- Конечно-конечно! Сейчас! – выбежала из комнаты. Зачем? А кувшин на столе?

- Лежи. Не шевелись пока.

Я попытался открыть рот, спросить. Он положил шершавую ладонь на рот.

- Молчи. Не говори.

Ведун осмотрел глаза, прощупал руки, ноги, помял живот, помассировал ступни.

- Вроде все хорошо. Ну наконец-то. Держи-ка, – сунул мне что-то плоское и соленое в рот. – Не глотай, пусть рассосется.

Вошла мама, принесла кружку. Ведун взял, насыпал в нее целую пригоршню какого-то порошка, пахнущего травой и малиной, размешал. Получилась густая кашица. Перелил массу в чудной ковшичек с узким носиком.

- Рассосалось? – я кивнул. – Молодец. Давай потихоньку… – поднес носик ковшика ко рту. Я осторожно глотнул. Как вкусно! Мята, щавель, малина, брусника, какая-то трава незнакомая, немного меда. Высосал все до капельки. – Умница, малыш. Теперь давай, баиньки.

Я опять кивнул, закрыл глаза и моментально заснул.

Проснулся от наглого солнечного лучика, лезущего в глаза. На дворе – белый день. Сколько я проспал-то? Вот я засоня. Тихо шуршали листиками, переговаривались березы и осины. Одуряюще пахли фиалки на подокнонике. Защебетала какая-то пичуга. Во дворе залаяла собака, зацарапал когтями по стволу березы кот, шипя на пустобреху. На кухне трещали полешки в печке.

Так, минуточку. Какие листики?

По лестнице протопал Наррав.

- Флерран, сынок, проснулся! – он ворвался в комнату, принеся с собой запах дерева и лака. Мастерил, наверное, что-то. С грохотом поставил табурет, сел рядом с постелью. – Как ты, хороший мой?

Залетела мама, запахло хлебом и ягодами. У нас на завтрак пирог? Это здорово!

- Хороший мой, ну наконец-то, открыл глазки! Мы уж испереживались все! Хоть ведун и успокаивал, но все равно, уж вторые сутки спишь, не добудиться.

- Ээээ? – разлепил я рот. Пить хочу, умираю.

- Пить? – мама взяла кувшин со стола, налила в кружку. – Давай, хороший мой, потихоньку.

Папа гладил меня по руке. Такой встрепанный, смешной.

Вода, холодненькая, объедение!

Я смотрел на своих любимых, мне так тепло сделалось, я заулыбался. Попытался руку поднять, но она была такая тяжеленная.

- Не спеши, малыш, все потихоньку будем делать, – папа помог мне приподняться и сесть, поправил подушку. – Кушать хочешь?

Я прислушался к себе, в животе тут же забурчало.

- Сейчас-сейчас! – мама выбежала.

- Какая ты сплюшка… – папа потрепал меня по голове. – Ну ничего, на все лето отоспался. Что теперь ночами делать будешь? – улыбнулся он. Я зевнул. Так хорошо!

Пришла мама, принесла вкуснющую кашу. Кормила меня с ложечки, руки все никак не поднимались. Папа молчал и гладил меня по руке.

Я покушал и зевнул. С ума сойти, вроде только проснулся и опять спать хочу! Папа поправил мне постель, помог улечься, мама чмокнула меня, и они вышли.

========== Глава 6 ==========

В следующий раз я проснулся затемно. В доме – тишина. Все спят? Я попытался пошевелиться – руки слушались, но были такими же тяжелыми. Ноги вроде чувствовал, но тоже не мог двигать, только пальчиками подергал. Чудно. Когда заболел, снег лежал, а сейчас весна уже? В приоткрытое окно залетела ночная бабочка. Красивая. Крылышки бархатные, сиреневые с серебристым отливом. Усики мохнатые. Такая толстушка! Потыкалась в стекло, нашла щелочку, вылетела в прохладную ночь. Я вздохнул. Так хорошо пахнет! Мята под окном, приятно… Душица так густо пахнет, как будто нос туда сунул.

Глаза чесались. Я кое-как приподнял руку, почесал. Поцарапался. Ээ? На руках ногти отросли. Как когти, блин! Ладно, попрошу утром ножницы. Хватит валяться. Всю весну так просплю.

Лежал и любовался в окно. Листики осины серебрились на ветру. Запела пичужка. Скоро рассвет. Небо медленно светлело. Листики окрасились розовым. И чего я раньше такой красоты не замечал? Столько времени на сон почем зря тратил! Раньше… Раньше?

У меня перехватило дыхание. Раньше я становился слепым, как крот, стоило погасить лампу! Спотыкался ночью в своей собственной комнате! И уж тем более не любовался на роспись на стене при лунном свете, потому что за окном для меня была тьма-тьмущая, неважно, какая там луна, растущая или полная! А сегодня новолуние. И мне света достаточно, чтоб в подробностях рассмотреть трещинки на полках!

На кухне зашумели, чиркнула спичка, затрещал огонь. Мама моя! Я прислушался. Папа умывается, фыркает, как морж. Сестра причесывается, напевает тихонько что-то про березку. Братья с утра пораньше переругиваются потихоньку, шуршат соломой, насыпают зерно курам. Старший брат с женой милуются. Запищала мышь, пойманная цепкими лапами кота.

Я зажмурился, замотал головой и зажал уши руками. Это что такое! Не-не-не, не хочу! Что происходит?! Сердце забилось, как заполошное, из глаз потекли слезы… не хочу, не хочу! Попытался вытереть глаза, расцарапался, разревелся ещё пуще! Не надо, не хочу! Дернулся, попытался сесть, задел кувшин, стоящий на табуретке рядом. Он опасно закачался. Нет! Щас грохнется, все сбегутся, а я в слезах и соплях! Я потянулся к нему, но раньше он заледенел и куском льда глухо стукнулся о пол. От кувшина по полу пополз иней, перебираясь на стену, закручиваясь в снежные узоры.

- Аааа! – я сжался у стены, выдохнув пар изо рта.

- Что!!! – дверь распахнулась, влетел отец, поскользнулся на полу, устоял. Меня затрясло. Руки просто сводило, я жутко замерз, как будто внутри лед царапался. – Сарраш! Живо горячего! – рявкнул в коридор. Подбежал ко мне, залез на кровать, схватил в охапку. – Успокойся, ну же, маленький мой, все хорошо…

А я не могу успокоиться, на щеках лед кусается. Папа пар выдыхает, крепче к себе прижимает:

- Всё, все позади, я с тобой, не бойся, все кончилось! – «только началось!» - хотел крикнуть я, но изо рта только пар. – Чего ты напугался, хороший мой? Ну, что ты. Давай, я тебя на кухню отнесу, погреешься. Замерз?

Он схватил меня в охапку вместе с одеялом и понес вниз. Мама замерла в коридоре с горячей кружкой, у меня даже на расстоянии щеки запекло, как будто кипятка на них плеснули. Я отшатнулся и зарылся в одеяло.

- Сарраш, давай вниз.

Она кивнула, пропустила нас и пошла следом.

На кухне был ужас. От горячего воздуха у меня заслезились глаза и зачесалась кожа.

- Терпи, терпи, хороший мой. Скоро все пройдет!

Я плакал и пытался укрыться одеялом, в нем было хорошо и прохладно. Папа заметил это и стал выпутывать меня из одеяла, я тянул обратно.

- Надо, хороший мой, надо согреться.

Какой согреться? Я перестал понимать, что происходит. Зачем греться? Почему так жарко? Как в бане перетопленной! Мочи нет терпеть! Они что, специально так натопили? А зачем? Весна ведь вроде?

Мама поднесла ту кружку с горячим отваром. Я дернулся подальше от этого кипятка, но задел неловко, мне плеснуло на руку.

- Ааа! – заплакал я, прижимая обожженную руку. Зачем она так! Не хочу!

- Сарраш, дай холодной!

- Сейчас, – повернулась к раковине, запричитала тихонько: – Да что ж это такое, как же так, маленький мой… – а я всё слышал. Взял протянутую кружку. То, что надо, тепленькая. Присосался. На донышке плавали кусочки льда. Я уставился на них, выпучив глаза. Тепленькая? Мама взяла кружку, посмотрела на льдинки, выплеснула в окно. – Потерпи, малыш, скоро отпустит, немного осталось. Ведун обещал, все будет хорошо, как раньше, нет, еще лучше будет.

Как раньше? А сейчас как?

- Шшшарко… - смог выдавить я. – Шшарко мне, дыш-шать нечем.

- Ну ничего, скоро пройдет, потерпи еще чуть-чуть, - шептал батя, качая на руках. Мама всхлипнула. Да что это я! Маму расстроил.

- Маа… – прошелестел я, протянул руку. Белую! Совершенно белоснежную! С голубыми ногтями! Крик застыл во рту…

- Флерран! – она схватила протянутую руку. – Посмотри на меня! – а я не мог глаз отвести от своей странной конечности. – Смотри на меня! – она тряхнула руку, взялась горячей ладонью за подбородок, поднимая лицо вверх. Папа прижал крепче к горячему животу. Я это сквозь одеяло чуял, он как печка. У него жар? У мамы тоже? Они заболели? Или я? Она залепила мне пощечину. Я вздрогнул. Чувство, что щека треснула. Прижал ладонь к обиженной щеке. – Смотри на меня, очнись же! Ты дома, ты живой, мы любим тебя! – она заплакала. – Маленький мой, ну же, давай, отомри, ты сильный, ты сможешь!