— Чуть право… Еще немного… Еще правей… Одерживай… Так держать! — командует капитан рулевому и чувствует прилив восторга: «Вот он, Босфор, ворота в дальние моря и океаны!»

Но — внимание, внимание! Теперь не прозевать опасностей у берега: вблизи мысов прижимное течение.

А взгляд невольно задерживается на панораме берега, залитого светом восходящего солнца. Какая красота! Оба берега пестрят зелеными рощами, вокруг маленьких домиков белорозовые пятна цветущих миндальных садов. Крутые каменистые склоны разделены светлыми изгибами тропинок и дорог. Нет, не смотреть по сторонам! Тут должно быть еще одно опасное место. Да, вот она, подводная банка с мутной водой.

— Не сдавайся лево, рулевой!

Эти домики — вероятно, Фили-Бурну, а за ними — Анатоли-Кавак, — там, где развалины средневековой крепости с зеленой от времени башней. Всюду деревушки и дачи.

— Уже в Босфоре? — слышится голос.

Седов оборачивается. Это хозяин, толстый Серадиадис, вышел на палубу. Он в туфлях и в засаленном жилете. Поеживаясь от утреннего холодка, грек тянет из жилета золотые часы, смотрит на стрелки и по сторонам.

— Давно в проливе? — любопытствует хозяин.

— Скоро Буюк-Дере, — отвечает Седов так, как будто плавал по Босфору десятки раз.

И в самом деле кажется ему, что изгибы этих берегов знакомы с детства, с тех пор, как слушал рассказы постояльца-матроса и читал приложенное к старинной книжке наставление «Как проходить Боспорским проливом и Геллеспонтом». И даже эти полированные, словно игрушки, лодочки, как будто где-то видел: быть может, в толстой фроловской книге?.. Серадиадис объясняет: такие лодочки называют здесь «сандал», а вот те, побольше — «магуна». Но капитан уже не слушает. Он подносит к глазам бинокль: на берегу сигнальная мачта с флагом. Бухточка, много судов, желтое полотнище на мачте! Конечно, это Буюк-Дере. Тут карантин.

— Стоп машина!

С грохотом несётся из клюза якорная цепь. От берега бежит весь застланный коврами катерок, кормовой флаг на нем с полумесяцем. На «Султане» спущен парадный трап. По нему важно взбираются три турка в мундирах, с галунами, смуглые, с фесками на бритых головах.

— Where is the captain? ^[5]—слышится неясно Седову

 — I am the captain ^[6]—весело отвечает он, но дальше не знает, что сказать.

— О, such young! ^[7]—смеется смуглый человек, жмет руку и начинает быстро-быстро тараторить по-английски. Понять невозможно.

Выручает Серадиадис. Он говорит с приезжими по-турецки, переводит капитану просьбу предъявить судовые документы, списки команды и — для врачебного осмотра — выстроить всех людей на палубе. Турки мельком осматривают матросов, перелистывают документы, спрашивают о контрабанде.

Тогда Серадиадис ведет чиновников в свою каюту, открывает бутылку рома, роскошную коробку шоколадных конфет и предлагает русских папирос. В разговоре все чаще различает капитан знакомое слово «бакшиш». В конце концов чиновники получают от Серадиадиса какие-то деньги, треплют его и молодого капитана по плечу, скалят зубы и говорят: «Русс карашо». Зайдя еще по пути в навигационную рубку, чтобы показать на карте место стоянки в Золотом Роге, турки садятся на катер, машут рукой.

— Можно идти!

Пока грохочет брашпиль, выбирая якорь, молодой капитан напряженно вспоминает, что еще нужно сделать, когда приходишь в иностранный порт. Не показать бы чем-нибудь своей неопытности! Он берется за ручку машинного телеграфа, командует:

— Малый вперед!

Берега теперь — сплошное селение. В голубоватой воде пролива повторены тесно сдвинутые группы домов, загородные виллы, мечети с тонкими минаретами, кипарисовые рощи на кладбищах. За узким местом пролива, где оба берега перегорожены старинной стеной, пролив внезапно расширяется. Вдали — гладь Мраморного моря, а направо…

Направо — Царьград, сказочный город на семи холмах! Каждый из них поднял к небу огромные купола мечетей, башни, минареты, дворцы.

Нет, не время теперь рассматривать великолепную картину! Теперь — смотреть в оба!.. Как сказано в лоции?.. «Обойдя в кабельтове здания сераля, держать курс по створу, составленному знаком в средней части Галатского моста и группой кипарисов в глубине залива».

Легко сказать: держать курс! По курсу множество судов — и на ходу, и стоящих на якоре. Вот режет дорогу какой-то трехэтажный гигант с коронами на обеих трубах; таких еще не приходилось видеть. По правилу он должен уступить дорогу. Седов тянет за проволоку гудка. Голос «Султана» вплетается в шум огромного порта. Пароход-великан отвечает мощным ревом сирены, его нос катится вправо. Еще какой-то грязный грузовик — того гляди прорежет борт! Седов короткими рывками дергает проволоку гудка. «Султан» предупреждающе рявкает. Вот, кажется, место стоянки.

— Приготовиться к отдаче якоря. Из правой бухты вон… Отдать якорь!

— Сколько цепи травить?. — кричит с бака штурман.

Капитан медлит мгновение и уверенным, властным голосом отдает приказание:

— Травить три смычки. Стопора закаболить как следует!

Он снимает фуражку, вытирает лоб. платком, счастливо оглядывается.

Солнце уже высоко. Золотой Рог заставлен сотнями судов. На берегу, как пестрый узор на текинском ковре, раскинулся город. Спешат к «Султану» легкие лодочки — сандалы и каики. Люди в фесках цепляются баграми за иллюминаторы.

— Эй, вахтенный, подать им концы, а то они все стекла побьют!

Капитан спускается с мостика, чтоб проводить хозяина, который собрался на берег. Люди с каиков уже на палубе. Проворные, они успели превратить ее в базар. Суют в руки карточки прачек, портных, назойливо пристают, чтобы купили черепаховые портсигары, дешевые часы или смешные картинки. Раскидывают свертки плохих шелков, предлагают разменять русские деньги на лиры и пиастры. Отмахиваясь от надоедливых торговцев, Седов с Серадиадисом подходят к трапу. Хозяин говорит, что «Султан» простоит в Константинополе дней пять. Потом, если не удастся получить какой-нибудь груз, придется отправиться в Смирну за кунжутным семенем.

На следующий день с утра Седов поехал на берег. По каменным, изъеденным волной и моллюсками ступеням поднялся он на набережную в торговой части Галаты. И сразу же — не успел осмотреться — подхватила, понесла с собой возбужденная, голосистая южная толпа.

Толкаясь и задевая встречных, куда-то торопились, почти бежали разноцветные разноплеменные люди. Оглушали непонятный гортанный говор, звонки конок, рев верблюдов и ишаков, дребезжанье шарманок, гудки пароходов, крики уличных разносчиков.

Продавцы горячей еды с лотков, торговцы инжиром и халвой, калеными орешками и апельсинами орали во всю глотку, каждый старался перекричать соседа. Какой-то великан налетел на Седова и, балансируя лотком с рыбой на голове, дико вращая белками, прокричал в упор:

— Балык, балык!

Улица — сплошной базар. Вывески магазинов и лавочек, горы дымящегося мяса перед входом в шашлычные, блеск золота и драгоценностей в витринах меняльных контор и ювелиров — все нагло-кричащее, яркое, зазывное.

А что за лица вокруг! Казалось, они собрались со всего белого света.

Людской поток вынес Седова через понтонный мост на другую сторону залива. Моряк оказался в переулке, рядом с огромной мечетью.

Народу здесь было меньше. Это тоже базар, но не такой крикливый. Толпа — почти одни турки. Степенно опирались на посохи почтенные старцы в чалмах и халатах, шли с осликами крестьяне в остроносой обуви, в вышитых жилетах.

Было здесь много женщин, все в темного цвета одежде, лицо у каждой под покрывалом, все с кошелками или корзинками.

Купив у турка горсть каленых орешков, он отправился дальше по узкой улочке. Она привела к какому-то старинному зданию.

По толщине стен оно походило на крепость. Было видно, что этой постройке много веков. Стены покрылись мхом и вросли глубоко в землю. Каменные ступени истерлись почти до основания. Вместо потолков — куполообразные своды.