— За грубость останешься здесь на всю ночь… И скажи спасибо, что я свидание разрешила.

— Подумаешь, я и так бы обошлась! — огрызнулась Катька.

— Ах, вот как ты заговорила, — промолчав, с ласковой раздумчивостью резюмировала Татьяна Юрьевна. — Очень хорошо… Я постараюсь не забыть твою «благодарность».

Искривившись в ухмылке, Татьяна вышла.

Помусолив в зубах пододеяльник, Катька мрачно спросила у Сергея:

— Ты знаешь, почему она волосы красным стрептоцидом красит?

— Нет, — поперхнулся от неожиданности Сергей.

— Маскируется, — великодушно пояснила Катька и выпятила нижнюю губу.

Потомив обалдевшего собеседника, задала новый вопрос.

— Зубы ты у нее видел? Какие они, запомнил?

— Нет… — окончательно смешался Сергей, стараясь незаметно вытереть вспотевшие от страха ладони.

— Ты знаешь, что она акулья щука? — резко понизив голос и для чего-то говоря в нос, спросила Катька.

— Щука?! — не поверил Сергей.

— Т-ссс!.. Тихо! — грозно насупилась Катька. — Не просто щука, — уточнила она, хмурясь. — Акулья щука… Из Фиолетового озера.

— Акулья… — только и смог повторить Сергей.

— Фиолетовое озеро знаешь?

— Нет.

Катька долго чесала нос, морщилась, сумрачно глядела на Сергея, как Василиса Премудрая на нерадивого Иванушку, преждевременно спалившего ее лягушачью шкуру. Наконец снизошла до объяснения:

— В Зубастых горах есть Фиолетовое озеро… По ночам из него волшебные голоса слышатся.

— Какие голоса?

— Заколдованные, — поправилась Катька.

— Это сказка? — ухватился за мелькнувшую надежду Сергей.

— Ты дурак, — угрюмо осадила его Катька. — Слушай и молчи… На дне Фиолетового озера вместо водорослей скелеты растут. Это они и воют. А Зубастые горы их вой в манящие голоса превращают… Подойдет человек к Фиолетовому озеру, сядет в лодку, чтобы увидеть, кто это так замечательно поет — и все…

— Что все? — не выдержал Сергей.

— Только оттолкнется от берега, глядь, а уже он на самой середине. Это щуки акульи снизу лодку носами подхватывают и на самую середину волокут. Там раскачают лодку, перевернут и в клочья человека… Еще один скелет на дне выть начинает, — обещающе посмотрела на Сергея Катька и, задумавшись, отвернулась.

— А они? Щуки эти? Большие? — шепотом спросил Сергей.

— Самая маленькая с наш изолятор, — не поворачиваясь к нему, холодно, но внятно ответила Катька.

Кто-то, гремя суднами, прошел мимо двери изолятора.

— Как же? Как же тогда Татьяна Юрьевна? — сделал еще одну отчаянную попытку выпрыгнуть из безысходности Сергей.

— Она нарочно уменьшилась, когда в человека превращалась, — моментально отреагировала Катька, как будто только и ждала этого вопроса.

— А зачем?.. Зачем превращалась? — спросил Сергей.

— Плаксивых и слюнявых лопать… В озере-то голодно… Ты по ночам ревешь?

Сергей не закричал только потому, что в изолятор вернулась нянька Ксения, стала отбирать у них градусники. Когда нянька вышла, Катька с непредвиденным великодушием несколько отодвинула угрозу от Сергея.

— Тебя скоро в палату к нам переведут, В палате она не лопает. Только в изоляторе, ночью. Не изревешься раньше времени, доживешь до палаты…

От внезапно привалившего счастья Сергей долго не мог придумать, как отблагодарить Катьку. Он страшно устал в мучительном ожидании развязки и отважился снова заговорить с Катькой только после того, как Ксения принесла им на полдник кефир. Высосав одним духом весь стакан, Сергей признался:

— Я днем не спал, когда ты со своей бабушкой разговаривала.

— Она мне не бабушка, а мать, — небрежно поправила его Катька.

— Разве мамы такими старыми бывают? — удивился Сергей.

— Бывают.

— А почему?

— Не знаю, — грубо отрезала Катька. — Ты игрушку Гуруму сдавал? — подозрительно оглядев тумбочку Сергея, перевела девчонка разговор на новую тему.

— Какому Гуруму? — не понял Сергей.

— Мамлиеву. Он в заразном изоляторе с корью лежит, — укорила Сергея Катька. — Знаешь, какая там скучища?

— Нет, — признался Сергей.

— У Гурума, правда, карантин скоро кончится. Но все равно… Каждый из нашей палаты ему игрушку посылал, — не унималась Катька. — Когда Гурум выздоровеет, игрушки все сожгут, потому что они заразные… Какую тебе для него не жалко?

Сергею стало жалко сразу все игрушки из тех, что стояли у него на тумбочке. Даже те, что остались дома, в сравнительной безопасности, и то было жалко…

— Я не знаю… Может быть, у Гурума все такие игрушки уже есть…

— Хорошую давай, — озлилась девчонка. — К Гуруму никто не ходит. Где ему игрушек взять? А болеть скучно… Одна Маша ему игрушки носит. Покупает… И мы все дали…

— Ну ладно, — тяжко вздохнул Сергей. — Я вот эту пожарную машину отдам… Хорошо?

— Давай, — смилостивилась Катька.

— А кто ему мою машину отнесет?

— Маша, конечно.

— Какая Маша?

— Ты, что?! Псих??? — Других слов у Катьки для Сергея не нашлось. — Машу не знает, — От возмущения Катька даже руками замахала…

И еще долго негодующе смотрела на Сергея, задыхаясь от бессилия сформулировать, высказать свое презрение в адрес такого невежества.

Когда досыта накурившись, Сергей вернулся из тамбура в вагон, он увидел притулившихся рядом с девчонкой Вовку и Катьку. Уронив головы, оба забылись, ушли в сон, убаюканные ритмичным перестуком колес.

Опустив на пол спортивную сумку Вовки, Сергей уселся рядом с Ленкой.

— Когда же отец к вам перебраться успел?

— Только вы курить ушли, рядом с тетей Катей место освободилось, — охотно зашептала Ленка. — Вы, наверное, целую пачку за это время выкурили?

— Меньше гораздо, — усмехнулся Сергей.

— Папа раньше по две пачки в день курил, — косясь на Вовку, сообщила девчонка, — это когда мама от нас ушла. А год назад совершенно бросил. Вы знаете, ему так очень полезно спать. Он сам при мне говорил, что по-настоящему высыпается только в самолетах и поездах.

— Много в этом году он по командировкам мотался? — спросил Сергей, глядя на полуоткрытый рот Вовки.

— Три раза, — подсчитала Ленка. — Зимой в Туркмению. Потом на Курильские острова… Там целый месяц был. А в июне на Памир… Узнаете, это кто? — заговорщически улыбнувшись, протянула Ленка Сергею лист почтовой бумаги.

С рисунка глянула на Сергея развеселая кудрявая голова чернобровой тетки с зелеными сережками в ушах. В половину лица размахнулась ухарская, красногубая улыбка.

— Похожа? — не вытерпела ожидания Ленка.

— Погоди, погоди, — попытался было выиграть время Сергей.

— Сказку про медведя помните? Который меда объелся, а потом у него зуб заболел! Медведь выл, мучился, по друзьям ходил, пока золотой зуб ему не поставили.

— А при чем здесь медведь?

— Как «при чем»? Кого вы у себя в палате «медведицей-озорницей» прозвали? Из-за зуба золотого!.. Забыли?.. Ну, к кому мы все едем сейчас?! — не выдержала, закричала Ленка.

— Так это Веро́к?! — ахнул Сергей.

— Конечно!.. Она же самой веселой из всех ваших нянечек была! Как дед-мороз!..

— Почему как дед-мороз? — удивился Сергей.

— Потому что плясала, частушки выдумывала! Всякие хулиганства замечательные!

— Да ты откуда все это знаешь?

— Мне тетя Катя каждый раз про Верка́ рассказывает. И папа тоже… Какие она шутки придумывала! Розыгрыши… Даже когда парализованной осталась…

Беспечное солнце, смешавшись с ласковым паром, разнесло, растащило потолок и стены банной. Кувыркались обмылки, вразнобой курлыкали краны, счастливо толкались бестолковые шлепки и вздохи. Весело захлебывались в лужах резиновые тапочки банщиц. Обнаженные до плеч руки нянек-мойщиц стаскивали гипсовые кроватки, разносили, выкладывали на мокрые столы стосковавшихся по банной вольнице ребятишек.

Терзали носоглотку терпкие запахи: перекипевшего белья, хлорки, скипидара, щелока, пота.