Мой начальник, Петр Иванович, оказался довольно приятным мужчиной. Ему было тридцать пять, у него было две девочки и розовощекая, словно матрешка, жена. Они вчетвером встретили меня, отвели в мой новый дом. Иванович сетовал, что мне достался небольшой домик на самой окраине. Идти до него по хрустящему снегу одно удовольствие.

- Поселочек у нас маленький, - рассказывал Петр Иванович, девочки бегали наперегонки перед нами, а его жена Наташа мило улыбалась. – Все друг друга знают. Всего один магазин, один клуб.

Я про себя хмыкнул. Надо же, еще есть места на земле, где есть клубы. Как в советское время. Правда, я его не особо-то запомнил, в силу своего возраста, но был осведомлен из книжек и интернета.

- Работа сложная, но ты вроде смышленый парень, да? – мужчина посмотрел на меня внимательно, но дружелюбно.

- Петя, ну что ты, - Наташа взяла его за рукав дубленки. – Не смущай мальчика.

- Пришли.

Из-за поворота показался небольшой домик. Будто из сказки. Про Бабу Ягу. Такой же кривенький и, казалось, что у него есть куриные ножки. Состоял он из четырех комнат. Кухня и одновременно гостиная, крошечная спальня, куда едва поместилась кровать и узенький шкаф, и ванная с туалетом, в то же время и кладовая. Везде поклеены старенькие обои, на полу грубые доски с щелями в палец, покрашенные коричневой краской.

- Вот, - развел руками Петр Иванович, словно смущаясь.

- Мы тебе принесли постельное белье, полотенца.

- Таша даже приготовила тебе борщ, - женщина зарделась. - Ты любишь борщ?

- Обожаю, - честно сказал я. Слово «борщ». Значит, я в России. А не на другой планете.

- Ну, - засуетились они. – Нам пора, обживайся.

- Я зайду завтра к восьми, все тебе покажу тут, - пообещал Петр.

Наташа завязывала тесемочки на пушистых шапочках девочек.

- Ну, пока!

Вся их семья скрылась, оставив меня одного. Я кинул рюкзак и снял куртку. Поверить не могу. Сейчас я так далеко от всего, что со мной было… Как будто я получил новый шанс. Новую жизнь.

***

Петр Иванович раскусил меня в первую же неделю. Понял, что геолог из меня как из слона балерина. Мне было очень стыдно перед ним. Я извинялся, пытался что-то объяснить, говорил, что мне очень нужна эта работа. А мужчина качал головой. Разочаровался.

- Пожалуйста, поймите меня, я…

- Может тебя еще и не Алексей зовут? – строго спросил он.

- Нет, я Лёша. Пожалуйста, я не хотел…

- Ладно, Лёша, - вздохнул он. – Что ты умеешь?

Что, блин, я умел? Да я даже институт не окончил! Прожигал свою жизнь на острове. Но выглядеть совсем глупым не хотелось, поэтому я ляпнул:

- Я знаю несколько языков.

- И как это поможет тебе в тайге? – мужчина приподнял брови. - Будешь материться на другом языке, когда отморозишь ноги?

Я опустил голову.

- Ладно, Лёха, не отправлять же мне тебя назад, будем учиться.

И мы стали учиться.

***

Это было сложно. Невероятно. Петрович завалил меня книгами, приходил каждый вечер, объяснял то, что мне было непонятно. Наташа периодически передавала мне булочки, хлеб собственного приготовления. Вскоре у меня проснулся вкус к еде. Я учился готовить сам из того набора продуктов, что здесь можно было достать. Я часами гулял по тайге, наслаждаясь ее неправдоподобной тишиной. Часто Петрович брал меня на горку, когда катался со своими девочками. Там мы резвились, испортили пару саней. Несколько раз они приглашали меня на ужин домой, который был таким уютным, что я чувствовал себя в своей тарелке. Первый раз я рассмеялся, когда младшая Аня подула на суп, одна вермишелина вылетела из него и приземлилась прямиком под носом у Петровича. К нему надолго приклеилось прозвище «макаронные усы».

Больше всего я боялся ночи. А они тут длинные. Уже после трех вечера темнеет. Кажется, что нужно спать. Я часто вглядывался в холодную темноту за окном и понимал, как хорошо, что я сейчас здесь, в тепле. Каждый день мне снились сны. Как же я ненавидел их, мечтал, чтобы не видеть его. Но он приходил. Каждый раз. Безжалостный, жестокий.

Через месяц Петрович отправил меня на буровую. Две недели пашешь там, две недели отлеживаешься дома. Я сразу же заболел. Мужики сделали какую-то невероятную вещь из брусничного варенья и водки, напоили меня ей. Прошло. Только потел, будто находился в сауне.

В две недели, положенные под отдых, я заскучал. Пришел к Петровичу на работу, стал проситься что-нибудь поделать. Он отправил меня в один из отделов по разработкам месторождений. Сначала я был мальчиком на побегушках, потом втянулся, мне поручали уже более важные дела. Типа отнести документы на подпись. Сарказм. Со временем я стал разбираться в непонятных картах, что они рисовали. Хоть меня к ним и не допускали, но я с удовольствием слушал об этой кропотливой работе.

Прошло несколько месяцев. Мороз стал спадать. Солнце с каждым днем все больше и больше появлялось на небосклоне. На улицах можно было встретить детишек, лепивших из рыхлого снега кособоких снеговиков. Пару раз я сходил в клуб. О, да. Там была дискотека. Ко мне даже клеилась одна девочка из бухгалтерии. Нет. Мне кажется, я никогда не смогу больше привязаться к человеку и решиться на какие-то отношения с ним.

В апреле я сильно заболел. Так, что даже не смог поехать на буровую. Пластом лежал и даже не мог подняться. Петрович пришел очень кстати. Заставил меня искупаться, затем натер какой-то жутко пахнущей эвкалиптом мазью. Несмотря на мои протесты. Ко мне никто не прикасался вот уже долгое время, поэтому я вздрогнул, когда его теплые руки прошлись по моей спине, как от удара током. Мужчина лишь хмыкнул, но не придал этому значения.

Наташа принесла суп и свой фирменный хлеб, которым она уже была знаменита на весь поселок. Детишки, Аня и Вика, притащили брусничное варенье и медвежонка, чтобы было кому за мной присматривать. Медленно, но верно я поправлялся. В поле меня пока не отправляли, и я занялся работой в конторе. Да, во всем мире офисы, а тут контора.

***

В конце мая сошел снег. Непривычная бурая земля не радовала глаз. Хотелось обратно снежную перину. Затем за пару теплых дней тайга из черной стала зеленой. Я бродил по ней, удивлялся. Так быстро. Наверное, деревья хотят поймать каждый солнечный лучик. Петрович стал брать меня на рыбалку. Суть заключалась в том, чтобы сидеть у реки перед костром и рассказывать байки, сдабривая их крепкими напитками. Спиртным я не увлекался, помнил, как оно на меня действует, а без этого байки не имели своей волшебной силы. Зато мне понравился утренний туман над рекой, зевающее солнце над сопками. И я стал ходить на «рыбалку» один. Ставил палатку, разжигал костер. Если удавалось поймать рыбу – жарил ее, если нет - заваривал лапшу. Чай получается из кипяточка, подогретого над костром, отменный.

В июне у Петровича случился разлад в семье. Румяная Наташа взяла девочек и уехала к себе домой на Украину. Петрович тосковал. Девочек он очень любил. На мои неделикатные вопросы о том, что случилось, отвечал уклончиво. Просто не сложилось. Он был грустным, мне хотелось его подбодрить, я часто к нему приходил, мы смотрели фильмы, играли в карты, вместе готовили ужин. Ему и мне не хватало этого семейного тепла, душевности, а так мы получали их заменитель.

Петровичу не нравилось, что я каждые выходные собирался на «рыбалку» один. Но когда был кто-то, то мое уединение теряло свою прелесть.

- Что может случиться? – смеялся в ответ я.

- Здесь тебе не зоопарк, водятся дикие животные.

- Ты-то их видел за всю свою жизнь здесь? – я прекрасно знал, что волки и медведи не подходят близко к поселку.

- Нет, но это ничего не значит.

- Понятно, - смеюсь я.

Правда, после этого Петрович выдал мне ружье. Даже научил из него стрелять. Но очень часто я забывал его дома, чего таскать такую тяжесть?

***

Совершенно неожиданно Петрович вызвал меня к себе в кабинет посреди рабочего дня.

- Что такое? – недоуменно спрашиваю я, на что получаю негромкое: