-- Здравствуй, звезда моя, -- путник опустился на колени перед крохотным ясенем, повязанным золотой лентой, что казалась живой, постоянно бьющейся на ветру. -- Я принёс тебе подарок. Вот, смотри! Да, милая, это Танри сковал. Для меня, чтобы я тебе подарил. Нравиться? Прости, что так долго, ведь её люди забрали, а я нашёл. Да, милая, нашёл и вернул тебе. Это ведь для тебя, для тебя одной...

   Тонкий, переплетённый из тонких лучиков золота и серебра венок цветов. Обручальный венок...

   ...А у нас впереди вечность была. Мы не считали ни дней, ни лет. Сколько времени я собирался подарить тебе этот венок, родная? Лет сто? Разве я считал... Бессмертные могут ждать и жить так долго...

   -- Нет, родная, что ты! Как я мог забыть тебя в своих странствиях? Ведь ты же сердце моё. Единственная...

   Странник подошёл к роднику.

   -- Гэллри, я принёс её! Нравиться? Как ты просил, на девять серебряных струн. И гриф металлический. Всё как ты хотел. Послушай, как звучит!..

   И он ударил по струнам, запел звонким голосом.

   -- Ты прости меня, Гэлл. Что-то грустная песня получилась. Ты лучше поёшь...

   ...Мы не умели убивать. А я теперь умею. По веленью своего Бога вы убили нас всех, плевали в наши лица. Почему?.. Я узнал... мы равны богам. Но нам было плевать на их путь, на почёт, на славу, на преклонение, всё это было только ненужной шелухой снобизма и тщеславия! Вот чего мы были лишены, чему неподвластны -- тщеславию и зависти. И ничему, никому кроме самих себя неподвластны! За это вы убили нас. Теперь я один умею ненавидеть, убивать и мстить. Всего этого мы не умели. Но вы показали...

   Элльри, Странник, бывший когда-то прекрасным юношей с небом в глазах, теперь стал иным. На руках появились мозоли от меча, а в глаза живёт лишь тоска и смерть, а ещё умеет полыхать жгучая чёрная ненависть. Будь они живы -- не узнали бы.

   Он ходил среди деревьев, касался ладонью странных надгробий, звал, смеялся, плакал, рассказывал...

   ...А потом -- тела... везде тела... а я копал могилы ножом и руками в мёрзлой земле... Одну за другой -- копал и укладывал в землю... такие холодные... И душа -- умерла. А сердце навсегда стало таким же как эта мёрзлая земля, как закоченевшие тела и застывшая чёрная кровь!..

   Последний вновь, как сотни раз уже, обнял землю, как ему казалось -- в смертельном сне. Забывая, что уже навсегда опоздал к своей смерти. Не живой, и не способный умереть...

   ...Он шёл, ничего не помня, грязный оборванец в сером плаще, и пел. Тоской звучали песни его, сердца слышавших его людей разрывались от боли, и они обогревали, одевали и кормили невменяемого певца, а он повторял: "Холодно, как холодно... мёртвые, все мертвые в ледяной земле, замёрзшие... и кровь, кровь чёрна...". Он не знал, почему люди зовут его "Ангел", не знал, зачем ему крылья под серым, пыльным плащом -- ведь летать Странник не мог, не умел. Потому что мёртвые не летают...

   ...А потом -- начал вспоминать. Ловкий от природы, он легко научился владеть мечом. И взял кровавую виру со своих убийц. Первый и единственный, кто научился убивать. Первый и последний, потому что больше никто не выжил. Вот только летать он никогда так больше и не смог.

   ...Сколько пролежал так Элли? Он и сам не знал. Вечность, наверное. Золото волос разметалось среди чёрных ирисов. Снова что-то толкало его встать.

   ...Последними он попрощался со стайкой жмущихся друг к другу крохотных берёзок, ясеньков, клёнов. Даже одна рябинка среди них была и её алые ягодки горели каплями крови.

   -- Не бойтесь, маленькие. В следующий раз я принесу вам новые сказки. И буду рассказывать, пока не устанете слушать, маленькие...

   Снова путь гнал прочь бессмертного Странника с мертвыми крыльями. Снова настигло его безумие. И побелевшие уста Последнего уже слагали новую песню...

   Местью прощённый

   Ночное небо лило дождь так, будто собиралось затопить своими слезами землю. Стучали, сливаясь в сплошной шум, по крыше и окнам тугие струи. Всхлипы ветра и грохот грозы заставляли человека, наблюдавшего буйство стихии из окна, незаметно ежиться.

   Мужчине сидевшему в большом, уютном кресле, было не больше двадцати семи лет. Он был статен, обладал особенной, суровой мужской привлекательностью, на которую бывали падки женщины. В чёрных зачёсанных назад волосах редкими проблесками серебрилась ранняя седина. Дорогая одежда в тёмных тонах и тяжёлое кольцо с печатью выдавали в мужчине барона.

   Слева горел тёплый камин, и близость живого огня согревала. А гроза за окном -- завораживала.

   Второй, подошедший к окну и выглянувший в ночь, мужчина казался очень похожим на первого, только немного моложе.

   -- Уйди, ты мне вид закрываешь, -- потребовал барон Рицель.

   -- Вылезай лучше ты из своего кресла, Риц, -- усмехнулся его брат по отцу.

   Сын служанки жил в замке на равных с законным наследником. Рицель рано унаследовал титул. И ни в чём не отказал брату Патрику, помня преданную дружбу детских лет. Пока Рицель не был женат и не имел детей, по всем документам наследником являлся его незаконнорожденный младший брат. И титул баронета старший брат закрепил за ним не смотря ни на какие сплетни.

   -- Вечно ты мне расслабиться не даёшь, Рик... -- вздохнул барон, вставая и тоже подходя к окну.

   Вода с неба лила сплошной стеной. Ветвистая молния ударила прямо во двор, на миг ослепив мужчин. Почти сразу раздался оглушительный гром.

   -- Риц, ты видел?! -- Патрик потряс головой, возвращая себе слух.

   -- Видел что? -- уточнил барон.

   -- Там кто-то шёл, -- уверенно заявил брат барона.

   Сверкнуло несколько молний подряд и в их свете мужчинам удалось разглядеть закутанную в плащ фигуру. Мост был всегда опущен и вход открыт в любое время, пока не шла война. Мало ли, когда господину взбредёт в голову отправиться на конную прогулку? Промокший путник шёл к воротам замка. Его шатало. Он упал, с трудом поднялся... Новый проблеск буйства стихии и братья увидели, как закутанная в плащ фигура рухнула у порога и больше не поднялась.

   -- Нищий какой-то, -- предположил барон. Поморщился: -- Помрёт на пороге...

   -- А пошли поможем? -- неожиданно для себя предложил баронет.

   -- Зачем? -- удивился барон.

   -- Не знаю, -- пожал плечами Патрик. -- Сердцем чую, там что-то интересное. Исполни мою блажь. Идём скорее, пока этот старик совсем не замёрз!

   И оба брата бегом бросились вниз по лестнице. Попавшемуся на пути слуге Рицель на бегу отдал распоряжение приготовить гостевые покои, горячую ванну и разбудить старого лекаря.

   Мужчины, не боясь замочить одежду, распахнули двери, выскочили на улицу.

   -- Точно нищий, -- пробормотал Рицель, хватая его под руку с одной стороны, когда с другой подхватил Патрик.

   "Нищий" оказался неожиданно тяжёлым, высоким и широкоплечим. Мужчины затащили его в свой дом, положили на пол.

   -- Рик, проверь, жив ли, -- попросил барон, бегом бросившись закрыть двери от пытавшейся прорваться в дом стихии.

   -- Это не старик... -- странным голосом произнёс баронет, заставив брата обернуться.

   Рицель медленно подошёл и увидел то, что открылось Патрику, когда тот перевернул на спину их ночного гостя и снял с него капюшон.

   Промокшие, но чистые, ухоженные, густые золотистые кудри длиной не меньше, чем до пояса. Лицо было ликом ангела. Исхудавшего, усталого, бледного и мучимого тяжёлой болезнью. Ангела.

   Баронет решительно расстегнул пряжку драного плаща, откинул эту грязную, мокрую тряпку прочь. Куртка по боку путника оказалась разрезана, в прорехе виднелась глубокая рана. Кровь заливала штанину и, кажется, переполнила сапог. Длинный, узкий меч на поясе.