое и важное место в его жизни, отодвигая Вячеслава Яковлевича на второй план.