– Можно раскрыть? – спросил я.

– Только осторожно, – разрешил лейтенант, пожав плечами. – Не понимаю, что это даст.

Да я и сам не понимал. Мне никогда не приходилось видеть обезьян достаточно близко, и я совершенно не был уверен, отличу ли обезьянью шерсть от меха панды или обычной синтетики. Зато я вспомнил сон наяву, который видел у даоса.

Несколько раз, когда мы с горным духом работали в его алхимической лаборатории, я случайно касался его мощной волосатой лапы, и сохранил тактильное ощущение от мягких длинных волос.

Я потрогал подобранные лейтенантом волокна, но их было слишком мало, чтобы сказать что-то определенное.

Однако про себя я подумал:

«Духу, который у себя в горной пещере все время занимается алхимией, вполне могли понадобиться человеческие мозги как ингредиент для какого-нибудь адского варева».

Обдумывая все это, я щупал двумя пальцами шерсть, как будто собирался ее покупать. Лейтенант в это время внимательно следил за выражением моего лица, а потом неожиданно что-то резко прочирикал. Лица солдат сразу посуровели, и они решительно повели дулами автоматов в нашем направлении.

– Он говорит, что мы что-то скрываем, – перевела мне Яо усталым голосом, – и поэтому вынужден нас задержать.

– Объясни этому бравому вояке, что в таком случае ему придется искать в джунглях израильского консула, – раздраженно сказал я. – Впрочем, я не возражаю. Все, чего мне сейчас хочется – поскорее покинуть этот чертов лес.

Лейтенант дал какое-то указание солдатам, один из них приблизился ко мне и жестами показал, что хочет меня обыскать. Я позволил ему это сделать; естественно, он ничего не нашел (даже ножа у меня с собой не было – ну не глупость ли?) Еще один солдат подошел к Яо и смущенно остановился, не решаясь начать обыск. Яо что-то гневно крикнула и принялась выворачивать карманы. Из одного кармана куртки она извлекла аккуратный платочек и бросила его на траву, из другого – косметичку (в джунглях для женщины это, конечно, предмет первой необходимости). В раздражении Яо бросила пластмассовую косметичку, чуть ли не на середину поляны. Коробочка ударилась о торчащий из травы камень, раскрылась, и маленькое внутреннее зеркальце треснуло.

Оттуда выскользнул сгусток яркого солнечного света и моментально разлился по поляне. Трава под нашими ногами вдруг стала скользкой, земля стала крениться, и мы полетели куда-то вниз.

«Только бы солдаты в панике не стали стрелять!» – подумал я.

…Все-таки у солдат хватило ума не обмениваться автоматными очередями – иначе любого из нас могло зацепить шальной пулей. Земля под нами неожиданно приобрела свойства водоворота (землеворота?), мы втягивались в воронку, доверху наполненную желтым туманом, и неожиданно, когда уже ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки, пришли в состояние свободного падения.

В такие моменты перед глазами должна проноситься вся жизнь. Моя этого сделать не успела, потому что уже через несколько секунд полета я потерял сознание.

Пробуждение вряд ли можно было назвать приятным. Ломило все тело, к тому же я нашел себя лежащим в каком-то колючем кустарнике. Я подвигал руками, ногами – ничего вроде не сломано. С некоторым трудом встал, и с удовольствием заметил, что симптомов сотрясения мозга тоже пока не наблюдается.

Вокруг меня, куда не кинешь взгляд, расстилалась малоприветливая равнина, поросшая тем же корявым кустарником, который послужил мне ложем. Небо было белым, как молоко. Я взглянул на часы – они шли, показывая шесть часов… Утра или вечера – понять не представлялось возможным. Но где же мои спутники?

– Яо! – закричал я. – Ты жива?!

Ответом мне были малоприветливые возгласы на китайском языке, и из кустов метрах в пяти от меня поднялся давешний лейтенант – весь поцарапанный, потерявший свой гонор и фуражку. Увидев меня, он не попытался продолжить процесс ареста, а тоже закричал:

– Яо! – и еще что-то по-китайски, очевидно, призывая своих солдат.

Так мы кричали еще несколько минут, время от времени замолкая и прислушиваясь.

Никакого ответа. О печальном исходе мне даже не хотелось думать, поэтому, чтобы отвлечься, я спросил у лейтенанта:

– А ты хоть по-русски понимаешь?

Он удивленно посмотрел на меня, уловив вопросительную интонацию, замахал головой – «нет, мол».

– Что ж вас в школе русскому не учат? А еще говорили, что русский с китайцем – братья навек…

В голове у меня всплыла еще одна фраза, оставшаяся с тех времен, когда мой институтский товарищ учил японский язык.

– Ваташи ю-мас нихон го? – так, по крайней мере, я запомнил вопрос «Говорите ли вы по-японски?»

Лейтенант посмотрел на меня еще удивленнее, подошел поближе, высмотрел между кустами ровное местечко, присел, и стал пальцем чертить в пыли иероглифы.

– Да это я пошутил! – конечно, если бы я знал японский, то мог бы понять и китайские иероглифы – графика у них сходная. – It's a joke!

– Вы знаете английский? – вдруг заговорил летеха на языке Шекспира. Ну, приблизительно Шекспира – видно, какие-то начатки английского в училище он ухватил.

– Где мы? Что это за место? – мне ничего не оставалось, как перейти на английский, и дальше беседа велась в том же ключе. Иногда лейтенанту не хватало слов, и он недостающее показывал жестами, но в целом мы могли кое-как объясниться.

– Как тебя зовут? – наконец спросил я у вояки. До меня дошло, что во время вчерашнего застолья мы так толком и не познакомились.

– Я Гао, – сказал лейтенант.

– А я – Бэнджамин Таль. Но если скажешь просто «Бэн», то я пойму.

Только тут я заметил, что у Гао на боку висел планшет. Он его раскрыл, и принялся сверяться с картой, оглядываясь по сторонам.

– Ничего похожего, – наконец со вздохом сказал он. – Вот посмотри – мы были здесь…

Он показал карту мне. Она выглядела так же, как и знакомые мне топографические карты, только легенда на ней была нанесена иероглифами.

– Вся местность окружена горами – я же отсюда не вижу ни одной.

– Пойдем, может, отыщем какую-то дорогу, – предложил я.

– Но где мои солдаты? И где твоя переводчица? Они должны быть где-то неподалеку. Я выстрелю пару раз – может, кто услышит…

Он вытащил из кобуры аккуратный черный пистолет неизвестной мне системы, выстрелил раз, затем другой, после чего спрятал его обратно.

– Я не хочу зря тратить патроны, они могут нам еще пригодиться, – пояснил он.

Мы прождали где-то с четверть часа, но на выстрелы никто не спешил.

– Ну что же, пойдем, – согласился Гао, и мы пошли, пробираясь между кустами.

Кругом, как назло, не было ни одной тропинки, и уже через несколько километров мы изрядно утомились.

– Эй, Гао, а попить чего-нибудь у тебя найдется? – облизывая пересохшие губы, спросил я.

Не отвечая, он достал небольшую фляжку, протянул мне:

– Там есть немного воды. Пей экономно.

Я сделал несколько глотков и вздохнул:

– Эх, сейчас бы источник какой-нибудь найти…

– Поищем…

– А лес этот какой-то странный, – вдруг заметил я.

– Что ты хочешь сказать?

– Ну, смотри, сколько мы уже идем – а ни одного зверя не видели. Ладно, скажем, мы их распугиваем. А птицы где?

Мы оба, как по команде, задрали головы в белое небо – в самом деле, ни одной птички!

– Слушай, а ведь и комаров нету! – вдруг сообразил Гао. – Когда мы шли в лес, нам досаждала мошкара, а сейчас ни одного комарика вокруг.

– Комаров мы замечаем только тогда, когда они есть! – наставительно заметил я.

Мы продолжили наш путь, уже внимательно поглядывая по сторонам – нет ли где под кустами ручейка. Но почва под нашими ногами была сухой. Может, в низине где обнаружится…

Тут я обратил внимание, что земля имеет небольшой уклон – мы все время спускаемся вниз. Перед этим, когда мы вышли из деревни, то тоже спускались – лес находился в низине. То есть если бы мы оставались в лесу, то сейчас должны были бы подниматься – обратно к деревне… Что это значит? Что нас в бессознательном состоянии перевезли на много километров?