На крыльце появились две крохотные женщины, почти лилипутки; они уселись рядом с Мод. Я вдруг обнаружил, что через два дома к западу на крыльце образовалось подобное сборище; и у других домов на улице тоже собираются люди.

- В общем, Пат рассказывал, что когда этот чудик удалился, он весь вечер ни о чем другом и думать не мог. Всему миру известно, что Бендерсы и в подметки не годятся Ноблю и Хенсону, а вот поди ж ты - «Орфеум» предлагает им на полсотни зелененьких больше!

Улица перед домом была тиха и пустынна; за все время, что мы тут сидели, не проехал мимо ни один автомобиль, и ни одной машины не видно было у тротуара во всем квартале.

- Пат потолковал об этом деле со своим партнером, и наутро они отказались от двухсотдолларового контракта с «Орфеумом». В общем, всю зиму они провели без работы, а прошлой весной Пат наконец выяснил, где собака зарыта. Кто-то рассказал Берту о контракте, который предложили Пату, ну и Берт помчался прямехонько в контору «Орфеума» и сказал там, что готов со своей партнершей работать за полторы сотни. Само собой, его и его партнершу взяли вместо Нобля и Хенсона. Пат говорит, что он этому типу век не забудет такой подлости.

- Кто-нибудь слыхал о Тесси и Теде? - спросила Мод Бут. - Сай их разыскивает.

Крохотные женщины подумали и отрицательно покачали головами.

- Ну, вы все же побудьте здесь, - сказала мне Мод. - Вдруг кто-нибудь да знает.

Позже Мод рассказала мне понемногу обо всех, кто сидел на крыльце. Эл и Долорес - муж и жена и выступают вместе; они великолепно танцуют, особенно танго. В квартире наверху у них годовалый ребенок, и Долорес всегда садится там, где может услышать, если он вдруг заплачет. Крохотные женщины - двойняшки, хоть и не очень походят друг на друга лицом; родились они в Толедо у пары английских артистов мюзик-холла, которые были на гастролях в Штатах и решили не возвращаться на родину. Когда двойняшки подросли, родители выучили их исполнять номер, который обычно исполняли сами, - единственное, что могли завещать своим детям. В этом номере одна из двойняшек, обильно припудренная и подкрашенная, исполняла роль куклы-чревовещателя, которой управляла другая. Во время представления «кукла» выходила из повиновения, и они менялись местами; публика просто обожала этот момент, кульминацию всего номера. Потом они немножко танцевали, немножко пели - не то чтобы плохо, но и не отменно. Это не имело значения, потому что публике они нравились, и двойняшек всегда охотно ангажировали, и неизменно первым сортом. Они были застенчивы, никуда не выходили и чувствовали себя непринужденно только среди своих - артистов варьете. Старик по имени Джон давно уже удалился на покой. Как многим актерам - хотя и не всем, говорила мне впоследствии Мод, - ему удалось скопить денег на старость, он владел кое-какой собственностью и имел несколько банковских счетов - для пущей надежности. И еще кольцо с алмазом, которое можно было заложить в случае нужды. Он жил в пансионах для артистов, таких, как этот, время от времени переезжая на новое место, когда ему хотелось перемены или случалось с кем-нибудь поссориться. Все свои пожитки он возил за собой в старом куполообразном сундуке, на котором по профессиональной привычке было написано его имя и адрес его импресарио. Бен был новичком в пансионе, и Мод о нем почти ничего не знала. «Пока», - добавила она, улыбаясь. Она полагала, что у него где-то есть семья - или, во всяком случае, была. Были в пансионе и другие жильцы - одни сидели наверху, в своих комнатах, другие куда-нибудь ушли или еще не вернулись с представления. О себе она не рассказала ничего.

Тут заговорил Бен, и это, как мне показалось, немного удивило всех остальных.

- Бывает кое-что и похуже, чем перехватить чужой контракт, - сказал он, - или даже украсть номер. Вы слыхали о Зауэре и Крауте?

- Кажется, я слыхал, - сказал старик Джон. С крыльца соседних домов по всей тихой - по-прежнему ни одного автомобиля - улице разносились голоса и негромкий смех. Из какого-то дома напротив долетели из открытого окна звуки фортепьяно.

- У Зауэра и Краута был номер, который всегда шел вторым сортом, - сказал Бен. - Комики в немецком духе: котелки, накладные животики, чудовищный акцент, шлепанье на пятую точку и тому подобное. Даже не второй, а третий сорт.

К звукам фортепьяно из дома напротив присоединилось женское пение, и мы все помолчали, прислушиваясь:

- «Когда Нью-Йорк засыпает... в полночный и тихий час... Тогда веселый китаец... открывает свой левый глаз... открывает свой сонный глаз. Слышите, вот он вздохнул, Чайнатаун, о мой Чайнатаун, когда гаснут огни...»

Ниже по улице, у ближайшего к нам фонаря, двое мужчин в уличной одежде репетировали акробатический трюк: один стоял на плечах у другого.

- Но Зауэру и Крауту всегда хотелось продвинуться повыше, - продолжал Бен, - вот они и купили себе новый номер. Отличный номер, лучшего у них никогда не бывало. Они отрепетировали его, показали антрепренеру и получили контракт.

На улице вдруг послышался шум, и откуда-то выскочил мальчишка на немыслимом драндулете, состоявшем из крохотной дощечки, к которой с двух сторон были прикреплены ролики, впереди был приколочен ящик, а на нем гордо светилась маленькая жестяная «фара». Одной ногой мальчишка стоял на дощечке, другой отталкивался от мостовой. Он остановился, чтобы поглазеть на акробатов.

- «...Миндалинки карих глаз. Сердцу легко и жизнь так светла в сказочном Чайнатауне...»

- Я выступал с ними в одном представлении, - сказал Бен. - Где же это было... у Адельфи, в «Гатри»?

- Я работаю в «Гатри» на следующей неделе, - заметил Эл, - и не пью.

- Мне никогда не доводилось выступать в «Гатри», - сказала Долорес, - зато я выступала в Нормане. Еще до того, как мы поженились, меня ангажировали для Клебурна, штат Техас, братья Свор из Далласа. Я согласилась, что за неделю мне заплатят меньше, чем обычно, потому что это была короткая поездка. Мне дали понять, что я буду выступать всю неделю, а когда я приехала туда, антрепренер заявил, что у него только три номера варьете в неделю и соглашение с импресарио не оплачивать дорогу за неполную неделю работы... а три дня - это как раз и есть неполная неделя. - Долорес рассказывала, не переставая вязать. - Ну, я сама оплатила дорогу и через три дня отработала остаток недели в Гейнсвилле. Потом мне позвонили и сообщили, что на следующую неделю меня ангажируют в Норман, штат Оклахома, и что контракт перешлют туда по почте. Я приехала в Норман - а там оказалось, что театр прогорел и нету никакого контракта. Отправилась я в отель, тут же позвонила братьям Свор, но они и разговаривать со мной не стали.

Босоногий мальчик лет десяти - одиннадцати прошел мимо, вопросительно глянув на наше крыльцо, и Джон поманил его к себе. Он дал мальчику деньги, то же сделал и Бен, а Эл поднялся и ушел в дом.

- Отправилась я в отделение «Вестерн Юнион», - продолжала Долорес, - и послала им телеграмму, требуя ответа. Мне, конечно, ничего не ответили.

Эл вышел на крыльцо, держа в руках большое блестящее металлическое ведро. Он отдал ведро мальчику, вернул Джону какую-то мелочь - видимо, сдачу, - и мальчик ушел.

- Так что я считаю, что актерам, которые работают в Техасе и Оклахоме, надо быть начеку с тамошними импресарио. Им на наши интересы наплевать, и вообще народ они бесчестный. У тебя были проблемы в «Гатри»?

- Нет, - сказал Бен, - никаких. Адельфи - парень приличный.

Я ждал продолжения, но все молчали. Акробаты на улице закончили репетицию и вернулись на свое крыльцо, а мальчишка на роликовом драндулете со скрежетом покатил прочь. Я набрался смелости и спросил:

- Что же случилось с Зауэром и Краутом?

- Ну, их выход был, сдается, четвертым, и я видел, как они явились заранее, в костюмах и все такое, и стояли за кулисами, поглядывая на представление. Первым номером шла, кажется, труппа жонглеров, а потом, не знаю уж, с какой стати, может, какая-то путаница в ангажементах - что тут поделаешь, надо чем-то заполнять программу, - выходит еще одна пара комиков.