Где-то далеко в глубине сознания вертелось мало­понятное слово “сюжет”.

“О чем, собственно, я буду писать? — проносилось у меня в голове. — Вот говорят, что существуют в литера­туре художественные образы. Что это за образы такие? Надо просто начать с чего-нибудь, а там будет видно. Подумаешь, образы!”

Наконец я решился обмакнуть перо и приступить к делу:

“Мои воспоминания, дорогие товарищи,, касающие­ся…” .

Что написать дальше, я просто не знал. А тут еще с моего пера, беспомощно повисшего в воздухе, сползла капля чернил, и на рукописи образовалась клякса.

“Это чорт знает что такое! — решил я. — Разве мож­но писать таким отвратительным пером! Писательскую деятельность нужно обставить с максимальным удоб­ством. Зачем, например, поминутно макать перо в чер­нильницу! Это ведь отвлекает от творческого процесса! Потом, эта клякса… Нет, нужна автоматическая ручка. Очень совершенная, специальная ручка. Странно, что я сразу не подумал об этом”.

***

Несколько дней я затратил на подыскание хорошей автоматической ручки, над которой затем я еще долго изощрялся, переделывая и совершенствуя ее до пределов возможного. Мне удалось добиться, чтобы ручка содержала в себе такое количество чернил, которого хватило бы, по крайней мере, для написания “Войны и мира”.

Довольный результатами своей работы, я снова усел­ся за письменный стол.

“Мои воспоминания, дорогие товарищи, касающие­ся…” — написал я бойко.

Но дальше этого дело опять не пошло. Вначале, когда я прикоснулся пером к бумаге, мне показалось, что мысли потекут плавно, и свободно. Но пока я писал эту ма­ленькую фразу, мысли обогнали перо, как-то запутались и превратились в невероятную кашу.

“Рука не успевает за мыслями. Нет навыка, — решил я. — Хорошо этим писателям: они только и знают, что пишут…”

Неожиданно меня осенила блестящая идея. Я даже подскочил от радости. Ну да! Это же так просто! Все писатели лопнут от зависти. Необходимо построить спе­циальную машину!

Я живо представил себе эту машину. Очень усовер­шенствованный звукозаписывающий аппарат. Вот я рас­хаживаю по комнате и излагаю свои воспоминания вслух. Чувствительный микрофон улавливает мою непри­нужденную речь, а аппарат записывает ее на пленку. В комнате тишина. Ничто не отвлекает моего внимания. Какое может быть сравнение с машинисткой или стено­графисткой! Машина не будет ошибаться или переспра­шивать. Наконец, присутствие постороннего человека сковывает свободный полет мысли.

***

Около месяца у меня ушло на проектирование и из­готовление этого усовершенствованного писательского диктографа. Правда, он получился громоздким и зани­мал весь письменный стол, но зато был необыкновенно удобен в работе.

Запись звука производится на магнитную пленку. Легкое нажатие кнопки переключает прибор, и из репро­дуктора слышится мой собственный голос, повторяющий только что сказанное. Если мне не нравится, например, оборот речи или высказанная мысль получается недоста­точно ясной, тотчас нажимается другая кнопка. Неудач­ное место стирается.

Теперь снова можно повторить фразу, изменив ее в лучшую сторону. Ко всему этому нужно добавить, что для создания у автора соответствующего настроения из друго­го рупора раздается, если я этого хочу, легкая, бодрящая музыка.

Ясно, что машинистка уже без меня, внимательно прислушиваясь к репродуктору, свободно перепечатает записанную речь, и у меня в руках окажется совершен­но готовая рукопись.

Первое практическое применение прибора оказалось необыкновенно успешным.

Говорил я, как мне казалось, чрезвычайно красиво. Расхаживая по комнате, я ударял себя в грудь кулаком, а в конце своей речи даже слегка прослезился. Мне по­казалось, что я, неожиданно для себя, создал гениальное произведение.

Зато какое было разочарование, когда я увидел все продиктованное перепечатанным на машинке!

Просмотрев рукопись, я пришел в ужас.

— Вы что-то не то напечатали! — проговорил я пе­чально, обращаясь к машинистке. — Прежде, всего, не так расставлены знаки. Вот посмотрите… “Мои воспо­минания дорогие. Товарищи, касающиеся…” Получается абсурд…

Машинистка ушла обиженная и расстроенная. Я же целый день не находил себе места. Нужно было бы взять обыкновенное перо, исправить ошибки. Но не таков был мой гордый дух изобретателя. Перед моим умственным взором уже носилась другая, более совершенная машина. В ней, безусловно, должна отсут­ствовать такая деталь, как нежная и капризная маши­нистка.

Вечером меня посетил писатель С. известный свои­ми горячими выступлениями на всех диспутах на тему, как надо писать, но сам еще почти ничего не напи­савший.

— Ну как? Пишете? — спросил он строго.

— Конечно! Благодарю вас, — ответил я непринуж­денно. — Получается сравнительно ничего.

Писатель говорил весь вечер о новой теории прозы и критиковал подход к развитию сюжета, придуманный писателем Ш. Я же доказывал, что у современных лите­раторов нет правильного научного подхода к технике са­мого процесса писания. Мы очень мало понимали друг друга, но в общем остались довольны.

— Я хочу подарить вам эту звукозаписывающую ма­шину, — предложил я на прощанье. — Она вам здорово поможет.

Писатель подозрительно посмотрел на сложные при­боры, расставленные на письменном столе, но мое пред­ложение принял.

— Хорошо. Спасибо, я постараюсь воспользоваться вашим аппаратом, — проговорил он неуверенно.

***

На изготовление нового прибора у меня ушло три ме­сяца. Собственно, его уже нельзя было назвать прибо­ром. Это была сложная установка, занимавшая полови­ну комнаты.

В огромных металлических шкафах были расположе­ны громоздкие звуковые анализаторы. Каждой букве со­ответствовал свой звуковой фильтр. Стоило только про­изнести перед микрофоном какую-либо букву, как аппа­ратура немедленно приводила в действие соответствую­щую клавишу пишущей машинки. Можно было говорить с любой скоростью и тут же любоваться, как из-под ма­шинки выползает напечатанный текст.

Это был весьма совершенный прибор с точки зрения современной науки и техники. Но… Опять появилось “но”.

Помню, как лихо я принялся диктовать, подбадривае­мый резвым стуком автоматической клавиатуры. Все шло отлично, но, к сожалению, лишь до того момента, пока я не взял в руки первый напечатанный лист.

Вот что на нем оказалось написанным:

“Маи васпаминания дарагие товарищи касающиися…”

Вначале я замер от огорчения. Моя машина писала совершенно безграмотно! Как это могло получиться? И вот только тут я вспомнил, что виновата не машина, а люди, пишущие обычно совсем не так, как они выгова­ривают слова. Действительно: букву “о” мы часто произ­носим как “а”. Машине нет никакого дела до этой несу­разности. Она честно печатает все так, как слышит, не делая никаких поправок.

На усовершенствование машины потребовалось еще два месяца. Теперь она уже занимала почти всю комна­ту, но зато печатала вполне правильно.

Не буду останавливаться подробно на том, как я разочаровался и в этой машине. Произведение, созданное с ее помощью, показалось мне чрезвычайно запутанным и бездарным.

“Видно, я не умею ярко и красочно излагать свои мысли словами. Нет у меня такой способности”, пришел я к неутешительному выводу.

Что же касается самих мыслей, то на этот счет у ме­ня не появилось никаких сомнений. Мысли могли быть только блестящие. Я чувствовал, как они кипят в моей голове, рвутся наружу, а изложенные с помощью тяжело ворочающегося языка, становятся бледными и чах­лыми.

***

Решение построить еще один сверхсовершенный при­бор появилось у меня именно в тот момент, когда ко мне пришел в гости писатель Г., создавший огромное ко­личество произведений, которые почему-то никто не хотел читать.

— Ну как? Работаете? — ласково спросил он. — Я слышал, что у вас уже много написано.

— Да, есть кое-что, — мрачно ответил я.

— О, это очень интересно! — продолжал писа­тель Г. — Жалко, что не располагаю временем, а то бы прочел… Я, собственно говоря, к вам по делу. Вы пода­рили писателю С. усовершенствованный диктограф. Пред­ставьте себе, все издательства завалил своими рукопися­ми! Это же чорт знает что такое! Нельзя ли и мне получить такой приборчик? Очень прошу вас: устройте! А?