К О Л Ы В У Ш К А

ИСААК БАБЕЛЬ

Колывушка. (Из книги «Великая Старица»)

По изданию:

Исаак Бабель. Избранное. стр. 204-210

Автор: Исаак Бабель

Языки: Русский

Издательство: Современное слово

ISBN 985-443-029-4

1998 г.

КОЛЫВУШКА(Из книги «Великая Старица»)

Во двор Ивана Колывушки вступило четверо — уполномоченный РИКа

Ивашко, Евдоким Назаренко, голова сельрады, Житняк, председатель колхоза, только что образовавшегося, и Адриян Моринец. Адриян двигался так, как

если бы башня тронулась с места и пошла. Прижимая к бедру

переламывающийся холстинный портфель, Ивашко пробежал мимо сараев и

вскочил в хату. На потемневших прялках, у окна, сучили нитку жена Ивана и

две его дочери. Повязанные косынками, с высокими тальмами и чистыми

маленькими босыми ногами — они походили на монашек. Между

полотенцами и дешевыми зеркалами висели фотографии прапорщиков, учительниц и горожан на даче. Иван вошел в хату вслед за гостями и снял

шапку.

— Сколько податку платит? — вертясь, спросил Ивашко.

Голова Евдоким, сунув руки в карманы, наблюдал за тем, как летит

колесо прялки.

Ивашко фыркнул, узнав, что Колывушка платит двести шестнадцать

рублей.

— Бильш не сдужил?..

— Видно, что не служил…

Житняк растянул сухие губы, голова Евдоким все смотрел на прялку.

Колывушка, стоявший у порога, мигнул жене; та вынула из-за образов

квитанцию и подала уполномоченному РИКа.

— Семфонд?.. — Ивашко спрашивал отрывисто, от нетерпения он ерзал

ногой, вдавливая ее в половицы.

Евдоким поднял глаза и обвел ими хату.

— В этом господарстве, — сказал Евдоким, — все сдано, товарищ

представник… В этом господарстве не может того быть, чтобы не сдано…

Беленые стены низким, теплым куполом сходились над гостями. Цветы в

ламповых стеклах, плоские шкафы, натертые лавки — все отражало

мучительную чистоту. Ивашко снялся со своего места и побежал с вихляющим

портфелем к выходу.

— Товарищ представник, — Колывушка ступил вслед за ним, —

распоряжение будет мне или как?..

— Довидку получишь, — болтая руками, прокричал Ивашко и побежал

дальше.

За ним двигался Адриян Моринец, нечеловечески громадный. Веселый

виконавец Тымыш мелькнул у ворот, — вслед за Ивашкой. Тымыш мерил

длинными ногами грязь деревенской улицы.

— У чому справа, Тымыш?..

Иван поманил его и схватил за рукав. Виконавец, веселая жердь, перегнулся и открыл пасть, набитую малиновым языком и обсаженную

жемчугами.

— Дом твой под реманент забирают…

— А меня?..

— Тебя на высылку…

И журавлиными своими ногами Тымыш бросился догонять начальство.

Во дворе у Ивана стояла запряженная лошадь. Красные вожжи были

брошены на мешки с пшеницей. У погнувшейся липы посреди двора стоял

пень, в нем торчал топор. Иван потрогал рукой шапку, сдвинул ее и сел.

Кобыла подтащила к нему розвальни, высунула язык и сложила его трубочкой.

Лошадь была жереба, живот ее оттягивался круто. Играя, она ухватила хозяина

за ватное плечо и потрепала его. Иван смотрел себе под ноги. Истоптанный

снег рябил вокруг пня. Сутулясь, Колывушка вытянул топор, подержал его в

воздухе, на весу, и ударил лошадь по лбу. Одно ухо ее отскочило, другое

прыгнуло и прижалось; кобыла застонала и понесла. Розвальни перевернулись, пшеница витыми полосами разостлалась по снегу. Лошадь прыгала передними

ногами и запрокидывала морду. У сарая она запуталась в зубьях бороны. Из-

под кровавой, льющейся завесы вышли ее глаза. Жалуясь, она запела.

Жеребенок повернулся в ней, жила вспухла на ее брюхе.

— Помиримось, — протягивая ей руку, сказал Иван, — помиримось, дочка…

Ладонь в его руке была раскрыта. Ухо лошади повисло, глаза ее косили, кровавые кольца сияли вокруг них, шея образовала с мордой прямую линию.

Верхняя губа ее запрокинулась в отчаянии. Она натянула шлею и двинулась, таща прыгавшую борону. Иван отвел за спину руку с топором. Удар пришелся

между глаз, в рухнувшем животном еще раз повернулся жеребенок. Описав

круг по двору, Иван подошел к сараю и выкатил на волю веялку. Он

размахивался широко и медленно, разбивая машину, и поворачивал топор в

тонком плетении колес и барабана. Жена в высокой тальме появилась на

крыльце.

— Маты, — услышал Иван далекий голос, — маты, он все погубляет…

Дверь открылась; из дому, опираясь на палку, вышла старуха в

холстинных штанах. Желтые волосы облегали дыры ее щек, рубаха висела как

саван на плоском ее теле. Старуха ступила в снег мохнатыми чулками.

— Кат, — отнимая топор, сказала она сыну, — ты отца вспомнил?.. Ты

братов, каторжников, вспомнил?..

Во двор набрались соседи. Мужики стояли полукругом и смотрели в

сторону. Чужая баба рванулась и завизжала.

— Примись, стерво, — сказал ей муж.

Иван стоял, упершись в стену. Дыхание его, гремя, разносилось по двору.

Казалось, он производит трудную работу, вбирая в себя воздух и выталкивая

его.

Дядька Колывушки, Терентий, бегая вокруг ворот, пытался запереть их.

— Я человек, — сказал вдруг Иван окружившим его, — я есть человек, селянин… Неужто вы человека не бачили?..

Терентий, толкаясь и приседая, прогнал посторонних. Ворота завизжали

и съехались. Раскрылись они к вечеру. Из них выплыли сани, туго, с перекатом, уложенные добром. Женщины сидели на тюках, как окоченевшие птицы. На

веревке, привязанная за рога, шла корова. Воз проехал краем села и утонул в

снежной, плоской пустыне. Ветер мял снизу и стонал в этой пустыне, рассыпая

голубые валы. Жестяное небо стояло за ними. Алмазная сеть, блестя, оплетала

небо.

Колывушка, глядя прямо перед собой, прошел по улице к сельраде. Там

шло заседание нового колхоза «Видродження». За столом распластался

горбатый Житняк.

— Перемена нашей жизни, в чем она есть, ця перемена?

Руки горбуна прижимались к туловищу и снова уносились.

— Селяне, мы переходим к молочно-огородному направлению, тут

громаднейшее значение… Батьки и деды наши топтали чоботами клад, в

настоящее время мы его вырываем. Разве это не позор, разве ж то не ганьба, что, существуя в яких-нибудь шестидесяти верстах от центрального нашего

миста — мы не поладили господарства на научных данных? Очи наши были

затворены, селяне, утекать мы утекали сами от себя… Что такое обозначает

шестьдесят верст, кому это известно?.. В нашей державе это обозначает час

времени, но и цей малый час есть человеческое наше имущество, есть

драгоценность…

Дверь сельрады раскрылась. Колывушка в литом полушубке и высокой

шапке прошел к стене. Пальцы Ивашки запрыгали и врылись в бумаги.

— Посбавленных права голоса, — сказал он, глядя вниз на бумаги, прохаю залишить наши сборы…

За окном, за грязными стеклами, разливался закат, изумрудные его

потоки. В сумерках деревенской избы в сыром дыму махорки слабо блестели

искры. Иван снял шапку, корона черных его волос развалилась.

Он подошел к столу, за которым сидел президиум, — батрачка Ивга

Мовчан, голова Евдоким и безмолвный Адриян Моринец.

— Мир, — сказал Колывушка, протянул руку и положил на стол связку

ключей, — я увольняюсь от вас, мир…

Железо, прозвенев, легло на почернелые доски. Из тьмы вышло

искаженное лицо Адрияна.

— Куда ты пойдешь, Иване?..

— Люди не приймают, может, земля примет…

Иван вышел на цыпочках, ныряя головой.

— Номер, — взвизгнул Ивашко, как только дверь закрылась за ним, —

самая провокация… Он за обрезом пошел, он никуда, кроме как за обрезом, не

пойдет…

Ивашко застучал кулаком по столу. К устам его рвались слова о панике и