Басы, перебивая, вопрошали:

Тенора тоже были в недоумении:

И все вдруг заливисто, высоко, кудряво:

Альты вместе с дискантами взвились, захлебываясь:

Снова повторяют, и сам Стогов уже встал, притопывает, качаясь:

Стогов очень доволен. Хлопает в ладоши. Хор тоже доволен. Певчие знают, что сегодня они напьются вдосталь, а ребятишки и девчонки в хоре получат по гривеннику, а кто и пятиалтынный.

 — Веселую! — не дожидаясь, когда учитель подойдет к нему, крикнул Стогов. — Народную! — и посмотрел на батюшку.

Тот тоже улыбался. Улыбались и матушка, и полюбовница Стогова.

Учитель ударил камертоном, приложил его к уху.

 — До–ля–соль…

И два тенора высоко завели:

Хор, будто рухнул с потолка:

Опять тенора:

Громче и яснее хор:

Голос крестного моего:

Хор, особенно бас Апостола:

Дальше весело рассказывалось, что торбу украли девки, как мужик погнался за ними, упал, а девки пироги съели и торбу надели ему на голову.

Стогов, управляющий, священник, церковный староста, а с ними и народ — улыбались. Пели еще про комара, который мужику ногу отдавил. Этого комара собралась казнить вся деревня. Топором рубили комару голову, комар молил о пощаде, но его все‑таки казнили.

На этом закончилось пение. Певчие один за другим вышли. Они теперь пойдут к Апостолу, там будут пить. Мы стали на прежние места.

 — Ну–с, будем слушать декламацию, Андрей Александрович? — спросил Стогов.

 — Да, Евграф Иванович.

Стогов обернулся к нам.

 — Кто знает басню «Кот и повар»?

Мы молчали. Учитель вызвал Семку Недолина, первого в школе забияку, озорника.

 — Читай, Недолив.

Семка хотел читать, не отходя от нас, но учитель позвал его к столу. И вот скуластое лицо Семки видно Стогову и народу. Начал он тихо, затем, осмелев, принялся громче, а под конец и совсем раскричался:

Стогов, видимо, любил эту басню. Он даже палец поднял, когда Семка окончил чтение. И громко произнес, обращаясь к народу:

 — Так и в жизни. А надо бы просто взять прут и выпороть кота. Еще кто Крылова знает?

Учитель вызвал двух: Устюшку и сына дьякона Кольку. Я догадался, что все было заранее подготовлено.

«Начала Устюшка. Как похожа она на свою хвалюшку мать! Видно, тоже такая будет. Голос у нее писклявый. Прочитав начало, где был «готов и стол, и дом», Устюшка замолкла. Тут ее сменил Колька. Он говорил веско, будто вместо отца панихиду служил:

Колька взглянул на Устюшку. А та, вдруг изменив голос, будто и впрямь теперь стрекоза:

И просит прокормить ее и обогреть до весны. Но Колька, отвернувшись, сурово спрашивает, пожав плечами:

Устюшка ластится к Кольке, и улыбка у нее на продолговатом лице:

Колька перебил, руками развел:

А Устя живо подхватила:

 — Ты все пела? — усмехнулся дьяконов сын. — Это дело!

И указал на дверь:

Стогов снова похлопал в ладоши, снова крикнул.

 — Так и в жизни. Кто поет, кто работает. Всему — время.

Читали еще «Квартет», «Волк на псарне», «Ворона и лисица». Вдвоем читали «Демьянову уху». Почти после каждой басни Стогов повторял: «Так и в жизни».

 — Ну–с, дети, а кто из вас знает стихи великого Пушкина?