По реакции Виктора Павел понял, что тот в курсе истинного положения дел с возрастом гостьи, но все равно, Лиэлл его не убедила.

— Есть еще и «в-третьих», — вздохнула и решительно продолжила Лиэлл, которая тоже это поняла. — Я имела дело именно с вашими женщинами и вашими, земными, детьми.

— Где? — одновременно перебили ее Павел с Виктором.

— Там, где вы подумали. На Земле.

Немая сцена затянулась ненадолго. В конце концов, подозрения у обоих были уже давно, просто неожиданно было, что она сама об этом заговорила.

— Ли, тебе не кажется, что об этом надо было сказать? — чуть растерянно спросил Виктор.

— Я и говорю, — пожала она плечами. — А раньше это было ни к чему. Вы совсем иначе это восприняли бы.

— Я думаю, — медленно сказал Виктор, — я думаю, надо, чтобы ты рассказала об этом всем. Чтобы не было недомолвок, слухов, секретов и непонимания. Согласна?

— Согласна. Сюда всех позовешь или пойдем в классную?

— Да ладно, сюда все поместятся, — все так же медленно, будто раздумывая, сказал Середа. — Козелков, пригласи всех из рубки ко мне, пожалуйста… Или нет, сиди тут, я сам.

Когда Виктор вышел, они некоторое время молчали.

— Значит, твои сведения о нас, язык и все эти… «не дождетесь» — не из моего сознания? — нарушил Павел молчание, как бы продолжая тот, оборванный Михаилом, разговор.

— Нет, — спокойно ответила она и присела, по привычке, на край стола. — На такие фокусы даже меня не хватило бы. Конечно, это опыт.

— Мишка знал? — Павел сам удивился, насколько именно этот вопрос интересовал его больше многого другого.

— Знал, — кивнула Лиэлл. — Я рассказала ему все тогда, перед твоим днем рождения. Иначе он выжил бы меня отсюда. Я чувствую таких людей очень хорошо. Он похож в этом на Матиэллта. Если он подозревает кого-то, то будет подозревать до тех пор, пока не узнает всей правды… если честно, он знает обо мне сейчас больше, чем я хочу рассказать остальным. Но это уже личное, никак не связанное… Нет, вру, связанное с моим пребыванием на Земле, непосредственно связанное, но я не хочу сию минуту говорить об этом всем.

— А Мишке можно было сказать?

Лиэлл засмеялась.

— Знаешь, если бы ты не зациклился так на Мише, а равнодушно сказал бы — ну и не надо, я была бы разочарована… Я не могла сказать ему не все, он чувствует недомолвки, и от этого еще хуже подозревает. Я и тебе расскажу все, только потом, хорошо?

Он не успел ответить, потому что вошел Виктор, а за ним все остальные. Копаныгина не было, отметил про себя Павел. Зато последним деловито забежал Барсик, тут же безошибочно нашел Лиэлл и принялся тереться белоснежными боками о ее ноги.

— Мишка остался в рубке, сменил Федора, — пояснил Виктор. — Начнем? Ли, не будем тянуть, тебе слово. Рассказывай.

Лиэлл вышла вперед, ребята невольно сгруппировались небольшим амфитеатром перед ней. Улыбнулась.

— Погаси свет, Витя, — попросила она неожиданно.

Виктор удивился, но просьбу выполнил.

— Я лучше буду показывать, — негромко прозвучал в черной тишине голос Лиэлл.

Павел, устроившийся чуть в стороне, не успел удивиться словам. Потому что пришлось удивляться совсем другому.

В густой тьме, прямо перед ними, загорелись бледные огоньки звезд. Сперва казалось, что это эффект непривыкшего к темноте зрения, но они становились все ярче, их все прибавлялось, и вскоре оказалось, что вокруг — абсолютная пустота, заполненная звездным сиянием.

— Мы находимся в вашей точке отсчета. На этом месте должно быть Солнце, — начала говорить Лиэлл. Голос ее был слегка напряжен, но спокоен. Говорила она ровно и без запинок, хотя иногда ее дыхание чуть прерывалось. Да она показывает миражи из своего сознания, — осенило Павла. Не перетрудилась бы… Но потом мыслей не осталось, только совершенно щенячий восторг. Никогда больше — ни до, ни после этого рассказа ему не приходилось пережить такое чувство полета и волшебного единения со Вселенной.

— Прямо перед вами — созвездие Большой Медведицы, его звезды отличаются по цвету от остальных, если присмотритесь, — и правда, вот вырисовывается знакомый с детства Ковш, как будто выложенный синими сапфирами на черном искрящемся бархате. Неожиданно созвездие покрылось как будто легкой голубой вуалью, которая, меняя очертания, плавно расплывалась облаком далеко в стороны от Ковша.

— Голубым цветом обозначаются границы Соэллы — моей родины, — торжественно и почему-то печально говорила Лиэлл. — Вы видите, как несколько десятков тысячелетий мы расширяли границы своего государства. Благодаря развитию биологии, медицины и прочих наук, мы смогли перешагнуть порог долгой жизни — сейчас мы живем намного дольше вас. К сожалению, — совсем тихо, как будто самой себе, добавила девушка. — И, спустя некоторое время, нам стало тесно на нашей планете после вполне закономерного демографического взрыва.

Неожиданно, хотя практически ничего не изменилось вокруг, Павел почувствовал, что они медленно двинулись вперед, как будто полетели к этому голубому облаку.

— Наша жизнь длится около десяти-двенадцати тысяч лет, — продолжала Лиэлл. — За это время мы успеваем не только повзрослеть и познать мир вокруг нас, но и отшлифовать наши природные способности, доведя их до совершенства. К счастью, мы смогли удержаться на грани, за которой человек перестает быть человеком, оттого что прожитые столетия меняют его психику в сторону или сумасшествия, или одичания, или превращения в равнодушные автоматы. Мы смогли найти себя в созерцании природы планет и космоса, в науке, в творчестве и в любви.

— Эльфы, — потрясенно выдохнула Катя, давно увлекшаяся чтением книг Толкиена и абсолютно влюбленная в Перворожденных.

— Катюша, ты льстишь нам. Хотя, сходство, несомненно, есть, — улыбнулась невидимая Лиэлл. — Я говорила, что мои соотечественники погружены в себя, им не хватает вашего огня, буйства ваших эмоций и чувств, ваших душевных порывов. Все это так, но звучит как-то очень грустно, а вообще-то, все намного оптимистичнее. На самом деле, мы умеем и любить, и чувствовать так же, как и вы — просто у нас все это приняло другие формы. Как это всегда бывает, платить за некоторые блага науки и эволюции пришлось женщинам, — в голосе зазвучали новые нотки, то ли истеричного плача, то ли, наоборот, искрящегося веселья. — Мы обречены однажды попасть в клетку, из которой нет выхода. Впрочем, без этой клетки мы просто не можем жить. В нашей жизни обязательно наступает момент, называемый запечатлением. Это происходит в пору, которую ждет каждая девушка — во время нашей первой любви. Я не хочу описывать физиологическую и психологическую основу происходящего с нами — это как магия и волшебство, мы и сами стараемся не обсуждать эту грань нашей жизни. Сейчас особый случай, но мне все равно не хотелось бы углубляться.

Мы как бы проецируем на себя образ своего первого мужчины, отпечаток его личности накладывается на нашу личность, и мы уже не способны полюбить человека иного склада ума, с другим мировосприятием, с другим характером, наконец. Возможно, это плата за долголетие — привязанность к одному человеку, упорядочивание связей. Мы думаем, эта особенность — следствие демографического взрыва, последовавшего за увеличением продолжительности жизни. Не знаю. Одно мне известно точно — разборчивость у нас в крови… внимание, приближаемся.

Голубое свечение заполнило всю комнату, они уже находились за двадцать пять парсеков от Солнца, приближаясь к звезде — Алькору, как понял Павел. Мимо пронеслась планета, сквозь облака атмосферы просвечивала удивительно знакомая кирпично-красная поверхность.

— Это шестая планета нашей системы, она действительно, очень похожа на Марс, — это первая, колонизированная нами, — подтвердила Лиэлл. — А сейчас мы приближаемся к сердцу моей империи, колыбели нашей цивилизации. Соэлла…

Из-за двойного пылающего светила величественно показалась планета нежно-голубого цвета, она плавно надвигалась, занимая весь обзор, заслоняя и Алькор, и звездное небо вокруг. Скоро они уже неслись сквозь ее атмосферу, пронизывая белый пух облаков, планировали вниз, как на дельтаплане. Внезапно облака кончились. Под ними проплывали непривычной формы материки, темно-изумрудные глаза морей и призрачно-зеленоватый океан, простирающийся до самого горизонта.