Дождь шел за нами по пятам, накрыв столицу сплошной стеной.

В ту же ночь в большой людной таверне на тюфяке пахнувшем свежей травой и осенью я увидела продолжения сна, очень надеясь, что и его оставлю далеко позади. Позже я все же внесла его как и предыдущие в дневник, и как показало время сделала я это не зря.

…За спинами, впившихся друг в друга взглядами мужчин, бесновалось пламя костра, те самые врата, что открывают душам умерших путь к богам. Маленькое мое человеческое сердце заныло в предвкушении беды. Сестры рядом напряглись: средние искали поддержки мужей, старшие… они видели Сальтирина на поле боя и знали отца и его силу лучше меня. Я же была слишком далека от битв и магии, но одного взгляда на старшую Миану, было достаточно, чтобы понять — для отца это приговор.

Только теперь мне чуть приоткрылась завеса тайны тихих разговоров Караласа и Аракиан о нем. Только теперь в памяти закопошились воспоминания о том, как огневолосый заслужил благоволение герцога несколько лет назад, уничтожив отряд вражеских магов соседнего королевства, вторгшийся на территорию Лакраса. Сальтирину прощалось и разрешалось больше других. Так всегда, тот, кто-то близок к драконам и линормам, вызывает в окружающих чувство трепета и даже страха, а с учетом того, что умения Сальтирина выходили за привычные рамки, за грань понимания, чувства эти только усиливались.

Огневолосый молчал, слова Караласа удивили пребывавшего еще в возбуждении после скачки и в смятении от моего «оправившегося» вида Сальтирина: едва оказавшись возле меня его ладонь легла на мою щеку, а глаза были полны неверия, скляночка из драгоценного стекла выпала из пальцев и зазвенела по камням, устилавшим погребальную площадку. Сосуд не разбился, наверняка, магия помешала хрупкому стеклу познать твердость камня.

Я смотрела в его глаза и чувствовала себя потерявшейся в далеком краю, где океан бьется о высокие скалы, где ветра раздувают паруса гномьих кораблей. Волосы Сальтирина слились с пламенем, бушевавшим за его спиной, сами стали огнем, ореолом. Он вдруг показался мне тем, о ком я слышала столько рассказов и сказаний, Драконоподобным полным магии и силы, и чтобы скрыть смятение я опустила глаза.

Догадка о том, что воин проделал что-то невероятное, чтобы принести мне этот пузырек, и возможно спасти жизнь, была задвинута далеко при мысли о возможной гибели отца.

Каралас тяжело дышал, пламя жило и внутри него. Такое же ревущее и неудержимое, полное боли, ему еще надолго хватит дров — воспоминаний по ушедшей Аракиан.

А я не могла скинуть оцепенение. Представить, что отца не станет, было невозможно. И больше уже не задумываясь об обычаях, чести и позоре, обязанности женщины без дара помалкивать, я рванулась к противникам, встав между ним. Оба оторвали взгляды друг от друга и обратили взоры на меня.

— Прошу вас, заклинаю… — я сложила руки и умоляюще посмотрела на Сальтирина. — Вы же можете отказаться? Прошу, не отнимайте у меня отца!

Я не говорила, я истово молилась, готовая упасть на колени, сделать все что угодно, чтобы огневолосый отказался от поединка. Бряцание оружия заставило меня смахнуть слезы, застилавшие глаза. Рядом остановился герцог.

— Ты уверен в своем решении, Каралас? — герцог был в печали, ведь он тоже не верил, что отец сможет победить чужака.

— Ария, вернись к роду, — тихо, но сурово приказал отец.

Но я уже закусила удила. Потерять отца теперь для меня было равносильно смерти. Боги, зачем я отдала свою руку Сальтирину?!

— Государь наш, — обратила я заплаканное лицо к Борталу, — прошу, останови это безумие. Молю тебя.

— Я не могу, дитя. Если Сальтирин не примет вызов, это удар по его месту в круге, твой же отец бросил вызов, а ты знаешь, он не может отказаться от своих слов. К тому же он забрал тебя из рода мужа, на что права не имел.

Герцог пристально посмотрел на Сальтирина. Тот уже справился с удивлением и сейчас глаза его сияли, и в них явно присутствовала решимость и… сожаление, причем последнее было обращено ко мне.

— Выбор был твой Каралас! Я принимаю вызов! — слова Сальтирина хоть и были сказаны тихо, но услышали их все присутствующие.

Отчаяние снесло меня гигантской волной, такой, что рушит скалы и уносит их в пучину. Я шарила взглядом по лицам в поисках спасения и помощи.

— Мой государь, есть способ не дать поединку свершиться и примирить воинов, — к нам, замершим, подошел Таралас, тяжело опираясь на посох, изрезанный рунами. — Боги дали нам обычай избежать позора. Но согласится ли на это Ария?

— На все согласна! — кинулась я к дяде.

От фигуры Верховного Жреца повеяло холодом.

— Маг, желающий примерить стороны, мог бы сразиться на выбор с тремя воинами Левой руки. Но ты — обделенная, Ария, и можешь лишь принять позор воинов на себя.

— Я даже слушать этого не буду! — рявкнул Каралас, схватив меня за локоть. — Тар! Твои благовония лишили тебя разума? Это моя дочь! И благодаря ему, — кивнул он в сторону огневолосого, — она безумна.

— Твоя дочь хочет спасти твою глупую, старую голову и честь рода, и раз боги лишили ее разума, решает ее сердце, — Таралас ударил посохом о камень под ногами, высекая искры наконечником, знак того, что никто не имеет право спорить с Верховным Жрецом.

— Дядя, — я упала на колени и ухватила край одежды жреца, с этого момента я была неприкосновенна, рука отца отпустила мой локоть, но почтительного шага назад Каралас не сделал.

— Ты можешь принять их позор, но лишишься рода, твое имя будет вычеркнуто из всех источников, ты покинешь Лакрас, но перед тем как ты уйдешь, ты вытерпишь двадцать плетей. Дань непролитой крови во имя богов.

По толпе моих родственников пронесся ропот, отец зарычал. И, о чудо, заговорил огневолосый.

— Я отказываюсь от поединка. Пусть девушка остается в ее роде.

Бортал тяжко вздохнул.

— Ты уже принял вызов, Сальтирин. Перед вратами в иной мир и людьми. Слово воин назад не берет.

Я не осознавала в полной мере того, что мне грозит, того, что женщина там за стеной без мужчины долго не живет, если она не сильный маг, конечно, да к тому же раненая.

— Да, да, пожалуйста. Я согласна на все!

Аракиан, зря ты жизнь отдала за никчемную, лишенную магии названную дочь.

Я не поднимала глаз, боясь увидеть жалость и страх на лицах сестер и отца, папиного осуждения, его я боялась больше всего.

— Тогда пойдем, — жрец протянул мне руку и помог подняться. — Эту ночь ты проведешь в храме. Все свершится завтра, на рассвете.

— Ария! — рык отца и всполох пламени в его руках озарил лица окруживших нас людей не хуже погребального костра.

Жрец тяжело вздохнул из-под капюшона, лица его никто не видел, так заповедовали боги.

— Она могла отказаться, Каралас! Но выбрала свой путь. Она ныне под защитой богов.

Телохранители герцога окружили нас плотной стеной, отделяя меня от семьи, мужа, которого я видела лишь несколько раз, да и жизни.

Внутри крепостной стены стоял небольшой храм — маленькое, но добротное строение из камня с мощной дверью, украшенной узорами и символами. Сюда несли жители главной крепости герцогства свои горести и радости. По праздникам храм украшался еловыми ветками, отчего запах хвои сливался с запахом курившихся благовоний и создавал новый необычный аромат. Для меня в детстве это был аромат того, что отец и Аракиан будут дома, и все хорошо. Мы с названной мамой приносили к большому храмовому столу снедь: спелые яблоки и сыр, прохладное молоко из подполов. Каждый приносил что-то от рода к общему столу на праздничный пир. Мне нравились такие застолья: звучали барабаны и лютни, флейты, люди танцевали и пели. Наши боги были добры и щедры, однако, если надо, они могли быть суровыми и даже жестокими. Но если это способ спасти отца, я согласна и на жестокость.

Таралас молчал всю дорогу до крепости. Люди останавливались и смотрели вслед нашей процессии. Я знаю, они верили слухам и считали меня безумной. Но никто не осмелился высказать этого вслух, даже мальчишки, игравшие в камешки, пока рядом со мной шествовала укутанная в плащ фигура Жреца, маленьких хулиганов вряд ли бы смутили телохранители герцога, максимум что они сделали бы — надрали уши, а вот Жрец мог проклясть, а что может быть страшнее проклятия посланника богов?