Я схватил его за предплечья и отстранил от себя. Моё сердце беспокойно колотилось, пока я смотрел на его слишком знакомое лицо в поисках признаков мужчины, который закрался мне в сердце.

Его действительно там не было.

Всё во мне хотело вытянуть его обратно на поверхность. Я хотел, чтобы рядом со мной был Орин. Чтобы Орин обнимал меня. Чтобы Орин искал мои губы.

Но он исчез. Скрылся где-то внутри. Слишком боялся простого ужина, потому что это подвергало угрозам его существование.

— Я не могу, — прохрипел я. Качая головой, я пытался найти объяснение, пытался найти подходящие слова, чтобы объяснить своё замешательство.

Прежде чем я смог заговорить, вмешался Коэн.

— Малыш, послушай меня, — он снял свои варежки и положил мне на щёки свои тёплые руки, прежде чем провести большим пальцем по моей щетине. — Я вижу твоё замешательство. Я чувствую, как тянет твоё сердце, — он опустил руку мне на грудь. — Пойми меня, когда я скажу тебе это; я могу дать тебе то, чего не может Орин. Я знаю, что ты хочешь близости с ним, и я могу дать тебе эту близость. Тебе не нужно бороться с этим или чувствовать себя виноватым.

Откуда он знал мои мысли?

Глядя на его лицо, я обдумывал его слова. Я пытался понять Орина с тех пор, как познакомился с ним. Проводил бессонные ночи с Гуглом и исследованиями. Я слышал, что объяснял Коэн. Может быть, часть меня тоже это понимала, но я не знал, как разделить людей, чувства и эмоции. Я даже не знал, нормально ли это.

Он снова притянул меня ближе и коснулся губами моих. От этого моё сердце затрепетало и послало жар по моим венам. Я закрыл глаза и выдохнул ему в губы. Он не зашёл дальше, и я не искал этого. Лёгкое прикосновение было коротким, и он задержался, обдавая меня теплом своего дыхания.

Скрытое в темноте за закрытыми глазами, моё тело ожило желанием и нуждой. Появилась болезненная тяга укрепить эту связь между нами, подпитать её и помочь ожить. Я выжег в памяти воспоминание об одном нашем поцелуе, и эта мысль и видение обеспокоенного лица Орина помогли мне сократить расстояние с Коэном.

На этот раз, когда наши губы соприкоснулись, это была моя инициатива. Губы Коэна смягчились и раскрылись почти сразу же, ища большего. От танца его языка в моём рту по моей коже бежали мурашки, но когда он втянул мою нижнюю губу в свой рот, слегка прикусив, беря контроль и толкая нас дальше, что-то изменилось. Это казалось таким правильным, и всё же таким невероятно неправильным. Поцелуй был совсем не таким, и моё тело наполнилось виной.

Я отстранился от его губ и открыл глаза. Его губы оставались на половину приоткрытыми, и в его глазах сиял лунный свет.

Головокружительное замешательство и пересиливающее ощущение неправильности заставили меня сделать шаг назад.

Что я делал?

Качая головой, я вытер губы.

— Я не могу этого сделать.

За все свои взрослые годы я никогда не изменял парню, и всё же в этот момент по моей коже ползло именно такое отвратительное ощущение. Сожаление и глубокая вина.

А мы с Орином даже не встречались. Так ведь?

Я ненавидел, что моё тело тянуло к Коэну точно так же, и я оттолкнул эти чувства. Этого было достаточно, чтобы появилось желание вырвать себе волосы.

Сочетание желания и вины было не самым уютным. Это сочетание не было естественным, и чувства не подходили друг другу.

— Всё в порядке, малыш. Многое нужно обдумать. Я понимаю. Идём, я замёрз.

Он надел варежки обратно и ждал, пока я поведу его обратно в дом.

То, что произошло, на Коэна повлияло меньше, чем на меня. Я весь вечер думал, отчитывал себя и стыдил за то, что случилось.

Моя семья была больше сосредоточена на паззлах и десерте, чтобы что-то заметить, и к тому времени, как мы попрощались, все расслабились, и внимание Коэна ко мне стало ожидаемым и нормальным. Я знал, что позже мне нужно будет всё объяснить.

«Как я объясню что-то, чего даже сам не понимаю?»

Было почти десять к тому времени, как я остановился у дома Орина. У дома Коэна. Он не вышел и развернулся на сидении, когда я припарковал машину.

— Хочешь зайти? — спросил он.

Я не мог смотреть на него и смотрел через лобовое стекло.

— Нет, спасибо. Уже поздно. Мне, наверное, пора домой.

Он молчал, но не уходил. В конце концов, я повернулся к нему и поймал на себе его взгляд.

— Просто помни, что я тебе сказал, ладно? Ты всё усложняешь в своей голове, а так быть не должно. Ты мне нравишься, Вон, и я думаю, хоть ты с этим борешься, я тебе тоже не так уж безразличен, — он поймал мой подбородок и наклонился, оставляя нежный поцелуй в уголке моих губ. — Доброй ночи.

Затем он ушёл. Он поспешил к двери, нашёл свои ключи и вошёл в дом. Я сидел на подъездной дорожке следующие пять минут, потерявшись в мыслях.

Мне на ум пришли слова Эвана, которые он сказал несколько месяцев назад. И я задумался, действительно ли это за гранью моего понимания. Мне следовало остановиться на дружбе. Такие у меня были намерения. Но моя связь с Орином вышла из-под моего контроля и без моего осознания. И вот, меня обуревало чувство вины, замешательство, стыд и желание к парню — возможно, к двум парням — построить отношения с которыми я понятия не имел как. Что ещё хуже, я влюблялся в него и знал это.

Как с невозможной картиной, чем дольше я смотрел на это, тем больше от меня ускользали ответы. Может быть, ответов не было. Может, ничего большего быть не могло.

Так как у Лукаса была своя семья, и мои родители поехали навестить дальних родственников на Рождество — с которыми я не был близок — двадцать пятое число было типичным днём, который я проводил дома один. В прошлом я никогда не был против этого, но этот год был другим. После ужина у моих родителей несколько дней назад, мои мысли завязывались в узлы.

Эван был занят празднованием с собственной семьёй, и в этом году добавилась семья его девушки. Мы оба были заняты почти неделю, так что мой слушатель был недоступен, и мне нужно было разбираться с мыслями самостоятельно.

Пытаясь найти успокоение в своей рождественской рутине, я приготовил себе большой завтрак из яичницы и тоста и отнёс его к дивану, чтобы насладиться марафоном праздничных фильмов по телевизору. У меня не было ёлки, и я никогда не трудился вешать украшения, так что фильмы были единственным напоминанием, что сегодня Рождество.

В отличие от прошлых лет, я не наслаждался своим одиночеством, и чем упорнее я старался сосредоточиться на настоящем, тем дальше уплывали мои мысли.

Вечер с Коэном проносился перед глазами каждый раз, когда я их закрывал, и смешанные чувства, от которых я не мог избавиться, возвращались с полной силой. Я думал об Орине и заново переживал каждый день, который мы провели вместе, обдумывал все подробности нашей дружбы. Мои попытки сосредоточиться чисто на этой дружбе провалились, и вернулось желание, от которого болело сердце.

Это было невозможно.

Чем больше я узнавал про Орина — не смотря на то, что иногда это всё больше беспокоило — тем больше меня к нему тянуло. Раздумывая, я заметил, что ему стало уютнее рядом со мной, и с каждым днём он начал всё больше раскрываться.

Сердцем я знал, что развить что-то больше дружбы скорее всего невозможно, но я не мог не желать, чтобы мы попробовали. Заходя в эти воды, я представлял, какие обстоятельства стояли у нас на пути.

Всевозможные.

Орин доказал, что физическая близость является триггером. Забудьте о сексе или обнажении, я едва мог поцеловать этого мужчину, не вызывая проблем.

И всё же, однажды я его поцеловал.

Он скромничал и дрожал, но я не потерял его. Почему тот момент был другим?

Это подогревало надежду, и я не спешил позволять этому ростку прорости. Тем не менее, вот он, прорывался к жизни у меня внутри, моля дать ему шанс.

Моя завтрак остыл, и когда я вспомнил о нём, поставил нетронутую тарелку на кофейный столик и вздохнул. Пока я раздумывал, закинуть ли его в микроволновку, в кармане завибрировал мой телефон.