Как-тo осенью, в 1893 году, сидел Егорушка в хозяйской лавке между ларями с мукой и солью. Подведя последний итог в книге записей товара, он закрыл ее, положил на полку, поставил туда же чернильницу, снял и повесил передник. Достал с той же полки книжку в кожаном тисненом переплете. Это было старинное руководство по морской практике «О том, как надлежит управлять морскими судами». Книгу дал Фролов, когда Егорушка просил почитать что-нибудь про море, — другой не нашлось в библиотеке у помещика. Хотя книга написана была тяжелым и трудным для понимания слогом екатерининских времен, Егорушка одолел ее, прочел от корки до корки, и не один раз. Он стал перелистывать отдельные главы.

Вот наставление капитану:

«Приказания отдавай внятно, полным и властным гласом, дабы никто из экипажа не усумнился бы в оных, неже в разумности их, но наипаче бы верил, что неисполнение влечет не токмо твой гнев за ослушание и немилость, но паче беду для всех, даже для самого корабля. Посему распространеннейшие слова команд составлены в древнейшие времена и ныне паки проверены искуснейшими моряками, в предвидении всех оных команд последствий… Имея намерение положить у брега якорь, отдай первым делом команду: «Все наверх, становиться на якорь!» — Убедившись, что матросы все по местам, прикажи измерить лотом глубину морской пучины и возвести по сем громогласно, какой ты якорь считаешь полезным отдать: «Правый якорь к отдаче готовить, слушай!» Пришед же с убавленными парусами на желаемую глубину, возглашай: «Из правой бухты вон!» После сего никто их экипажа не должен находиться в канатном ящике, неже поблизости его. Убедившись в сем, даешь последнюю команду: «Отдай якорь!» Соблюдай все сие в правильной постепенности, и ты сохранишь жизнь вверенных тебе матросов, паки же избежишь укоризн в неправильном управлении кораблем…»

Вот о корабельном вооружении:

«Продление бушприта больше его натуральной длины, рекомое утлегарь, весьма разумно, поелику дозволяет нести дополнительные паруса и бомкливер и еще один летучий кливер. Подобно другим корабельным деревам, наружные концы утлегаря и бушприта именуются «ноками», а к кораблю обращенные — «шпорами». Как и в прочих древах, идущих рядом, утлегарь крепится к бушприту эзель-гофтом, реек от него именуется «мартингиком» и усы в сторону — «белинда-гафелями»…

Какие слова, какие названия! Егорушка твердил их, как звучные рифмы из новой поэмы: «Эзель-гофт… мартин-гик… блинда-гафеля…» Скорей бы пришел к Кривой Косе какой-нибудь парусник — вот интересно бы с этой книжкой в руках разглядеть все эти эренс-тали, дерик-фалы и гафель-гардели!

Он выглянул в окно — не видно ли в море чего-нибудь нового. Серые тучи висели над тусклым морем. На рейде покачивалась одна пустая шаланда. Впрочем, вот за ее кормой небольшой пароходик; его раньше не было.

Корму шаланды огибала маленькая шлюпка.

«Наверное, соль пришла из Евпатории», скучающе подумал Егорушка и, закрыв книгу, стал следить за приближением шлюпки.

Минут через десять вошел в лавку человек с этой шлюпки. Был он в капитанской форме, с портфелем в руках.

— Koму сдавать соль? — спросил он приказчика. — В адрес Фролова из Евпатории, с парохода «Евстафий».

— Я принимаю, — сказал Егорушка и взял у капитана документы.

Капитан был совсем молодой. Он сел на скамью у прилавка: стал дожидаться, когда приказчик впишет документы в книги и оформит приемку. Он разглядывал запорошенное мукой помещение лабаза, уставленное по стенам деревянными ларями и рядами мешков, большие весы у двери и ряд пузатых гирь. Прочитал патент в рамке под стеклом, засиженном мухами, и листочек от отрывного календаря на прилавке. Потянулся рукой за книгой, лежавшей поверх платочка, прикрывающего щели с набившейся мукой и пылью.

— Откуда здесь такая старина? — поднял он голову.

— У хозяина выпросил. Уж очень я люблю читать про морские корабли и про путешествия, — оторвался Егорушка от документов.

Он положил перо.

— Живу вот у моря, а по морю иначе, как в лодке, и плавать не приходилось. Убежать бы куда-нибудь, хоть матросом плавать. Да нельзя, приходится семью отцовскую поддерживать. Завидно мне глядеть на вас, капитанов. Путешествуете по разным странам, чего, верно, не повидали!

Моряк опустил книжку, засмеялся.

— Вот позавидовал лысый плешивому! Нет, брат, завидовать нечему. Это издали так кажется. Я тоже, когда пошел учиться, думал, как кончу, так сразу на экватор попаду. А вот второй год идет, как полощусь в этой луже да в Черном море. От Евпатории и до Керчи, как от двери и до печи, а дальше — ни тпру ни ну! Даже у кавказского берега не был!

Егорушка, заметив, что капитан, видно, парень простой, стал расспрашивать, где он учился, как надумал стать капитаном. Моряк рад был поговорить, отвечал с охотой:

— Учился недалеко отсюда, в Ростове-на-Дону, а в Мореходные классы поступил по нужде: не на что было учиться в другом месте. Отец служил конторщиком, а семья большая…

— А разве в капитанском училище учат даром? — перебил Егор.

— Там недорого берут, всего за год шесть рублей. А кто хорошо учится — и совсем даром.

— И кто угодно может туда поступить?

— Конечно. Только до этого нужно кончить приходскую школу и быть моряком, поплавать матросом. Требуют справку, что служил на парусном судне и не меньше, как полтора года.

Кровь хлынула Егору в лицо. Он стал жадно расспрашивать про Мореходные классы, сколько лет там нужно учиться, как в матросы поступить… Значит, и он может учиться и стать капитаном, водить большие пароходы по далеким морям!..

Попозже, приехав на пароходик для приемки соли, выведал все, что не пришло в голову сразу: какие документы нужно представить, где лучше наниматься на парусник.

В тот же вечер Егорушка, закрыв контору, побежал к учителю за советом. Степан Степанович сказал, что всякая дорога к ученью хороша, и захотел сам повидаться с капитаном, разузнать от него, что проходят в Мореходных классах, что спрашивают на экзаменах. Узнав, что главный предмет математика, он предложил Егорушке заниматься по праздникам, как только кончится горячее время с отправкой зерна.

В начале апреля, в 1894 году, когда вскрылось море и показались на нем первые парусники, Егорушка исчез.

Глава V

БЕГЛЕЦ

Первую весть об этом принесла сторожиха из фроловской конторы. Она пришла спросить Наталью Степановну, не у них ли ночевал Егор. Что-то не видать его с позавчерашнего вечера; сказал, что пойдет утром в станицу, к хозяину, и днем вернется, а до сей поры нет. И контора, и лавка стоят неоткрытыми. Куда делся?

Мать пошла со сторожихой в каморку сына при конторе.

Там было пусто. Ни одежды, ни книжек. На кровати лежала одна подушка.

Ясно — Егорушка сбежал. Мать плакала, соседи шептались, судачили:

— Вот отбирали у парня весь заработок, даже одежи не на что было справить. Конечно, по молодому делу хочется пофорсить, погулять, — ну и пошел искать лучшей доли.

Наталья ходила в станицу и к Фролову. Помещик на нее же накричал. Сказал, что относился к Егору по-человечески — жалованье платил хорошее, книжки давал, а он убежал на другой же день после получки, не сдав лавки, не сказав никому ни слова. Надо еще посмотреть, все ли в лавке цело,

Наталья пришла домой в слезах…

Прошло больше года.

Как-то летом, после Ильина дня, прибежала в седовскую хату соседка Мокеевна с новостью. Знакомый казак из станицы видел Егора с неделю назад в Ростове на пароходной пристани,

В каких-то опорках, в грязных парусиновых штанах и в вылинявшей красной рубахе, парень таскал на пристани мешки с мукой. Наверное, спился.

— Вот оно, ученье-то! — заключила Мокеевна.

Наталья Степановна слушала новости, не проронив ни слова. Может, казак обознался? Нет, едва ли. Соседка сказала, что казак окликнул: «Егор!» Егорушка оглянулся, но не остановился и пошел по сходням на маленькое парусное судно.