С этого дня все повстанцы, по примеру Фиделя, стали в меру своих возможностей обзаводиться бородами. К великому огорчению Че Гевары, у него никак не росла настоящая борода (впрочем, и у Рауля тоже), да и на груди растительности было маловато: таких, безволосых, на Кубе называют «лампиньо».

Чтобы подвергнуть новых бойцов испытанию, Че предлагал немедленно совершить нападение на какой-либо крупный военный объект, однако Фидель предпочел менее воинственный и менее рискованный способ: он повел свою армию в тренировочный поход по горным кручам. Скрепя сердце Че был вынужден признать, что такой метод проверки на выносливость тоже эффективен, и позднее, повторяя прошлое (таков был ретроспективный склад его души), применил этот метод в Боливии.

В конце мая 1957 года произошло самое крупное и самое кровопролитное сражение за два года революционной войны: бой под Уверо. В этом бою с обеих сторон участвовали 133 человека, общие потери (убитыми и ранеными) составили 48 человек.

Из глубины Сьерры к лагерю вела извилистая горная дорога, по которой на ближнюю лесопилку возили лес. Лагерь Уверо очень мешал герилье: он прикрывал выход в долины провинции Орьенте, куда рано или поздно нужно было спускаться.

Бой продолжался три часа. Это была первая дневная атака Повстанческой армии – именно фронтальная атака, а не засада с поспешным отходом. «О степени плотности нашего огня свидетельствует и то, что три из пяти попугайчиков, которых солдаты держали в казарме, были убиты».

Это обстоятельство настолько поразило воображение Че Гевары, что он включил критерий плотности огня (не обязательно прицельного) в перечень условий, необходимых для успеха фронтальных партизанских атак. Одна из пуль угодила в телефонный аппарат, и это тоже сработало на успех операции: гарнизон Уверо не смог вызвать подкрепления и самолеты. Четырнадцать солдат были взяты в плен, шестеро спаслись бегством.

Че Гевара, мысливший континентальными категориями, понимал скромность и ограниченность этого успеха, однако в его личной судьбе победа под Уверо сыграла поворотную роль. Комплекс иностранца, связавший его в действиях во время первого конфликта с равниной, вновь отбросил его на второстепенные позиции, и, уходя из Уверо, Кастро предписал ему остаться с ранеными – в качестве, естественно, врача. Раненых было семеро, из них четверо не могли передвигаться самостоятельно, еще двоих, совсем тяжелых, пришлось оставить в Уверо вместе с ранеными батистовцами. Когда в Уверо прибыли правительственные войска, оставленных герильерос не уничтожили, как это нередко случалось, один скончался в военном госпитале, другой вышел из тюрьмы на острове Пинос после свержения диктатуры. Этот урок обоюдного великодушия Че Гевара усвоил на всю свою оставшуюся жизнь – и впредь с ранеными и пленными поступал точно так же, как и Фидель: раненым оказывал первую помощь и оставлял их на месте боя, пленных же, после надлежащей беседы и конфискации обуви, отпускал. К местным крестьянам, пытающимся уклониться от сотрудничества с герильей, Че рекомендовал относиться куда строже, чем к пленным врагам, и не выпускать «предателей, доносчиков и изменников» из-под надзора.

Маленький отряд Че Гевары не мог уйти от места сражения далеко: неходячих раненых приходилось нести в гамаках, а местами просто перекатывать вниз по склону – от дерева к дереву. Вдобавок начались проливные дожди, и идти стало совсем сложно: даже крестьяне, согласившиеся за определенную плату выполнять роль носильщиков, не могли ускорить передвижение. Были такие дни, когда километр удавалось пройти лишь за три часа.

К счастью, батистовцы, напуганные атакой на Уверо, не рискнули углубиться в горы, и через несколько дней, решив, что его походный лазарет вне опасности, Че разбил лагерь и энергично занялся выхаживанием бойцов. Целью его было, не потеряв ни одного человека (а по возможности и пополнив состав), привести к Фиделю боеспособный отряд лично преданных ему людей. О своей хвори Че Гевара заставил себя забыть: раненые смотрели на него как на спасителя, как на свою единственную надежду, поддаваться приступам он просто не имел права.

Внизу, у побережья, гулял со своим отрядом Санчес Москера: под предлогом кары за укрывательство и пособничество он грабил крестьянские усадьбы, забирая все подчистую, от кухонной утвари до скота. Это, естественно, усилило приток новобранцев: молодые деревенские парни, озлобленные грабежами, уходили в горы и, поскольку до главной базы Повстанческой армии добраться было нелегко, оказывались в расположении лагеря Че Гевары. С каждым новичком аргентинец проводил политическую беседу, прощупывая степень решимости и раскрывая, в меру необходимости, цели повстанческой борьбы.

«Герильеро – это своего рода ангел-хранитель, спустившийся в данный район, чтобы всегда оказывать помощь бедняку и – в начальный период развития герильи – по возможности не трогать богатого… Идеал герильеро прост, бесхитростен и вместе с тем настолько ясен, что за него не колеблясь отдают жизнь. Почти для каждого крестьянина этот идеал – собственный клочок земли, возможность его обрабатывать и социальная справедливость».

Лечение раненых и обучение новобранцев продолжалось около месяца. Че был и пропагандистом, и военным инструктором, и хирургом, и терапевтом, и даже зубодером (при этом вместо анестезии он прибегал к крепким словцам, которые помогали его жертвам претерпеть адскую боль). Когда наконец пришло время выступить на соединение с Фиделем, в распоряжении Че Гевары было уже тридцать пять вооруженных бойцов.

На марше к отряду присоединялись все новые и новые добровольцы, и в основной лагерь Че Гевара привел уже 75 человек. Это была внушительная колонна, разделенная на три взвода, каждый во главе со своим капитаном. Сам Че Гевара мог также рассчитывать на капитанское звание, поскольку команданте в Повстанческой армии командовали более крупными соединениями, состоявшими из 100–150 бойцов. Однако появление Че Гевары с целым отрядом произвело на Кастро такое впечатление, что он присвоил аргентинцу майорское звание. Это произошло 26 июля 1957 года, когда командование Повстанческой армии составляло текст поздравительного письма товарищам из «Движения-26» на равнине. Когда дошла очередь до подписи Че Гевары и писарь обратился к Фиделю с вопросом, какое проставить звание, Фидель сказал ему: «Пиши – команданте».

Это был триумф иностранца, совсем недавно считавшегося в отряде обузой: своими собственными руками Че создал свой крестьянский отряд, подобрал человека к человеку, сумел внушить своим бойцам безграничную веру в свое верховенство. Бывшие раненые составляли ядро его отряда, пусть небольшое, но свято ему преданное, и все остальные прониклись верой, что Че не бросит, не даст пропасть.

Отряд Че Гевары базировался у подножия горы, которую партизаны называли Эль-Омбрито (Человечек): два камня на ее вершине напоминали маленькую человеческую фигурку. В задачу отряда входило «атаковать любую колонну противника, которая попытается вторгнуться в районы Сьерры». Речь шла, разумеется, не о лобовой атаке, а о засадах и разного рода обходных и отвлекающих маневрах – на выигрыш времени до подхода (или, напротив, отступления) основных сил Повстанческой армии.

Горя желанием ввязаться в бой внизу, на равнине, Че Гевара тем не менее усердно налаживал оседлую жизнь в своей зоне и проявлял при этом незаурядные администраторские способности. Одной из главных его забот было обеспечение продовольствием. Надежные крестьяне, оставшиеся в зоне Эль-Омбрито, выращивали для герильи рис, бобы, маис. Мясо получали, конфискуя скот у «предателей» и крупных скотопромышленников. «В зонах латифундий, – простодушно прибавляет Че, – скот держат обыкновенно в огромных количествах… Частная собственность в военных зонах должна служить общественным интересам. Следует сказать, что излишки земли и скот, не являющийся необходимым для богатой семьи, должны перейти в руки народа и подвергнуться пропорциональному и справедливому разделу».